Откуда-то вынырнул огромный грузный жандарм, при каждом движении со звоном и бряцанием оборачивавшийся всей фигурой, словно вылит был весь из одного куска. Два почтальона с худыми землистыми лицами вынесли кожаный мешок и, шумно опустив его на землю, вытянулись подле него, молча и безучастно глядя в пространство.
Геня в первый раз в своей жизни была на станции, и вся эта непривычная обстановка и суета только увеличивали ужас разразившегося над нею несчастья.
Она прижималась к отцу и горбилась, словно что-то тяжелое и беспощадное гнуло ее к земле. Малка, разрумянившаяся от холода, с расширенными от возбуждения глазами, стояла рядом с ней. Начальник станции и молодой графский управляющий в меховой куртке и щегольских ботфортах, остановились против нее, бесцеремонно разглядывали ее, говорили и улыбались, и она досадливо отворачивала лицо от их взглядов.
Мейер взял билет только до границы, а там "агент", специалист по беспошлинной перевозке живого товара, должен был доставить его на австрийскую землю. Как и сотни других евреев, Мейер не отважился хлопотать о заграничном паспорте, так как по многоустной молве, ходатайство такое должно пройти через бесконечную гамму инстанций, начиная от урядника и кончая губернатором, и вся эта махина будто бы движется так медленно и требует такой обильной смазки, что лучше ее не заводить, во избежание возможной необходимости отказаться от поездки. А "агенты" перевозят эмигрантов за цену, превышающую, правда, законную оплату заграничного паспорта, за то перевозят, когда судьба благоприятствует, дней в пять, шесть. Разумеется, это срок самый короткий, так как приходится ездить с пассажирами вдоль границы и выбирать место поглуше, ночь потемней, рискуя при этом свободой и жизнью...
Подошел поезд, прозвенел звонок и Мейер, схватив сундучок, бросился искать вагон третьего класса. Толпа рабочих в бараньих шапках, с серыми котомками на спинах, вдруг вынырнула откуда-то и, опережая и отталкивая Мейера, рассыпалась по вагонам. Когда Мейер взошел на площадку, бил уже второй звонок, и места ни в одном вагоне не оказалось. Он поставил сундучок под лавку, вышел на платформу и, взяв из рук Гени узелок, стал прощаться.
Старик тряс бородой и что-то говорил о смерти, о Геничке, об американской синагоге, а Мейер, не слушая его, жал его руки и твердил:
-- Увидите, тесть, как будет хорошо... Бог -- один для всех... Увидите, какую жизнь Он нам пошлет...
От сдерживаемых рыданий желтое, усеянное веснушками лицо Гени кривилось жалкой некрасивой гримасой и Мейер, торопливо простившись с нею, протянул руку Малке, которая с тоской и ожиданием смотрела ему в глаза. Он хотел сказать ей то, чего она ждала от него, что он исполнит свое обещание и пришлет ей билет хотел просить ее, чтобы она не сделала ничего позорного, ужасного, чего нельзя будет вернуть, но ударил третий звонок, проходивший кондуктор сердито крикнул "в вагон, в вагон, черномордые", и он, ничего не сказав ей, вскочил на площадку.
Несколько мгновений старик и обе женщины шли рядом с тяжело загромыхавшими вагонами, и Геня, сквозь слезы, выкрикивала: "Пиши, Мейер, сейчас напиши... Богом прошу тебя, Мейер..."
Потом поезд, словно набравшись решимости, выпрямился, пронзительно свистнул и выбежал в широкий простор зеленевших уже озимых полей.
Через три недели пришло от Мейера письмо, из Гамбурга. Он писал, что переход через границу был очень тяжел, что агент вел их, несколько человек, ночью, через какую-то речку, по узкой перекладине, и они падали в воду и едва спаслись от выстрелов кордонных солдат. Затем, тех чудных городов, про которые рассказывал студент Петя, он еще не видел, но и те места, что он проезжал до сих пор, несравненно красивее, чем Богучинка и его родное местечко. А дальше, говорили ему, будет еще лучше. Теперь он садится на пароход и денег у него осталось очень мало, так что последние дни он питается одним хлебом... Но как только он приедет в Америку, все пойдет хорошо... Потому что Бог -- один для всех... И Бог никого не забывает...
Все это изложено было по-еврейски, мелким письмом с хвостиками и завитушками, а на четвертой странице выведено было по-русски густыми крупными буквами:
"Мой великолепный поклон прелестной барышне Людмиле. Морис".
А. Даманская.
-------------------------------------------------------------
Источник текста: журнал "Русской Богатство", 1903, No 12, стр. 91--111.