Последние слова его неслись в спину стремительно отбежавшего Шульгина. Майор улыбался в пшеничные усы и потирал руки:
— Хорошие ребята…
56
Шульгин отвернул брезентовый полог палатки и замер на пороге. Десятки полураздетых тел в белеющих полосах бинтов, ржавых пятнах проступающих сквозь марлю йода и крови, бросились ему в глаза.
Посреди них плавно двигалась сосредоточенная Елена, и глаз солдат растроганно следили за каждым ее движением.
— Ничего, сестричка, вовсе не больно, бинтуйте крепче, — шептал побледневший паренек, протянувший ей руку, и яркое пятно крови стремительно проступало на каждом обороте бинта. — Сейчас уймется, сейчас…
Елена работала быстро, и смотреть на ее спокойное сосредоточенное лицо, на ловкую девичью фигуру, хрупкую и сильную одновременно, смотреть было приятно. Шульгин залюбовался ею и даже удивился тому, что еще недавно был за что-то сердит на нее.
Солдаты зашумели, увидев лейтенанта, раздвинулись.
— Эй, бачата, дайте пройти нашему лейтенанту, — прогремел голос Богунова, — поворачивайтесь живее. Здесь вам не штабной блиндаж.
Богунов смущенно улыбнулся Шульгину.
— Вот, направили нос разбитый подлечить, да еще старые царапины обработать. Поободрался я малеха с Лаптевым, помните…
Он сердито подтолкнул одного солдата, с забвением следившего за движениями Елены.
— Во-от, пялятся они все на сестричку. Прямо, глаза лопаются. Проходите, Андрей Николаевич.
Шульгин покачал головой:
— Нет. Я лучше выйду. Душно тут у вас…
Он стал медленно разворачиваться и услышал тихий голос Елены:
— Товарищ лейтенант, обязательно меня подождите.
Сердце Шульгина гулко забилось от этого тихого голоса, и он резким движением нырнул под брезентовый полог и замер за порогом, улыбаясь безудержной счастливой улыбкой.
Елена освободилась только через час. Молодой лейтенант-медик вытащил ее на свежий воздух и махнул рукой Андрею.
— Да справлюсь же я без вас, — сердито ворчал он, подталкивая ее к Шульгину. — Ну, разве можно вот так, безо всякого перекура. Железо и то устает. Принимайте-ка эту ненормальную.
Он подмигнул Шульгину.
— Повлияйте на нее, товарищ лейтенант! Не бережет себя.
Шульгин сделал торопливый шаг навстречу Елене и тут же придержал себя и неловко протянул ей руку.
Елена остановилась перед ним, слегка покачиваясь от усталости.
— Присесть бы где-нибудь, — тихо сказала она.
Они отошли в сторонку. Елена оперлась на руку Шульгина, искоса поглядывая на его загоревшее лицо.
— Слышал уже, наверное, — начала она нерешительно.
— Да уж передали, — сказал Шульгин, — что ты невеста…
— Невеста, — улыбнулась Елена, — да только жених мой — тесто.
Шульгин хмуро улыбнулся в ответ.
— Ну, и когда же помолвка? На свадьбу старых друзей пригласишь?
— Под венец хоть завтра, Андрей Николаевич, да только мой жених не торопится…
— А передают, что не терпится ему…
— Нет, ему терпится…
Елена сорвала маленький засохший цветок.
— Не торопится мой жених. Наверное, боится потерять свободу…
Шульгин вдруг резко остановился и покраснел.
Он заглянул в глаза улыбающейся Елены и покраснел еще гуще:
— Так это я — жених?
Елена рассмеялась, оттолкнула его локтем и пошла одна легкими шагами, будто и не трудилась она только что несколько часов подряд в перевязочной.
— Елена, постой, — горячо воскликнул Шульгин, — о какой свободе ты говоришь? Причем здесь свобода… без тебя… Вот что я хочу тебе сказать…
Елена неожиданно дернула его за рукав:
— Послушай, дурачок, птицы поют…
— Какие птицы? — недоуменно взлетели брови Шульгина.
В наступившей тишине вдруг раздался тонкий свистящий звук, будто невидимая птица приоткрыла на мгновение маленький клюв.
— Ложись, — ахнул Шульгин и, заграбастав Елену сильным движением, бросил ее на землю под бок каменного валуна, обросшего редкой плешью прошлогодней травы.
Тут же полой бушлата накрыл ее хрупкое тело и прошептал горячо в раскрытые ужасом девичьи глаза:
— Не птицы это… Обстрел. Под снайпера попали. Поняла? Не шевелись.
Елена покорно замерла, с робостью глядя на решительное лицо Шульгина. Свистящий звук еще раз пропел в воздухе краткой птичьей трелью. И на валуне появилась тонкая царапина. Шульгин улыбнулся и зашептал Елене на ухо:
— Видишь, какая опасная птичка. Не бойся. Мы здесь в мертвой зоне. И теперь тебе придется меня терпеливо выслушать. Слушай, Елена, я, конечно, дурак, ты это правильно понимаешь… — Шульгин потер затылок и пожал плечами.
— Да, конечно, я неисправимый… Мне следовало с самого начала сказать тебе…
Шульгин осторожно сжал Елену за плечи, сердце у него застучало с перебоями.
— Я хочу сказать тебе… — Андрей поцеловал задрожавшие пальцы взволнованной Елены, и дыхание его полностью прервалось.
— Тысячу раз хотел сказать…
Вновь пропела невидимая птичка, и каменная пыль посыпалась на Шульгина, но он только отмахнулся с досадой и сердито произнес:
— И ни разу не сказал вслух… — Шульгин смутился. — Меня может оправдать только одно… Я боюсь, что ты не скажешь мне да…
Елена вдруг крепко прижала его голову к себе и прошептала:
— Это что предложение? Правда?..
Шульгин кивнул головой.
— Может, я тороплюсь? Вокруг такое творится. Сегодня жив, завтра…
Елена прикрыла ему рот ладонью.
— Завтра будет завтра. А сегодня — лучший день в моей жизни. Ты мне сделал предложение, правда?
— Правда…
— Тогда скажи, ты любишь детей?
— Глупая, — шепотом ответил Андрей, — я же не урод. Люблю детей, люблю… Можешь не сомневаться. Я хочу стать хорошим отцом…
57
Майор медицинской службы сердито шагал от командирского блиндажа к солдатским палаткам, расставленным на камнях. Малиновый кант выглаженных бриджей взлетал хлыстом. Левая щека майора едва заметно подергивалась. От глаз тянулись неприязненные морщины…
— Подготовьте пять человек к эвакуации, — сказал он, не глядя в глаза Орлову.
— Да, да… Именно, пять человек! Всего пять человек, — майор втиснул крупные кулаки в карманы.
— Пять человек, представьте себе. Приказано… с каждой роты эвакуировать пять самых тяжелобольных. Совершенно неспособных продолжать операцию. Никогда не думал, что пять — это такая нелепая цифра.
Орлов молчал. Молчал Булочка. Молча остановился возле них подошедший Шульгин.
Они внимательно разглядывали майора, стараясь понять смысл его ясных фраз.
— Что вы на меня смотрите? — майор раздраженно затряс головой. — Лично я не знаю, кого отправлять? Я отправил бы всех, кого отметил в своих списках. Не раздумывая…
Он вынул из кармана скомканные листочки. Стал расправлять измятую бумагу дрожащими пальцами.
— Я не знаю, кто из них способен крепко стоять на ногах. Вам виднее. Что я могу сказать? И зачем только нужен был этот маскарад? — он произнес последнюю фразу в сторону штабных окопов.
Орлов спросил напрямик:
— Так это не ваше решение?
Майор вздрогнул:
— Я еще считаю себя врачом. И потом, согласно устава, я не имею права принимать решения. Я имею право только давать рекомендации. Я пишу, нуждается в освобождении, если вы еще не забыли формулировки. Эти мои рекомендации не являются обязательными для командиров.
Он горько усмехнулся:
— Освобождает от службы не врач, а командир. Врачи не имеют права покушаться на единоначалие.
Он отвернул лицо в сторону, пробормотал про себя:
— Сегодня я, кажется, впервые пожалел, что я военный врач.
Он с силой сжал Орлову руку:
— Офицеры санчасти и санитары останутся в ротах. Это решение я могу принять самостоятельно независимо ни от кого. Медицинская помощь будет оказываться на местах. Наша комиссия… она никуда не уедет. Врачи останутся в подразделениях…
Орлов почувствовал, что пальцы начальника медслужбы нервно дрожат на его руке.
— Это все, что я могу сделать. Попрошу только найти нам что-нибудь подходящее для гор. Не светить же нам малиновым кантом, — майор дернул себя за бриджи. — Вы уж извините, специальной формы у нас не было.
Офицеры улыбнулись:
— Ничего, ничего, товарищ майор. Подменку организуем. Бушлаты подберем, тельняшки, свитера…
— Правда, не ручаемся, — лукаво взглянул на врача старшина, — что подменка будет без живности…
— Ничего, не барышни, — усмехнулся майор. — Хотя не думал, что придется уживаться в одной рубашке с этими насекомыми. Врач с педикулезом… — майор улыбнулся с облегчением, повернулся к Шульгину.
— Кстати, Андрей Николаевич, мы с вами практически не общались, но я с вами хорошо знаком. Заочно. Вы догадываетесь, кто мне постоянно рассказывает о вас? И обо всех ваших товарищах. Кроме того, я слышал ваши песни. Они у меня записаны на пленку. Даже не знаю, как к вам и обращаться? На «вы» — как-то тяжеловато, это вас старит, на «ты» — уж слишком вы опытны и многое видели для ваших лет.
Андрей рассмеялся:
— Вот это не проблема. Конечно, на «ты». «Вы» — слишком холодное словечко.
И тут же продекламировал с улыбкой:
И с уст моих лишь только «вы»,
Усталое, сорвется сухо.
И в лепет упадет молвы,
Тяжелое, но легче пуха…
— Это ваши стихи, — майор внимательно взглянул на Андрея, на мгновение задумался. — Действительно, для ваших лет «вы» — это слишком холодное словечко. Окажемся в полку, непременно зайдите ко мне в гости. Я буду очень рад…
Вздохнул:
— Честно говоря, чувствую себя неловко. Не могу осуждать решение командира, но и представить не могу, как можно бросать их в бой? — он кивнул головой в сторону солдат. — Я объяснял, настаивал, но мне указали на место, отведенное уставом. По какой-то непонятной логике вы должны в таком состоянии преследовать какого-то Басира. С врачебной логикой это несовместимо…