– Вот чёрт! – Молчун опять нырнул, прячась от огня.
Вода на поверхности резко нагрелась, оставаясь внизу холоднее родника. Пенящаяся река бурлила, увлекая их дальше к скользким гранитным валунам.
Тяжёлая мокрая одежда тянула вниз. Маруся закашлялась, наглотавшись воды. Волны надавали пощёчин. Генка подплыл под неё, выталкивая на поверхность, чувствуя, как немеют ноги. Ледяное течение проносилась по ним судорогами. Но огонь остался позади. Сверху обвисшей грудью навис трос, по которому они недавно переправлялись с того берега. Словно увидели старого доброго знакомого. Трос опустился к воде, но не настолько близко как хотелось бы. Вот бы подпрыгнуть и ухватиться! Но в реке не существовало точки опоры. Да и место занято.
Верх тормашками, как какой-нибудь медвежонок панда, над рекой висел Пахан. Горб рюкзака едва не касался воды. Круглыми чайными блюдцами глаз он прискорбно проследил, как под ними пронеслись барахтающиеся фигуры, а затем, перебирая руками, полез дальше, раскачиваясь, напоминая гусеницу, ползущую по стеблю листа.
50
Не было женщины первой,
Дай хоть последнюю, Боже!
Пусть она будет неверной,
Но на святую похожа…
Из недр воды и леса, озарив рябь, пену и берег, поднималось ярко-зелёное свечение, словно в небо стремилось ещё одно солнце, только необычного цвета. Маруся внезапно оглохла от тишины. Только что крики, рёв пламени, бурление стремнины сотрясали шумом воздух. И как переключили. Остановилось всё. Кособоко застыла встревоженная птица, неестественно заломив крылья, словно новогодняя игрушка на ниточке. Ощетинившись и как-то съёжившись, замер огонь. Горящее дерево, приготовившееся упасть, так и осталось висеть под углом над землей. Нелепо, по-обезьяньи затих Пахан, цепляясь рукой за воздух. Брызги повисли крупными прозрачными бусинками, переливаясь зелёно-оранжевым калейдоскопом. В нескольких метрах от вышлифованного пеной валуна торчал поплавок головы, Молчун смешно таращился, высунув кончик языка. А грациозно застывший взмах руки придавал ему сходство с поэтом или лектором, приготовившимся декламировать.
Вода стала неподвижной, вязкой и липкой, как глина. Маруся раздвигала её руками и не чувствовала на ощупь. Мир превратился в цветную трёхмерную фотографию, простираясь куполообразным панцирем черепахи. В ореоле зелёного солнца к ним, неторопливо разрывая кормой застывшую воду, плыла старая лодка.
Её продвижение сопровождалось еле слышным многоголосным гулом, скрежетом, завыванием метели. Вначале едва уловимый пряный запах лошадиного пота, дыма костров и тягучего пара ухи внезапно накатил, въедаясь в ноздри. Словно тысячи орд узкоглазых, широкоскулых кочевников тянули по дну, напрягаясь, невидимый канат, привязанный к гордой корме. Лишь затем, чтобы развалина-лодка продвигалась по омертвевшей воде. Шелест голосов, как шум листвы, ненавязчиво усыплял. И Маруся поняла: Ульген спасёт. Предки знают её и пришли на помощь, повинуясь зову крови. А потом она почувствовала, как скрежещут льдины секунд, наползая друг на друга. Время остановить нельзя, его можно слегка попридержать. А на это способны лишь тысячи ушедших поколений. И лодка здесь ни при чём. Роды, племена не идут по дну, а наоборот, упираются в небо, задерживая ледоход минут. Всему своё время. Зелёное солнце надвигалось, оттеняя блицем тайгу, где самые зелёные хвоинки становились чёрными и нечёткими, как негатив. Лодка подплыла близко, и Маруся вспомнила про Молчуна, нелепая голова которого всё также приподнималась над рекой с уморительной застывшей гримасой непризнанного гения. Она захотела подплыть к нему, но жёсткая вода не пускала, сжав грудь тесными, липкими боками.
– Позволь взять его с собой, – шепнула она в наплывающую позолоту зелени. Голоса, древние, как скрип качелей, возмущённо загудели. – Он нужен мне. Он спас меня, – девушка почувствовала на щеках слёзы, они не застывали, как время, а жгли, стекая к уголкам рта. Зелёное сияние озарило лицо, выбеливая кожу. Молчаливая, угрюмая лодка текла по мёртвой поверхности.
– Позвольте взять его! – крикнула Маруся в неуклонную вечность. – Я знаю – он не нашей крови! Но я тоже полукровка! Одна не уйду!
Лодка ласково коснулась бортом плеча, и сразу усталость последних дней навалилась, умиротворённая апатия прильнула к мышцам.
– Я не оставлю его! Он умрёт. Хватит смертей. Разве не видите, его несёт на перекаты?
Гул кочевников стихал, не оставляя сомнений об исходе чуда. Старик прав, лодка сама знает, что делает. Духи спасают, но они безразличны к страданиям. Зелёная лодка проплывала мимо, ещё немного и дощатый борт исчезнет из пределов досягаемости. Маруся не могла протянуть руку, чтобы удержать, чувствуя, как сама становится безразличной и безликой. Какое, в сущности, ей дело: выживет Молчун или утонет? Ульген послал за ней лодку. И только за ней! Значит – так надо. Она с ужасом ощутила, что потеряла все представления о мире с его проблемами и моралью. Жизнь, смерть – всего мгновение, падающая капля воды. Вечность давила, гнула, жуткая, неуютная и старая. В зудящей истоме усталости, поднимающейся изнутри, Маруся принимала знание об окончании своих мытарств. Лодка вынесет её к жизни. А дальше? Дальше? Сквозняк, хлопоты о посаженной картошке? Но если по-другому, то разделить с Генкой его судьбу? Вот именно! До конца!
Охваченная свечением девушка выдавила себя из грязной воды, преодолевая аморфность, вцепилась пальцами в ускользающий борт.
– Нет! Так просто не уйдёшь! Не брошу его! Не оставлю. Он мой! Пусть с ним! Навсегда-а-а!
Всхлип воды прорвался в ноздри, она задохнулась, продолжая судорожно цепляться за лодку. Смачно хрустнув поломанным хребтом, упало дерево, и взревел оживший пожар. Подводный хор племён взорвался истошным визгом, Ошарашено выстрелила собой птица, крича надрывно.
– Маруська! Держи её! Чёрт, откуда она взялась? – Молчун рванулся наперекор течению, осыпаемый брызгами, и ухватился за нос лодки. Моментально перевалившись за борт, тут же оказался рядом, выхватив девушку из воды.
Они упали на сухое просторное дно, растворившись в блёкнущем свечении. Уют и тепло обволокли мокрые тела, призывая сон и умиротворение. «Нас сейчас всё равно расхристает об перекаты», – хотел высказаться Молчун, но не смог раскрыть рта. Странная неподвижность раздула язык до невозможности пошевелиться даже для вдоха. Словно управляемая опытным спортсменом, зелёная лодка ловко лавировала меж валунов, подпрыгивая, накреняясь и болтаясь, как взбиваемый яичный желток…
Добравшись до берега, Пахан едва не прослезился, ощущая под собой твёрдую поверхность. Прижавшись к земле всем телом, он попытался рассмотреть, что произошло с его вновь обретёнными и сразу же потерянными попутчиками. Но то ли застилавший глаза пот мутил изображение, то ли в нём появилась некая червоточина, стягивающая края горизонта, зажёвывая пространство в еле различимом пятне на перекатах. Зеленоватый обломок радуги, плавно покачиваясь, прятал в себе прильнувшие друг к другу силуэты. Пётр всматривался до боли в глазах, но не мог различить лиц и перевёл взгляд на противоположный берег, где полчаса назад едва не сгорел. Жирное, проворное тело огня неумолимо ползло по тайге, чавкая и косясь в сторону реки, словно рысь, подбирающаяся к незадачливому зверьку. Пахан отдышался, сел, прислонившись к чешуйчатому стволу жёлтой сосны, порылся в рюкзаке. Нашёл сигареты и понял – всё будет хорошо. Он курит, значит жив. Живёт, значит – заслужил это право: курить и наслаждаться отдыхом.
…Прижимаясь друг к другу, они часто дышали, как в саван, обернувшись в зелёный туман. Маруся подумала, что если бы всё происходило в какой-нибудь фантастической киношке, где выжившие чудом спасаются, по идее они были бы должны долго и страстно целоваться на радость зрителям. Но, увы, реальность гораздо хуже. Чего стоит только противное зудение судорог усталых ног, помеченных синяками? Привкус кровавого выдоха после быстрого бега. Жжение по контурам бюста после ожога. Безумный холод тяжёлой и мокрой одежды. Теперь она никогда не поверит, что пережив хоть долю выпавших ей испытаний, кто-либо способен сыграть интимную сцену.
Покой и умиротворение, исходившие от лодки, как-то сглаживали страдания, но девушка не могла думать ни о чём, кроме боли. Их подбрасывало, трясло, но внутри было тихо и спокойно, даже брызги разбивающегося о камни течения не попадали на них. Возможно, просто здорово обитать в подобном коконе, пока не окажешься в безопасности. Но самым замечательным было то, что Молчун не погиб, теперь рядом. Она не могла целоваться, не могла даже поднять налитые свинцом веки, чтобы взглянуть на него. Лодка подчиняла себе плоть и сознание настолько, что и о боли стало возможным думать отрешённо. Но попытаться объяснить, почему она поступила именно так, Маруся могла себе позволить. Хотя бы на уровне ощущений. Смешной поплавок головы, готовый неминуемо соприкоснуться с гранитом, внезапно оказался дорог. Маруся понимала, что вступила в спор с кем-то настолько выше её, желая спасти Молчуна. Так для чего?
Потеряв способность двигаться и концентрировать мысли, она могла чувствовать как страдания измученного организма, так и прикосновения мужских рук. Озарение истомой скользнуло вдоль живота – она не спасла его. Спасти – значит помочь безвозмездно. Она спасала себя, жертвуя собой. Как понять? Маруся не знала. Просто глубоко чувствовала своё дальнейшее серое существование без Молчуна. Он был тем, чем нельзя пренебречь. Воплощением УВЕРЕННОСТИ.
Если вдуматься: кому из мужчин она могла верить? Предательство, ложь и трусость: Андрей, Асур – имя им легион. Она не была уверена в Спортсмене, излишнее самомнение его и погубило. Почему-то Молчун не помчался вприпрыжку к покойнику? Дядя Коля? Неужели он смог убить? Просто так? Убить и знать, что останется безнаказанным. Убить, чтобы не жили сплетни. Тогда в ком можно быть уверенной? Даже старик Анчол поражал замашками волшебника. В чём можно быть уверенным в мире, где брат убивает брата ради денег, ради идей, ради собственного покоя; где каждую секунду может взорваться очередная АЭС; где даже деньги с первого числа каждого месяца всё меньше становятся деньгами; где даже их не платят вовремя; где обещания даже у самых многообещающих день изо дня выходят труднее и нереальнее, напоминая увесистые булыжники? Если бы Молчун погиб, к кому тогда можно было бы обратиться со своей бедой? Кто бы помог? А что Молчун всегда в любой момент ИМЕННО ЕЙ МОГ БЫ ПОМОЧЬ, Маруся не сомневалась. Она не смогла сосчитать, сколько раз за эти дни он спасал её, не могла поверить в ег