– Насмотрелись? – хрипнул Командир.
Балагур всегда мыслил здраво. Педантичность и последовательность не изменили ему до конца. Выбранное дерево, вековая пихта, ничем не отличалось от остальных, кроме огромной нижней ветки, прогнувшейся от тяжести хвойных лап. Борис просто наклонил её, продел в лямку рюкзака, а другую обмотал вокруг шеи. Выпустив ветку, он пружинно задёргался, раскачиваясь в нескольких сантиметрах от земли. Возможно, не раз касался её ногами, отчего агония продлилась. Теперь он покачивался лишь слегка, жутко напоминая боксёрскую грушу. Если только у спортинвентаря может быть перекошенное лицо с разверзнутым в немом крике ртом и разбухшим до неимоверности, свесившимся набок языком. Зелёный рюкзак-удавка сливался с хвоей, поэтому казалось, что человек висит в воздухе, отчего угнетённость зрелища усиливалась.
– Не могу смотреть, – Маруся отвернулась и встретилась с блуждающим взглядом Ивана.
– Его надо снять и похоронить, – Молчун решительно направился к покойнику.
– Стоять! – гаркнуло в спину.
– Пошёл ты…
– Стоять, идиот! Забыл, что с остальными было? – в первый и в последний раз Генка согласился с Командиром.
Предупредительный Балагур специально расстегнул рубашку, царапина на животе обросла зелёной плесенью и почти сразу бросалась в глаза.
– Он повесился, чтобы не стать таким как Спортсмен и Шурик. Он не хотел быть новой угрозой, – догадалась Маруся. – Привязал себя, чтобы не блуждать мёртвым, да?
– Ну! Что скажешь? – Генка повернулся к Ивану. – Три трупа! Три бесценные жизни! И всё из-за какой-то дряни? Доволен?
– Ты на меня не ори! – невозмутимо сплюнул Бортовский и смахнул со лба испарину. – Твоё прикрытие лопнуло, так что не кривляйся. Может, признаешься напоследок, Отто? Пиф-паф! Ханды хок! Гитлер капут! Тебе крышка!
– Да он с катушек поехал! – крикнула Маруся. – Ты не посмеешь! Гена, сделай что-нибудь!
Молчун сжал её ладошку, пытаясь заслонить собой. Каменное лицо ничего не выражало. Бесполезно. Не спрятаться. Не рыпнуться. С семи шагов промахнуться невозможно. Бортовский поднял автомат:
– Я ждал этого, Отто. Я очень долго ждал.
– Ты видел свою руку? – Молчун забыл, что сейчас может умереть. Не отрывал глаз от волосатой, сморщенной кисти Командира. «И ПАХНЕТ ОТ НЕГО КАК ОТ СВИНЬИ!» О, чёрт! Он давно был таким! Он давно…
Маруся завизжала, сорвав голос. Отступая, она почти подошла к дереву, на котором повесился Балагур. Она тоже заметила страшную руку. Мозг не успел переварить эмоции, как на плечо взгромоздилась точно такая же рука. Повешенный прикасался к ней когтистой ладонью, пытаясь притянуть поближе.
– Назад! – завопил Иван, будто не собирался только что покончить с ними. – Засранец шевелится!
Молчун резко упал в желтеющий папоротник, пытаясь увлечь девушку за собой. Борис раскачивался, хватая на ощупь воздух, из раскрытого рта побежали зелёные слюни:
– ИДИ СЮДА, ДРЯНЬ! ТВОЙ ПАПА ЗНАЕТ, ЧЕГО ТЫ ХОЧЕШЬ! МЫ ВСЁ-ВСЁ ЗНА…
Маруся билась, продолжая вопить, уворачивалась от висевшего над ними мертвеца. Её заглушила серия выстрелов. Бортовский в упор расстреливал мешковатое тело:
– Твари! Понимаете, никто не должен этого знать!
– Бежим! – гаркнул Молчун. Девушка не заставила себя долго упрашивать.
– Стоять! – Иван сорвал с плеча другой автомат, уродливая рука царапнула когтем цевьё, мешала справляться с затвором. Прежде чем он послал вслед порцию смерти, афганец с девкой успели раствориться за стволами деревьев.
– Ну что! Довыпендривался! – Командир обрушил гнев на обмякший труп повешенного, одновременно понимая, как глупо выглядит. – Но я вас достану! Чёрт, я вас достану!
Он ринулся в лес и получил в лицо пулю…
Когда, словно наткнувшись на невидимую стену, Командир споткнулся и завалился навзничь, Молчун удивился этому больше, чем на глазах оживающему мертвецу. Обеспокоенный безопасностью Маруси и выбором надежного укрытия, он только успел подумать о прилегающем к пояснице пистолете. Первой мыслью при звуке выстрела было, что оружие разрядилось во время бега, и пуля сделала ложбинку между ягодицами намного шире. Выхватив пистолет, понял, что ошибся. Буквально перед носом возникла чумазая харя:
– Как я его? – спросил Пахан. – Последним патроном!
Для марусиного сознания всего стало с избытком, она осела, раненой птицей распластавшись между ними. Генка щёлкнул зубами, прикусив язык. Пусть его задерёт Балагур, если он хоть что-то понимал. Пётр же склонился над девушкой, по привычке сжимая в руке пистолет.
– Не тронь! – беспокойство за неё вернула Молчуна к реальности.
– Я следом за вами, – затараторил Пахан. – Всё время следил. Но чуть не опоздал. Тот боров хотел вас убить. Я это сразу понял. А лысый повесился? Ага. А вы вдруг ломанулись. С чего это – думаю? Потом смекнул – самое время. Чего баба орала? А? Во! Дай, думаю, подсоблю. Ведь замочить хотел! Как я его? Правильно сделал? А баба орёт. Это потому что лысый вздёрнулся?
– Наган положи, – попросил Молчун.
– Ась? Чего?
– Наган положи.
– А? Но! Да он не заряжен. Последним патроном. Дай, думаю, подсоблю. Ведь замочить…
– Руки подними!
– Зачем?
– Отойди назад, – для солидности Генка взмахнул пистолетом.
– Не убивай, начальник! Помочь же хотел!
– Теперь закрой пасть. Постой так, ладно?
Пахан сплюнул. Знал же, что соваться не следовало. Пришьёт! Как пить дать, пришьёт. Эх, кабы подумать раньше, что и у него пистолет оказаться может? Молчун склонился над Марусей, та приходила в себя.
– Выкарабкивайся, малыш, – шепнул он, – ничего страшного.
– Кто это? Мертвец? – голос еле слышен.
– Не знаю. Леший какой-то.
Девушка подняла голову и украдкой посмотрела на рыжебородого зэка. Тут же растерянность сменилась гневом, вернув силы:
– Это он! Убийца! Бандит!
– Не стреляй, начальник! – взмолился Пахан. – Сдаюсь я! Сам! Сдаюсь!
– Ещё слово и заткнешься насовсем, – пригрозил Молчун.
Пётр вновь сплюнул. Вот и спасай людей после этого. Геннадий вспомнил рыжего главаря. Откуда он взялся? Теперь ещё с ним возись.
– Можно его шлепнуть? – умоляюще потянулась к пистолету Маруся.
– Не знаю, – Молчун пожал плечами.
Пахан открыл было рот, но вспомнив о предупреждении, сдержался.
– Это он Командира?.. – понимание в глазах девушки походило на растаявшие льдинки.
Откровенно говоря, Гена растерялся. Слишком быстро всё произошло.
– Эй, леший! Где горит – видел?
– Хата занялась, – Пахан шмыгнул носом. – Пожар, не иначе.
– Дурак! Сам знаю, что пожар. А ты чего разлеглась? Идти можешь? Сматываем удочки. Пропади всё пропадом!
– А Борис?
– Что?
– ИХ НЕЛЬЗЯ УБИТЬ! ОНО ещё здесь! – Маруся напряжённо вскочила, от резкого движения голова закружилась, она была вынуждена опереться о дерево. И хотя с утра во рту не было ни крошки, почувствовала приближение спазм. «Ты спала с монстром! Ты можешь родить монстра! Монстра Спортсменовича!» Нет!
– Уйдите, – выдавила она, перегнулась и занялась неприятной процедурой, почувствовав облегчение. Вроде бы всё нормально. Она не беременна. Просто стресс.
Молчун отправил пистолет за пояс и потянул зэка за рукав, уводя, чтобы не мешать Марусе.
– Как звать-то, леший?
– Петя.
– Ну-ну, – диалог получался заранее обречённым на абсурдность.
О чём можно разговаривать с человеком, который однажды чуть их не убил, а теперь вот неожиданно оказался спасителем? Тем более, Молчуну всё о нём известно. Пётр Степанович Смирнов, при побеге убил двоих, ещё двое в больнице. Только за это он уже не мог понравиться. А если принять в расчёт внешний вид, то и говорить не о чем. Грязный, оборванный, с разъеденным коростой носом, богатырски сложенный, Пахан не внушал уважения, а только представлял собой раздражающий источник опасности. Но выбирать не приходилось. Да и куда ему деваться? Они нужны ему, а он им нет. Значит, придётся взять с собой. Или убить. Второй вариант отпадал. Молчун никогда не собирался теперь никого убивать. Даже Командира. Поэтому почувствовал удовлетворение оттого, что «Петя» сделал это за него.
Способность ясно мыслить возвращалась. Пасека в огне. Времени мало. Что необходимо сделать в первую очередь? Проверить, как там Бортовский. Откровенно говоря, мутировавшая рука Ивана доверия не вызывала. Тогда почему он не стал монстром? Может ли он ожить? Возможно, Командир заразился давно, но по каким-то причинам болезнь – если это болезнь – не развилась так же быстро, как у остальных? Увидеть Командира было необходимо, поскольку с ним осталось всё оружие.
Затем нужно разведать ситуацию с Балагуром, не потащится ли он за ними? Не очень-то хотелось вновь пережить то, что произошло утром, когда дорогу к пасеке преградил Шурик. Потом – успеть забрать вещи, оставленные у реки. Затем – улепётывать во все лопатки. Даже можно загрузить рюкзаками зэка. Пусть попотеет. Или вообще путешествовать налегке. Останемся без вещей, зато выиграем время. Перспектива, скажем, не ахти.
– Не замочите? – в надежде скулил Пётр.
– Успокойся. Не до тебя.
– Всё в порядке, – подошла Маруся. – Ещё минут пять, и я бу-ду в форме. А этот ещё живой?
– Пойдёт с нами.
– Ты уверен? – она сплюнула горькую слюну.
– Уверен? – удивился Молчун. – Разве можно в последнее время быть в чём-то уверенным? По крайней мере, альтернатива – мертвецы. Мёртвые мёртвые и мёртвые живые. Звучит как бред, правда?
Маруся кивнула и покосилась на Петра. Тот, кажется, не владел ситуацией в полном объёме, потому что в снисходительности взгляда, направленного на Гену, было нечто недоумевающее. Так нормальные люди смотрят на идиотов, про которых думали, что они нормальные…
…Больно! Солнечный свет причинял невыразимые страдания. Напичканный кислородом воздух обжигал. Отто мог бы кричать, если бы имел рот, мог бы почесать шелушащееся тело, чтобы удержать сползающую кожу, но у него не было рук, и ног тоже не было. Единственное, чего он хотел: спрятаться, укрыться. В темень! В сырость!