— О Господи! Чтобы дети не ходили в школу голодными и холодными, как ты в свое время, и чтобы над ними не измывались старшие дети, и при всем при этом ты считаешь возможным измываться над этим ребенком наверху.
— И ты тоже так поступаешь.
— Меня заставили. А ты это делаешь по доброй воле, если я могу употребить это грязное выражение в отношении детерминиста.
— Мог бы и отказаться.
— Я должен был отказаться. Нет необходимости, Энни, напоминать мне, что я струсил. Почему женщины никогда не упускают возможности пустить в ход когти?
— Ты можешь успокоить свою совесть, мой дорогой Пол, — произнесла Энни, вновь возвращаясь к своей язвительной манере, — составив ребенку компанию сейчас и потом. Если ты считаешь, будто твое присутствие может как-то смягчить воздействие этого ада, как ты говоришь, в котором она живет.
После паузы Пол как бы угрожающе произнес:
— Прекрасно. — С этими словами он выскочил из комнаты. Однако через несколько минут вернулся: — Все еще спит. Она очень тяжело дышит. Надеюсь, ты не дала ей слишком большой дозы снотворного.
— Конечно нет…
Люси не просыпалась до двух часов пятнадцати минут. А проснувшись, почувствовала сильную головную боль и вспомнила о своих кошмарных сновидениях. Вспомнила, что эта чокнутая дала ей выпить стакан апельсинового сока. После этого она не помнила ничего, только существа, которые смеялись над ней и что-то тараторили в ее сновидениях, подкравшись к ней, когда она бежала по бесконечным улицам в поисках отца. Но обуявший ее ужас был просто невыносим. Люси, плача, прятала голову под подушки. Она знала, что никогда больше не увидит своего отца. Приключенческие фантазии, так долго поддерживавшие ее дух, рассеялись, и она осталась одна, совсем одна.
Через некоторое время она услышала какой-то новый голос:
— Привет, Люси.
Зажегся электрический свет. Она села в постели, протирая глаза, не очень-то веря в то, что это снова не какой-то новый ужасный сон.
— Как ты себя сейчас чувствуешь?
— Мне очень жарко.
— Мы выключим камин.
Люси увидела, что находится в другой комнате. На нее смотрел мужчина. У него были довольно длинные волосы и маленький, как пуговка, рот. Рот открылся и произнес:
— Ты плачешь, моя дорогая. Не плачь.
— Не могу, — ответила она горько.
— На второй завтрак картофельная запеканка с мясом и компот из консервированных персиков. Хочешь ли это слопать, ты, бедный больной ребеночек?
Люси попробовала улыбнуться. Ей нравилось, когда так разговаривают.
— Думаю, да. Долго я спала?
— Несколько часов.
— Но я никогда не сплю после завтрака. У меня очень болит голова.
— Не повезло. Скоро пройдет.
— Да?.. Кто вы?
— Меня зовут Пол.
— Вы сторож этой чокнутой?
Человек хихикнул весьма одобрительно. Люси заметила, что у него длинные ресницы. Когда он смотрит в сторону, взгляд его становится какой-то виноватый.
— Сторож тети Энни? Да, я такой, как ты сказала. Но не говори ей. Корова стояла, хозяин стоял и стерег корову.
Люси засмеялась, хотя не знала почему.
— Вы говорите загадками. О, что это за вонючая штука у меня на шее? А другая на груди.
— Тетя Энни решила, что у тебя бронхит или что-то в этом роде. Думаю, что теперь можно их снять. Если ты обещаешь не открывать окно. Холодный воздух опасен. Обещаешь?
— Обещаю.
Пол убрал английские булавки, которыми были закреплены повязки, и бросил все в угол комнаты.
— Теперь надевай фуфайку. Я принесу тебе завтрак.
Пол сел и стал наблюдать за тем, как Люси ела. «Кажется, он симпатичный человек», — подумала Люси. Но на деле-то он не может быть симпатичным, если помогает сторожить ее. А кроме того, когда он смотрел на нее, ей становилось как-то не по себе.
Пол же думал о том, какой хорошенький мальчик из нее получился, с ее красивой головкой и лучистыми серыми глазами.
— Можем ли мы открыть занавески? — спросила она немного спустя.
— А почему нет?
Люси оглядела снежную пустыню.
— Хотелось бы покататься на санках, — произнесла она тоскливо.
— Возможно, в один прекрасный день это и произойдет.
— О, когда же? Завтра? Но снег может растаять… — Голос Люси задрожал, и она не могла продолжать, вспомнив, что отец обещал покатать ее на санках.
— Уж не собираешься ли ты опять заплакать?
Его тон не только вызвал в ней возмущение, но и осушил ее слезы.
— Это нечестно. Вы же знаете, что я не могу здесь чувствовать себя счастливой.
— За тобой ведь хорошо присматривают, не так ли? — сказал Пол, отводя глаза.
— Но я хочу обратно к папе и Елене. Я не знаю, зачем вы тут меня держите.
— Надеюсь, что скоро… ты вернешься к ним.
Люси пристально посмотрела на него, пытаясь, понять, можно ли ему верить.
— Вы можете поклясться? Поклянитесь страшной клятвой.
Пол проглотил комок, стоявший у него в горле.
— Клянусь.
— Сегодня утром я видела страшный сон. Как будто я ищу везде папу и не могу найти его.
— Не унывай, Люси. Не сыграть ли нам в шашки?
— Я бы лучше приняла ванну. Я вся вспотела.
— Прекрасно.
Он проводил ее в ванную комнату, открыл воду. Когда она кончила мыться, он уже ждал ее у двери и нарочно вдохнул воздух у ее головы.
— Ты пахнешь замечательно, Люси.
— Что? Я должна оставаться взаперти весь день? Там так скучно. Из окна ничего не видно.
— Спрошу у Энни. Не понимаю, почему бы не разрешить тебе погулять немного у дома. — Ведь теперь Ивэна здесь больше не было. — Но ты, знаешь, что такое слово чести?
— Это то, что дают узники.
— Да. Можешь ты обещать, что не будешь пытаться убежать? Все равно далеко не убежишь. Все дороги занесены снегом. Так даешь слово чести?
Возможно, так следовало бы обращаться с мальчиком. Люси простодушно посмотрела на него широко открытыми глазами.
— Конечно, даю. Мое слово чести. — Она уже была достаточно женщиной, чтобы не обращать внимания на такие пустяки, и смутно понимала, что Пол был тем «слабым местом» в стенах ее тюрьмы, с которым можно было пошутить.
— Ну, я посмотрю, что скажет Энни.
— Но я думала… вы считаете, что она вовсе не чокнутая?
Маленький пухлый рот мужчины недовольно скривился.
— Не все время. Ее можно и задобрить. — Он размышлял о том, что независимо от того, удастся ли их попытка шантажа или нет, они должны решить, как поступить с ребенком, и было бы как раз неплохо расположить девочку к себе. Он перестал думать о неприятных вещах, о том, что Петров мог заставить ее замолчать навсегда.
Пол потрепал торчащие волосы Люси.
— Не беспокойся. Я присмотрю за тобой.
Она машинально наклонила голову в сторону, так как не любила, чтобы ее ласкали незнакомые люди. Но потом, вспомнив, что должна подыгрывать ему, схватила его за руку.
— Можно мне остаться в этой комнате? — спросила она.
— Но все твои книги и вещи в другой комнате.
— Могли бы вы принести мне что-нибудь, чтобы поиграть? Я писала… — выпалила Люси.
— О, этот твой рассказ. Мне очень жаль, но Энни нашла его сегодня утром и уничтожила.
— Уничтожила? Но почему?
— Она иногда делает странные вещи. Не обращай внимания. Можешь начать писать другой рассказ.
— Но она не имела права…
— А я прослежу, чтобы она не хватала его своими длинными-длинными когтями.
Но Люси не успокоилась:
— Я думаю, она разорвала эти листки, потому что там было написано про девочку, которую украли. Это низко с ее стороны.
— Не придирайся ко мне, девочка. Вы, женщины, как привяжетесь к чему-то одному… Ну, что тебе принести?
— Пожалуйста, принесите книжку. Она около кровати.
— Хорошо, дружок. А как твоя голова?
— Благодарю, прошла, приятель.
«Пока все хорошо», — подумала Люси. Пол принес ей книгу и удалился. «Все-таки подозрительный тип», — решила она, хотя он разговаривал с ней гораздо дружелюбнее, чем эта чокнутая. Но она, по-видимому, не была чокнутой, во всяком случае, не все время. Люси удостоверилась, что Пол не запер дверь. Она могла слышать голоса спорящих внизу и решила не пытаться бежать из этого дома.
На цыпочках она прошла по коридору в детскую в задней части дома, вынула пачку бумаги, которую спрятала в самом низу ящика. Потом опять легла в постель и прочитала все сначала. «Глава вторая. Где я нахожусь?» Затем сунула сложенные листки себе под фуфайку и стала думать.
«Должен же кто-нибудь прийти в этот дом. Например, Джим, который приносит молоко. Из этой комнаты я смогу увидеть его, но разговаривать с ним через закрытое окно бесполезно. Он все равно не услышит. А если я закричу, то прибежит женщина с этим страшным шприцем. Что, если открыть окно…»
Она встала на кровати и попыталась это сделать. Нижняя половина окна была закреплена намертво. С большими усилиями Люси смогла опустить верхнюю часть всего лишь на пару дюймов. Ее рот не доставал до щели наверху. И она не только не могла что-то тихо сказать человеку внизу, но и услышать его.
Если же она начнет изображать что-то на своем лице или делать знаки рукой, то человек решит, что она либо сумасшедшая, либо дразнит его. Никто не будет искать Люси Рэгби в Бакингемшире.
Они даже и не услышат о том, что она здесь. Поэтому бесполезно что-либо писать вроде: «Помогите! Спасите! Я Люси Рэгби. Меня украли. Сообщите в полицию». И бросать такие записки в окно. Человек подумает, что это какая-то детская игра.
Люси очень хорошо знала о неспособности взрослых понять, когда дети серьезны, а когда шутят. И у нее появилась идея. Допустим, она напишет на обратной стороне бумажного голубя, что тот, кто найдет его, должен отослать его сразу же профессору Рэгби в Домик для гостей в Даункомби за вознаграждение в пять фунтов. Это научный эксперимент.
Обрадованная тем, что обещала эта идея, Люси взяла карандаш и большими буквами написала эти слова на обратной стороне бумаги. Если повезет, то она запустит этого бумажного голубя через щель наверху окна. Люси аккуратно сделала из листка бумаги голубя. Но куда она могла его спрятать, пока не появится человек, которому она его бр