— Он точно не знает, — ответил Крэддок. — И беспокоится. В конце концов, как вам известно, — прибавил он, — там идет речь о больших деньгах.
— Да, да, я знаю, которые они получат после смерти Лютера Крэкенторпа. А им деньги очень нужны... Это правда, но отсюда не следует, что они убили бы старика, чтобы их получить.
— Не обязательно, — согласился инспектор Крэддок.
— Во всяком случае, — заявил доктор Моррис, — мой принцип — никого не подозревать без причины. Без веской причины, — прибавил он. — Признаюсь: то, что вы мне рассказали, немного потрясло меня. Мышьяк в большом количестве, очевидно... Но я все-таки не понимаю, почему вы пришли ко мне. Я могу только сказать вам, что не заподозрил этого. Может быть, следовало заподозрить... Может быть, мне следовало отнестись к приступам гастрита у Лютера Крэкенторпа гораздо более серьезно... Но для вас это все уже в далеком прошлом.
Крэддок согласился.
— В действительности мне необходимо, — сказал он, — узнать немного больше о семье Крэкенторп. У них есть какие-нибудь психические отклонения, какая-нибудь странность?
Глаза из-под кустистых бровей остро взглянули на него.
— Да, я понимаю, что ваши мысли могли пойти в эту сторону. Ну, старый Джосайя был в совершенно здравом уме. Твердый, как кремень, голова в полном порядке. Его жена была невротиком, имела склонность к меланхолии. Она родом из семьи, где случались родственные браки. Умерла вскоре после рождения второго сына. Я бы сказал, что Лютер унаследовал от нее определенную... нестабильность. В молодости он был довольно заурядным человеком, но всегда ссорился со своим отцом. Тот разочаровался в нем, и, я думаю, это огорчало Лютера; он все время думал об этом, и в конце концов на этой почве у него развилось нечто вроде навязчивой идеи. Это продолжалось и после его женитьбы. Вы заметите, если поговорите с ним, что он горячо ненавидит всех своих сыновей. Дочерей он любил. Обеих — и Эмму, и Эдди, которая умерла.
— Почему он так не любит сыновей? — спросил Крэддок.
— Вам придется пойти к одному из этих новомодных психиатров, чтобы выяснить это. Я бы просто сказал, что Лютер никогда сам не был адекватен как мужчина и что он очень обижен своим финансовым положением. У него есть доход, но нет права распоряжаться капиталом. Если бы у него было право лишить наследства своих сыновей, он, наверное, не относился бы к ним так плохо. То, что он бессилен это сделать, вызывает у него чувство унижения.
— Поэтому он так тешится мыслью о том, что переживет их всех? — спросил инспектор Крэддок.
— Возможно. В этом также корень его скупости, по-моему. Я бы сказал, что он умудрился сэкономить значительную сумму из своего большого дохода — в основном, конечно, до того, как налоги взлетели до нынешней головокружительной высоты.
Крэддоку пришла в голову новая идея.
— Полагаю, он завещал свои сбережения кому-нибудь? Это он может сделать.
— О да, хотя бог его знает, кому он их оставил. Может быть, Эмме, но я в этом сомневаюсь. Она получит свою долю денег старика. Может быть, Александру, своему внуку...
— Он его любит, да? — спросил Крэддок.
— Раньше любил. Конечно, ведь это сын его дочери, а не сына. Это может изменить дело. И он раньше хорошо относился к Брайану Истли, мужу Эдди. Конечно, я не очень хорошо знаю Брайана, и вообще, прошло уже несколько лет с тех пор, как я видел кого-то из членов этой семьи. Но мне приходило в голову, что после войны он останется без дела. Брайан обладает теми качествами, которые нужны в военное время, — мужеством, решительностью и склонностью не заботиться о будущем. Но не думаю, что ему свойственна стабильность. Возможно, он станет бродягой.
— Насколько вам известно, у представителей младшего поколения не было никаких странностей?
— Седрик — эксцентричный тип, один из природных мятежников. Я бы не сказал, что он совершенно нормален, но вы можете спросить — а кто нормален? Гарольд весьма ортодоксален; я бы не назвал его очень приятным человеком: у него холодное сердце, все ловит свой главный шанс. В Альфреде есть преступные наклонности. Он — паршивая овца и всегда ею был. Я видел однажды, как он вытащил деньги из коробки для сбора пожертвований, которая обычно стояла в холле.
И тому подобное... А, ладно, бедняга мертв. Наверное, мне не следовало говорить о нем плохо.
— Как насчет... — Крэддок заколебался. — Эммы Крэкенторп?
— Милая девушка, тихая, не всегда понимаешь, о чем она думает. У нее свои планы и свои идеи, но она держит их при себе. У нее более твердый характер, чем можно подумать, судя по ее внешности и поведению.
— Наверное, вы знали Эдмунда, погибшего во Франции?
— Да. Он был самым лучшим из них, я бы сказал. Добрый, веселый, милый мальчик.
— Вы когда-нибудь слышали, что он собирается жениться — или женился — на француженке, перед самой гибелью?
Доктор Моррис нахмурился.
— Кажется, что-то припоминаю, — ответил он, — но это было давно.
— В самом начале войны, да?
— Да. Но потом он глубоко пожалел бы, если б женился на иностранке.
— Есть некоторые причины полагать, что он именно так и поступил, — сказал Крэддок.
Он вкратце рассказал о недавних происшествиях.
— Помню, видел что-то в газетах о женщине, найденной в саркофаге... Значит, это был Ратерфорд-холл?
— И есть причины считать, что эта женщина была вдовой Эдмунда Крэкенторпа.
— Ну-ну, как это необычно... Больше похоже на роман, чем на реальную жизнь. Но кто мог захотеть убить бедняжку... я хочу сказать, как это связано с отравлением мышьяком в семье Крэкенторп?
— Есть два предположения, — сказал Крэддок, — но оба они притянуты за уши. Возможно, кого-то одолела жадность, и он захотел получить все наследство Джосайи Крэкенторпа целиком.
— Он чертовски глуп, если захотел, — сказал доктор Моррис. — Ему придется заплатить огромный налог на наследство.
Глава 21
— Скверная штука, эти грибы, — сказала миссис Киддер.
За последние несколько дней она повторила это замечание раз десять.
Люси не ответила.
— Лично я никогда к ним не прикасаюсь, — продолжала миссис Киддер, — они слишком опасные. Провидение явило свое милосердие, когда умер только один человек. Могли бы погибнуть все, и вы тоже, мисс. Вы просто чудом спаслись.
— Дело не в грибах, — ответила Люси. — С ними все было в порядке.
— Не следует в это верить, — возразила миссис Киддер. — Грибы очень опасны. Попадется один ядовитый среди остальных — и все кончено... Странно, — продолжала она под грохот тарелок и блюд в раковине, — что все неприятности случаются одновременно. Старший сын моей сестры заболел корью, а наша Эмми упала и сломала руку, и мой муж весь покрылся нарывами; и все за одну неделю! В это просто невозможно поверить, правда? И здесь то же самое: сначала то ужасное убийство, а теперь мистер Альфред умер, отравившись грибами... Кто будет следующим, хотелось бы мне знать?
Люси с некоторым смущением почувствовала, что ей тоже хотелось бы это знать.
— Моему мужу теперь не нравится, что я хожу сюда, — сказала миссис Киддер, — он считает, это не к добру. Но я ему говорю, что давно знаю мисс Крэкенторп, что она милая леди и нуждается во мне. И я не могу бросить бедную мисс Айлзбэрроу, сказала я, чтобы ей пришлось одной делать всю работу по дому. Трудно вам пришлось, мисс; все эти подносы с едой...
Люси была вынуждена согласиться, что жизнь в данный момент действительно состоит в основном из подносов. Сейчас она как раз собирала несколько, чтобы отнести их больным.
— Что касается медсестер, то они и пальцем не пошевелят, — сказала миссис Киддер. — Только и требуют крепкого чая, чайник за чайником. И еще готовь им еду. Я просто из сил выбиваюсь. — В ее тоне звучало глубокое удовлетворение, хотя в действительности она делала лишь чуть больше своей обычной утренней работы.
Люси серьезно ответила:
— Вы никогда себя не жалеете, миссис Киддер.
Та казалась польщенной. Люси взяла первый поднос и начала подниматься по лестнице.
— Что это? — с неодобрением спросил мистер Крэкенторп.
— Мясной бульон и пирожное с заварным кремом, — ответила Люси.
— Унесите это, — велел старик. — Я к такому не притронусь. Я говорил медсестре, что хочу бифштекс.
— Доктор Куимпер считает, что вам пока не стоит есть бифштекс, — возразила Люси.
Мистер Крэкенторп фыркнул.
— Я уже практически здоров. Завтра собираюсь встать с постели. А как остальные?
— Мистеру Гарольду гораздо лучше, — ответила Люси. — Завтра он возвращается в Лондон.
— Скатертью дорога, — сказал мистер Крэкенторп. — А как Седрик — есть надежда, что он уедет обратно на свой остров завтра?
— Он пока не уезжает.
— Жаль. Что делает Эмма? Почему она не приходит меня навестить?
— Она еще не встает.
— Женщины вечно нянчатся с собой, — проворчал мистер Крэкенторп. — А вот вы — здоровая, сильная девушка, — с одобрением прибавил он. — Бегаете целый день, да?
— У меня большая физическая нагрузка, — согласилась Люси.
Старик одобрительно кивнул.
— Вы — сильная, здоровая девушка, и не думайте, что я забыл то, о чем говорил с вами раньше. Скоро вы увидите. Эмма не всегда будет устанавливать свои порядки. И не слушайте других, когда они говорят вам, будто я скупой старик. Я забочусь о своих деньгах. У меня отложен хорошенький запас, и я знаю, с кем его потрачу, когда придет время. — И он искоса хитро посмотрел на нее.
Люси поспешно вышла из комнаты, увернувшись от его цепкой руки.
Следующий поднос она отнесла Эмме.
— Ох, спасибо, Люси. Я и вправду уже совсем пришла в себя. Я проголодалась, а это хороший признак, правда?.. Дорогая, — продолжала Эмма, пока Люси пристраивала поднос к ней на колени, — я чувствую себя виноватой перед вашей тетушкой. Наверное, у вас совсем не было времени, чтобы поехать и навестить ее?