Сколько же в нем жестокости и безразличия! Он с фанатичной одержимостью цепляется за слово «семья», но при этом ценит только свою! А другие семьи топчет, истребляет, калечит!
Виктор велел доктору готовиться к процедуре и пошел к выходу. Эллен проводила дядю ненавидящим взглядом.
Как только дверь закрылась, она позволила слезам вырваться на волю. Она обреченно смотрела в потолок, а они все скатывались и скатывались…
Пленница у родного дяди. Он поймал ее, посадил в клетку, отобрал всех, кто был ей дорог, и теперь хочет забрать то единственное, что делает ее собой – чувства, рожденные сердцем.
«Не перестанешь со мной бороться, все, кто тебе дорог, пострадают!»
Светлая Эллен проиграла. Темная Эллен победила.
Никакого экшена… никакого поцелуя в финале…
***
Доктор подошел к кушетке. В руке у него были ватка и шприц. Эллен посмотрела мужчине в глаза, и он впервые не отвел взгляд. Она видела на его лице сожаление.
– Пожалуйста, не надо. – Она тихонечко заплакала.
Мужчина зачесал назад темные с проседью волосы, вздохнул, уперся руками в край кушетки, опустил голову.
– Умоляю вас, помогите мне, – всхлипнула Эллен.
Он посмотрел на нее.
– Я не могу, Эллен, прости, мне жаль.
Она поверила ему. И в то, что не может – наверное, он такая же мышь в клетке, как и она, – и в то, что ему жаль. Это было хорошо видно в его глазах.
Они смотрели друг на друга, оба загнанные в ловушку, оба обреченные.
Эллен первая отвела взгляд, уставилась в потолок. Сдалась.
– Прости. Это моя работа, я бы рад ее сменить, но не могу, – сказал доктор.
Он тяжело вздохнул и протер ладошку проспиртованной ваткой. Эллен даже не дрогнула. Мысли ее кружились неистовым вихрем, выхватывали из памяти важные слова:
«Папа главный в лаборатории и друг Виктора Романовича»
«Слушай, Вить…»
«Виктор Романович не отпустил бы его на другую работу»
«Я бы рад ее сменить, но не могу»…
Игла коснулась кожи.
– Стойте! Вы папа Генриетты? Да? Ведь так?
Мужчина замер, нахмурился.
– Леся чересчур болтливая девушка.
– Это не Леся рассказала. Я знаю о вашей дочке, потому что мы вместе жили в лесном доме. Она ушла от вас еще зимой и нашла место с добрыми мыслями!
Глаза мужчины округлились. Эллен решила не останавливаться, пока он отвлекся.
– Она не любила слушать мысли матери и не хотела жить в жестокости, поэтому ушла. Генриетта ненавидела «Элиту», ненавидела то, что вы делаете. Она была уверена, что вы любите свою работу больше, чем ее.
Мужчина медленно положил шприц на столешницу под прибором. Молча отошел к столу.
Эллен наблюдала за его заторможенными движениями. В них отражалась растерянность и горе. Доктор знал, что кроме них с Нелли элитовцы никого не оставили в живых. Несомненно, он думал, что его дочь убили, а Эллен не торопилась сообщать ему хорошие новости. Жестоко с ее стороны, но чем больше он прочувствует боли, тем больше шансов, что захочет помочь. Эллен на это надеялась.
Жалость к доктору билась о стену безразличия, и в итоге сломала ее.
– Она жива, – сказала Эллен, и доктор резко обернулся.
– Что? Мне сказали…
– Она ушла за день до прихода ваших убийц. Наверное, услышала мысли Нелли и испугалась.
Мужчина вздохнул. Достал из кармана скомканный платок, расправил его трясущимися руками и вытер лоб.
– Помогите мне, а я помогу вам. Я догадываюсь, где Генриетта может быть.
Эллен знала, как можно найти Евгения Михайловича, а через него – родителей близнецов. Семья братьев всегда была самым активным сторонником Дома. Возможно, Генриетта вернулась к ним.
– Что ты хочешь? – разбито спросил доктор. – Чтобы я отпустил тебя? Это невозможно. Я не смогу этого сделать, как и отменить процедуру.
– Может, вы можете ослабить действие? Я не хочу становиться бесчувственной!
Смирение отступало, Эллен вновь хотела бороться. Даже привязанная к кушетке, лишенная сил.
– Пожалуйста, хоть что-нибудь! Помогите мне!
– Ты не понимаешь, – мужчина завертел головой, – все не так…
Он схватил шприц. Эллен испугалась.
Но доктор, вопреки ее страхам, отошел от нее. Он заметался по помещению, что-то бурча. Какие-то цифры, незнакомые слова, наверное, название препаратов или ингредиентов.
После он подготовил два новых шприца. Один с прозрачным содержимым, второй – с бледно-фиолетовым.
– Это все, что я могу для тебя сделать, – зашептал доктор. – Будет больно. Очень больно. Когда чувства отключаются вместе – незаметно, но я оставлю тебе слух. Сейчас тебе это не поможет, но, возможно, потом, когда-то ты вспомнишь, что слышала, и вспомнишь, что это значит…
Эллен совершенно не понимала, что пытается сказать доктор, но ловила каждое его слово, как глоток спасительного воздуха.
– Времени нет, так что приготовься.
Доктор протер ладонь и вонзил иглу прямо в центр. Тепло поползло вверх по руке. Было немного неприятно, но не больно. Телом завладела слабость, захотелось спать, глаза начали закрываться, но Эллен упрямо встрепенулась, ухватилась за мутное очертание доктора.
Мужчина мельтешил перед глазами, но трудно было понять, что он делает. Потом Эллен почувствовала, как он приоткрыл ее челюсти и вложил между зубами что-то твердое. Она завертела головой, пытаясь выплюнуть чужеродный предмет, но мужчина крепко сжимал ей рот.
– Это необходимо, – пояснил он, и Эллен перестала дергаться.
Перед глазами все расплылось, она практически не чувствовала тела, но еще один укол в ладонь ощутила в достаточной мере.
В руку ворвалась адская боль.
Эллен невольно вгрызлась зубами в предмет и заорала. Доктор сжимал ей челюсти, пока тело кромсали тысячи топоров. Ее шинковали изнутри так безжалостно и так зверски! Эллен выгибалась, брыкалась и мычала, мычала, мычала.
– Тише, тише, никто не должен слышать.
Доктор прижимал ее своим телом, впивался пальцами в лицо, не давая разомкнуть челюсти.
Казалось, это навечно. Этот ад никогда не закончится.
Но вскоре удары невидимого врага ослабли. Эллен думала, что просто привыкла к его жестокости, но потом решила: ему надоело ее мучить. Он стал ласковым. Словно пытаясь загладить вину, едва касался порезов, будто целуя. А потом и совсем ее оставил.
Эллен перестала ощущать не только боль, но и все тело.
Вокруг была сплошная темнота.
Исчезли запахи.
Ни осталось ничего, кроме звуков.
Это было страшное состояние. Мир вокруг есть, а тебя – нет. Ты словно невидимка. Тебя не заметят, наступят, растопчут и даже не поймут этого.
– Эллен?
«Я здесь! Я не исчезла, я тут!»
– Я надеюсь, ты меня слышишь, – доктор вздохнул, – это самое большее, что я мог сделать, хоть ты и не поможешь мне найти дочь.
«Я помогу, помогу! Мы найдем ее!»
– Скоро я заберу и слух.
Эллен услышала удаляющиеся шаги.
Она с жадностью ловила каждый шорох, стук, вздох, хлопок.
Вскоре к привычным звукам добавился новый:
– Ну что, готова? – спросил Виктор. Как же Эллен ненавидела этот голос!
– Ее потоки слишком сильные… через полчаса, думаю.
– Отлично.
– Вить, может, все-таки передумаешь? Неизвестно, чем все кончится. С Джиллиан, сам знаешь, как вышло.
– Я давал ей шанс, но это же вылитая мать! А мне не нужны сюрпризы.
– Да, но…
– Валер, с каких пор мое решение оспаривается? – Виктор повысил тон.
– Я не оспариваю, а пытаюсь избежать ошибки.
– Ты сам сказал, что если уменьшить охват времени, то успех гарантирован.
– Да, если никакие внешние факторы не помешают.
– Вот и позаботься об этом! Чтобы не было так, как с Джиллиан. Удивительно, но она так и не поняла, что не было никакого очищения. – Виктор будто с горечью вздохнул, а потом продолжил властным и жестким тоном: – В общем, приступай. Я хочу, чтобы Эллен забыла все, что с ней произошло, начиная со дня, когда Павел позвонил мне. Каждый, кто хотя бы мимо прошел или словом обмолвился, должен быть стерт из ее памяти. Особенно эти ее лесные друзья. Все до одного! Не было никакой жизни в лесу! Не было этих настырных мальчишек!
– А как же мать, отец?
– А что мать? Она сбросилась с моста в реку, ее два года, как нет в живых. А вот воспоминания об отце стоит подкорректировать. Я хочу, чтобы она ненавидела его, а не меня. Это возможно?
Глубокий вдох. Выдох.
– Я постараюсь…
– Я надеюсь на тебя. Вытащи из этой дурной головы каждого, кто Эллен дорог. Даже если она когда-нибудь увидит их, она не должна вспомнить, как Джил.
– Я предупреждал тебя: тридцать семь лет жизни невозможно откорректировать, поэтому она все вспомнила.
– С начала июня. Всего несколько месяцев. Сотри их навсегда!
– Я постараюсь.
– Не постарайся, а сделай, – потребовал Виктор.
Если бы Эллен могла закричать, ее крик услышали бы на другой планете.
«Это нечестно! Верните мне чувства!» С ними бы Эллен могла бороться. Она бы умоляла дядю, падала ему в ноги и клялась, что больше никогда его не ослушается, не подведет. Она будет частью его семьи, будет рядом с ним, будет Тумановой…
Без воспоминаний об этих месяцах – самых счастливых в ее жизни, несмотря ни на что – Эллен будет ничем. Оболочкой с пустотой внутри.
– Почему она плачет? – удивился Виктор.
– Не знаю, наверное, реакция организма на вмешательство.
– Даже без сознания эта девчонка упрямится, – возмутился Виктор. – Ладно, приступай. Сколько примерно надо времени?
– Часов десять на внедрение, ну и несколько недель на гипноз, может месяц.
– Хорошо. Надеюсь, все получится.
Глухой звук каблуков. Стук двери.
Эллен показалось, что она слышит удары собственного сердца.
«Пожалуйста! Помогите мне! Оставьте хоть что-то! Не забирайте все, прошу!»
Совсем рядом прошелестел тяжелый вздох.
– Прости, больше я ни чем не могу помочь. Надеюсь, когда-нибудь ты вспомнишь этот разговор. Я оставлю зацепку. Все, я выключаю тебя, Эллен.