од и Нью-стрит, плацдарм — гараж Мура, где когда-то работал Фрэнк.
Дуглас был неутомим; он метался взад и вперед, вверх и вниз по пандусу: деревянный пулемет в его руках поливал все вокруг дождем пуль. Та-та-та-та-та-та-та! Др-р-р-р-р-р-р! Та-та-та-та! Др-р-р-р! Ты убит, Уильям Исмей! — И твоя Мэри уже два раза убита! — Так нечестно! — Это неважно! — Я еще не был готов, когда ты начал! — Ты должен быть готов! — Та-та-та-та-та! Ты тоже убит! — Ладно! — Дуглас падает наземь. — Считай до ста! — Десятками? — Нет, пятерками! — Пять, десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять, тридцать… — Гарри, ты должен стоять в том колесе! — Мистер Мур не велит! — А у нас там штаб! — Та-та-та-та-та! — Ты опять убит. Теперь считай до двухсот!
Он слушал по радио песни. Когда звучало слово «любовь», отворачивался и смотрел в стену, уверенный, что это слово смущает не только его, но и всех; но по ночам он повторял слова этих песен, облизывал их, заглатывал, удивляясь их могучей власти над людьми. Город бурлил от наплыва чужаков: эвакуированные, приезжавшие в автобусах и селившиеся в школе; сироты из монастыря — девочки с коротко постриженными волосами в зеленых платьях, идущие всегда парами в сопровождении монахинь, похожих на дочерей Ноя; авиационные механики с соседнего аэродрома.
Дуглас мчался по улицам сквозь трепет всеобщей любви; незнакомые люди весело приветствовали друг друга, из кабачков рвались песни, в церкви гудел орган, из воскресной школы слышалось пение молитв, на конскую ярмарку гнали по улицам табуны лошадей. Футбол, крикет, и все куда-то спешат, бегут; он ловил в банку маленьких рыбешек и заблудился в четверти мили от дома; мужчина, у которого он спросил дорогу, оказался американцем; он отнес его домой на плечах и дал жевательную резинку. Мама напоила их чаем.
И везде война. По радио, в газетах, в школе: «Разве могут ребята, у кого отцы на фронте, отставать в учебе?» — и Дуглас млел от гордости. Он воевал против Южного района, против Майкла Саундерсона, самого большого забияки и драчуна в классе; грозой были старшеклассники — каждую секунду могли оглянуться и увидеть, как он дразнит их за спиной, тогда надо было удирать со всех ног. Как-то он промчался сквозь весь магазин — один из многих в городе, — не помня себя: вот сейчас схватят и здорово отлупят. Он подбирал окурки на обочинах, подражая Элфи Култарду, которому было уже десять и который с боем брал билеты на утренние сеансы. Киножурналы о войне: он возвращался домой, от страха тошнило, он хватал свой деревянный пулемет: та-та-та-та-та-та! Пусть только сюда сунутся: он покажет этим фрицам. Умер отец его матери, и они переехали жить к бабушке. Его взяли попрощаться с дедушкой. Он лежал в пыльной, затхлой гостиной. Привела его сюда тетя. Лицо дедушки было цвета овсяной каши и все в буграх. Хотел дотронуться и не посмел.
Дядя Фрэнк убит в Северной Африке. Вот почему в игре Дуглас всегда был Монтгомери.
Они уже покинули свой маленький домик и жили теперь с бабушкой. Мама его мамы, он несколько раз это повторил, пока не привык. В бабушкином доме было полно народу: приезжали с войны, приходили с работы, родные, жильцы, кто-то всегда оставался. Он с Гарри спал в одной комнате с матерью. Там было покойно, но в этом покое льдинками холодили слезы матери, оплакивающей происходившее. В эту комнату его отправляли в наказание, когда он плохо себя вел. Не запирали, но выйти было нельзя.
Однажды в пыльный полдень по городу прошли настоящие танки, несколько десятков. Солдаты были всегда в городе, левой-правой, левой-правой маршировали по улицам; но пришли эти огромные, длиннорылые танки, и над городом навис страх. Один солдат взял их на танк. Они доехали до Маркет-хилла, танкисты пошли в пивную. Вместе с другими мальчишками Дуглас побежал за танкистами, выпрашивая конфет и жевательную резинку. Там он увидел свою тетю Элен, ободрился и остался в пивной подольше. С Элен был ее сын, Лестер, она велела ему идти к Дугласу, но Лестер был на год старше и не захотел играть с малышами.
Дуглас стоял у дверей пивной и слушал, как танкисты смеются и поют песни. Его отец был в авиации, и его дядя Джордж, и Доналд; дядя Пэг был в пехоте, и дядя… Темный город был полон врагов и своих. Он исколесил его, слепой и пьяный от его бесконечности. Мать не запирала его дома. Всегда поблизости найдется знакомый, так что было к кому обратиться, если он почует опасность.
Он все позже и позже оставался на улице, заставляя ребят играть и бегать до изнеможения, закаляя свой характер.
Перед тем как уйти домой, он пошел еще раз взглянуть на танки. Массивные и холодные в темноте. Фрицы не победят. Он коснулся гусениц — жестких, несокрушимых — своими мягкими дрожащими пальцами. Та-та-та-та-та-та-та! Ты — убит! Ты — убит!
Элен была двоюродной сестрой Джозефа. Дочь Сета, она выросла в Мэрипорте; мать ее, когда она была совсем ребенком, убежала с кем-то от Сета; отец, обожавший дочь, хотел сделать из дочери юную социалистку. Но в шестнадцать лет она потеряла интерес к политике, спутавшись с женатым мужчиной, несмотря на все уговоры и мольбы. Она скоро надоела ему, но долго еще за него цеплялась. После него были другие.
Она приехала в Терстон вскоре после того, как началась война; с ней был ее сын Лестер, ему было три года, и он носил ее фамилию: Лестер Таллентайр. Она прожила с его отцом два года. И тот вернулся к жене. Она пыталась силой его удержать, несколько раз врывалась к нему в дом, дралась со своей соперницей, плакала, давала обещания, но он остался с женой и завел себе новую любовницу. Это сломило ее, она ездила по западному побережью из одного шахтерского городка в другой, не имея постоянного пристанища, хотя Сет, обожавший ее, всюду ее отыскивал и звал домой. Ее имя на побережье было притчей во языцех, и Терстон стал для нее тихой пристанью.
Здесь она вышла замуж за Джорджа Стефенса, сына школьного учителя Бетти. Джордж был выбитый из жизни человек, он не походил на отца ни обаянием, ни ученостью, работал на фабрике и мечтал стать «крепким парнем», хотя мог бы найти работу клерка или пойти учиться дальше. Бетти знала Джорджа с детства и всегда жалела его, особенно потому, что его отца так все любили. Она училась у старого Стефенса, восхищалась им, и от этого еще больше жалела сына. Когда Элен вышла за него замуж, а потом, проводив на фронт, как будто сбросила с плеч тяжкое бремя, Бетти почувствовала неладное. Элен скоро завела себе возлюбленного.
«На этот раз, — сказала она, — это очень серьезно». Она начнет новую жизнь, а когда Джордж приедет в отпуск, все ему скажет. Не может ли Бетти присмотреть несколько дней за Эйлин? Лестер может остаться с Клеггами, а Эйлин еще совсем маленькая, ей нужен материнский уход. Они-то собираются ехать в Блэкпул. У него отпуск, и он хочет взять ее с собой. Она никогда не была в Блэкпуле. «Не посмотришь за ней, а, Бетти?»
Эйлин, вне всяких сомнений, была дочерью Джорджа, и, может, поэтому Бетти тотчас же согласилась взять девочку. Но она не винила Элен: как можно ее винить после всего, что ей выпало на долю? Но все же это неправильно, совсем неправильно, заводить роман в отсутствие Джорджа. Просто несправедливо.
Репутация Элен в городе была хуже некуда. Но люди водили с ней знакомство. В ней привлекал веселый, живой нрав, острый язык. Бетти не позволяла в своем присутствии сплетничать об Элен; увидит ее на улице, остановится, поговорит; молодые женщины дружили — в обеих был огонек: у одной ярко горел на виду, у другой — был глубоко запрятан; обе любили смеяться, обе не чурались никакой работы и придерживались твердого мнения, что хорошо и что плохо, что справедливо и что нет. В одной области их мнения расходились совершенно, от этого они иногда умолкали в разговоре, но примирение наступало скоро. Элен мыла уборные приходского совета и пять раз в неделю по утрам убирала конторы. Она была работящая и расторопная, не боялась никакого труда, в сезон собирала шиповник, орехи, малину, копала картошку. Она хорошо зарабатывала, и если Лестер часто ходил драный и грязный, то потому только, что очень быстро приводил себя на улице в такое состояние.
Но разве она не принимала участия в обмане, согласившись сидеть с Эйлин? Ведь иначе Элен не смогла бы уехать в Блэкпул. Этот вопрос занимал ее столь же сильно, как загадка на страницах детектива, которая решается только в самом конце. Иногда ей даже становилось смешно, но смеяться она не могла: сомнения пронзили ее душу холодной иглой, вытащить которую нет никакой возможности. Она целыми днями думала об Элен, больше, чем о детях, о муже, о своих делах и заботах.
А когда Элен вернулась из Блэкпула и заявила, что «опять ничего не вышло», Бетти почувствовала себя еще хуже. Она не видела выхода из этой ужасной ситуации. Раз привязавшись к Элен, она уже не могла, да и не стала бы отворачиваться и предавать ее.
А Эйлин была прелестная девчушка. Она так весело играла с Гарри. Упала, но не ушиблась, а напугалась. Бетти слушала рассказы о блэкпулских ночах и работой старалась бороть свое смятение.
Оба мальчика уже ходили в школу, и она взялась убирать еще один дом. Она любила работать в домах, где жили хорошие люди. Ее новая хозяйка была не из их числа: то нос задерет, а то, наоборот, пустится в откровенность; со всеми грубая и к тому же себе на уме. Бетти терпеть не могла ходить туда, но не хотела отказываться от этого места. Она не умела ссориться с людьми, не любила заводить врагов. Была еще одна причина: она сама, по своей воле, взялась за эту работу и не собиралась отказываться от нее; она не из тех, кто пасует перед трудностями.
И вот она одна в комнате со щеткой и мастикой; комната оживает, грязь сменяется чистотой, все блестит, беспорядок уступает место уюту.
Убирала Бетти тщательно, по не была рабом порядка. Не бегала за каждыми грязными ботинками с мусорным совком. Дома, где она убиралась, как и со собственный, были чисты, потому что она любила чистоту, а не в наказание тем, кто в них жил.
Ей нравились просторные комнаты, правилась мебель — большие, глубокие кресла в чехлах с набивными цветами, длинные обеденные столы, картины на стенах, красивый фарфор, столовое серебро; но у нее не было желания завести подобное у себя, когда она мечтала о своем доме. И вовсе не потому, что «знала свое место». Просто у нее были свои твердые принципы и вкусы, она любила легкую современную мебель, простые линии, все то, что можно было без труда содержать в чистоте.