– Куда же ты? Ещё кружок! Ещё! Ещё! – бился в висках хрип горбуна. Он не хотел вести себя хорошо, поэтому цап-царап…
– Мужчина, остановитесь! – эхо отскочило от обелиска и ударило по ушам. – Стой, кому сказано?!
Механический, рупороподобный голос пришельцев только подстегнул:
– Вижу объект. Бежит к выходу из парка. Разрешите применить огонь? Последнее предупреждение! Стой! Будем стрелять!
Володя увидел бронетранспортёр, расположившийся у подножия колеса обозрения, и резко увильнул в сторону, перепрыгнул бордюр и прорвался к ограде. Может быть, и стреляли. Но он не слышал. «Ещё кружок! Ещё!» Мокрые штаны мешали, Вожорский упал, задыхаясь от бега, заметил недостающие прутья в ограде – протиснуться можно.
– Я буду вести себя хорошо, – шепнул он и впихнул себя в обнаруженный лаз.
…Шампанское было тёплым и кислым, но Вовка осушил бутылку до дна, не отрываясь от горлышка. Сердце, ранее почти выскакивающее из груди, уменьшало хронометраж колебаний.
Теперь он уже почти спокойно мог дать себе отчёт о происходящем с ним и вокруг. Он убил Нину, потом убил всех этих детей на карусели, но память утверждала обратное. Володя не помнил, как и почему он всё это делал, и отсюда следовало два вывода: или пора завязывать с пьянством, или его конкретно подставляют. Кто? Вовка догадывался.
Вырвавшись из городского парка, он нёсся сначала дворами, потом по улицам, увидел себя в витрине магазина и, удивившись, остановился. Отражение скорее напоминало бомжа, только что покинувшего канализационный люк, где вместо отбросов жрали сырую человечину. Бомжей Вовка откровенно презирал, и не из-за способа существования. Просто идёшь себе по городу с какой-нибудь мадмуазель, пьёшь пиво, травишь байку, разглядываешь ландшафт – городской и выпирающий из-под кофточки, а тут тебе на – ханыга клянчит мелочь. Не жалко. Просто раздражает, принижает романтический настрой. Бомжи выделяются. Теперь Вовка Вожорский выделялся. «Эй, а где тут такой грязный и весь в кровище?» – «Только что здесь пробежал»! В момент, когда осознаёшь, что волей-неволей стал убийцей, выделяться не хотелось. И тут Володя сообразил, что прятаться как бы и не от кого. Улица, как и дворы, по которым он пробегал, пустовали. Не было обычного оживлённого движения транспорта, все автомобили стояли беспорядочно брошенными и, Вовка подозревал, даже не закрытыми. Присмотревшись, увидел за стеклом «Lexus» мертвеца с запрокинутой головой. И больше ни души. «Что они делали там, под каруселью?» – подумал Вожорский. И понял. Прятались. От таких, как горбун. От таких, как та баба, что сожгла себя в поликлинике. От психов.
Пусть он бухал, но оставался в курсе – психов развелось на каждом шагу. Вначале – погромы и баррикады, на улицах грязь и мусор. Потом – пожары, случались перестрелки. Кто-то кокнул кандидата на пост главы города. Кто-то захватил роддом и выбрасывал из окна младенцев. И жуткое количество самоубийств. Тут Володя вспомнил раздавленную собаку, бармена Ростислава… Нину. Но собака была важней. Мертвецов перестали убирать. Никто не приехал и не увёз зарезанных детишек с карусели, никто не вытащил того ублюдка из «Lexus»…
Ему стало жутко. Последний землянин? Потом вспомнил фильм о чернобыльских событиях. Блестящие костюмы, скафандры. Это не марсиане. И не менты. Военные, ликвидирующие последствия катастрофы. Чего рвануло? В этом городишке и рвануть-то нечему, разве что птицефабрике? Но Вожорский знал – блестящие костюмы спасают от радиации. Значит он, не имея такого костюма, заражён? Облучённым Вова себя не чувствовал: на заводе на курсах гражданской обороны упоминали симптомы. Грязным – да, похмельным – да, обмочившимся – да, но не облучённым.
Он поднял опрокинутую урну и запустил в витрину. Грохот рушащегося стекла никого не привлёк. «Блестящих», скорее всего, было немного, а даже если и достаточно – поблизости их не оказалось. Проникнув в магазин через образовавшийся проход, не пожалел, что давно ничего не употреблял в пищу. В магазине – не сказать что пахло – воняло тухлой рыбой и скисшим молоком. Холодильные установки не работали. Электричества в городе не было два дня, однако. Вовка замер у коммерческого прилавка с DVD – стоп. Тут-то и пришла идея о наваждении. Потому что ночью карусель работала! Ток был! Она работала! А во всём городе темень, хоть глаз выколи. Его подставили крупно. Кто-то издевается, кто-то имеющий доступ к источникам энергии. Внезапно Володя подумал: а не является ли он подопытным кроликом в чьём-то сумасшедшем эксперименте? За ним следят некие придурки в белых халатах, каким-то образом уменьшив Вовкино тело и поместив в макет разрушенного города. Как поведёт себя человекообразный в экстремальной ситуации? Как поведёт? Напьётся!
Это Вовка и решил сделать, прикинув, что если уже вляпался, то ничего с этим поделать не сможет. Как назло ни капли спиртного – одно шампанское в отделе подарков. Но много! Хоть ванну принимай. Откупоривая первую бутылку, Володя вспомнил, что не мешало бы помыться и привести себя в божеский вид. Как бы там ни было, даже если общага сгорела – бомжом он себя не считал. Запахи разложения были невыносимыми. В хлебном шарили крысы. Чума, или что ещё там, их, как всегда, не брала. Володя прошёл в подсобное помещение, перешагнул через мёртвую женщину в белом халате. Её, видимо, пытались изнасиловать, применив для этой цели странный предмет – калькулятор. Тут Володю начало тошнить, и он на время забыл о женщине, «пришельцах» и калькуляторах. Покачиваясь, брёл по длинному, нескончаемому лабиринту коридорчиков. Туалет почему-то оказался напротив кабинета директора. Володя посетил оба помещения.
Открыл вторую бутылку из подарочного набора, последнюю, к сожалению. Возвращаться ещё за одним пока желания не было. Может быть – потом. Долго умывался под краном, посмотрел в зеркало – побриться бы ещё, и вновь плескал в лицо холодные пригоршни воды.
Вода щипала лицо, но он не мог остановиться умываться, потому что ощущения не позволяли думать, возвращаться к проблемам и загадкам. Вода в лицо. От холода заныли виски. Мокрыми руками Вовка начал срывать одежду. Впихнул под кран голову и ручейки с волос, обжигая, заструились по обнажённой спине, скатывались на пол. Наспех освободился от брюк и обуви. Грязная одежда кучкой сгорбилась под раковиной. Чахоточный неоновый свет в туалете, холодный, забрызганный пол. Щёки продолжало щипать. Непонятная жидкость застревала в щетине, и Володя узнал, что может плакать.
Он так же помнил – мужик не плачет, но сама идея плача внезапно показалась приятной и отвратительной одновременно. Голый волосатый человек у раковины в туалете с мокрым холодным полом и безжизненным светом завыл сквозь зубы, зажмурив глаза и простирая сжатые кулаки в пространство помещения, находящегося в мёртвом магазине мёртвого города. Тело, словно проводник тока, самопроизвольно мелко дрожало, вырывая из глубины животный рёв, который метался, отражённый стенами, гоняясь за эхом.
В незапертый кабинет директора Вовка ворвался голым и озлобленно-замёрзшим. Кабинет тот ещё: обставлен как надо. В шкафу висел белый халат, в который Володя незамедлительно облачился. Халат сразу же прилип к мокрому телу. Затем сознание раздвоилось. Только что он думал о бритве, находясь в туалете, теперь уже сидел в мягком кресле во главе длинного стола. Перед ним громоздились продукты в ярких обёртках, в основном – печенье, бисквиты и какого-то хрена – макароны, шесть бутылок шампанского. В бокале – горячий кофе. Осознавая мир на ощупь, Володя потрогал чайник «Тефаль» – горячо. Обрывки мозаики – шлёпанье босых ног, изнасилованная калькулятором продавщица то так лежит, то к нему головой, перешагиваемая, наверное, раз двадцать. Он возвращался к прилавкам. И не раз. Столько натащить сразу невозможно. Пусть. Как и что – потом. Новые ощущения – кофе, еда. Лёгкий халат. Чистый и белый. Тёмный напиток оставлял пятна, бисквит – крошки. Неважно. Надо будет переодеться. Вот и всё. Переодеться во что-нибудь. Вовка не собирался надевать старую одежду. Он был умытым, согретым и практически сытым, даже прихватил (когда?) сигарет.
С огнём временно возникли проблемы. Но решились благодаря круглому обогревателю, найденному под столом. Спираль мгновенно покраснела, и Вовка затянулся, закашлялся, хлебнул кофе. Вынимая вилку из розетки, вспомнил про электричество. Его в городе не было. Но карусель же работала? «Покатаемся?» Чёрт! И обогреватель сработал, и чайник…
– Хрен с ним, – Володя вздрогнул от своего голоса. Слишком долго кругом было тихо. Звуки умерли вместе с магазином. Чтобы не растеряться и удержать себя от очередных провалов памяти, Вожорский насвистывал, а потом и запел:
– Как шли мы по трапу на борт в холодные, мрачные трюмы…
Подмигнул девушке на стене и налил ещё кофе. Девушка на плакате рекламировала сотовую связь «Билайн». Красиво склонившись к углу плаката, с трубкой у уха блондинисто улыбалась и пошловато гладила себя по колену. Возможно, плевать она хотела на сотовую связь и предпочитала половую. Володя ухмыльнулся и подумал: окажись подобная девица здесь сутки назад, кто-то нашёл бы ещё одно применение телефону, устав от калькуляторов. Но девушке повезло. Она была живой, вернее – нарисованной, как живая. И счастливая. И что-то в ней раздражало. Её улыбка? Может ли чувствовать себя бодрым последний землянин? Вовка не знал. Он был сыт. И что? Пил шампанское, курил, хрустел печеньем и смотрел на жизнерадостную девушку. Мягкое кресло. Длинный стол. На полу – палас. Чего лыбишься, дура?
Телефон! Она говорит с кем-то по сотовой связи, поэтому и счастливая. И ему надо говорить! С кем-нибудь! С тем, кто сможет объяснить, что происходит. С тем, кто вырвет его из кошмарного эксперимента.
Красный телефон на столе директора претендовал на святость. Связь с миром. Если тот ещё существует. Володя позвонил знакомой, затем следующей. У него было много знакомых, но никто не брал трубку. Очередные безответные гудки раздражали ухо. Вовка курил, хлебал шампанское, старался не смотреть на рекламный плакат и методично набирал приходящие в голову полузабытые номера. Отвернулся к окну. Из кабинета была видна булочная напротив. Брошенные автомобили, слепой светофор. Яркие белые полоски перехода на асфальте. Внезапно ему действительно захотелось остаться последним землянином. Если всё же допустить, что кто-нибудь решит, наконец, поговорить с требовательным абонентом, суть разговора не имела значения и смысла. «Привет! Володя? Давно слышно не было. Как ты? Как жизнь?» – «Жизнь? Понимаешь, хожу по городу и убиваю людей. Дом сгорел, обокрали, чем ещё заниматься? Поубиваю чуток, иду в магазин, набираю, чего захочу, позвоню подружкам. Потом опять, возможно, поубиваю. Чуть ли не коммунизм! Весело?»