Бетти нравились репетиции, проходившие на тихой узкой дороге у фермерского клуба, нравились девочки, одетые в серые вязаные кофточки, в носочках, с распущенными лентами; она знала их всех, знала их матерей и бабушек. Они выстраивались по возрасту, чтобы не было обид, и, напевая себе мелодию, усердно выучивали па. Иногда с ней приходил Дуглас. Гарри ничем нельзя было затащить на репетиции. Зато Дуглас так и летел туда, как оса на варенье. Сын Бетти, он был здесь по праву, по ему иногда просто не верилось, что человеку ни с того ни с сего может выпасть такое счастье. Он был влюблен почти во всех девочек, и понедельники были теперь для него праздником. Он только что сдал экзамен в среднюю школу, но ни новая форма, ни ранец, ни даже дополнительные двухнедельные каникулы не волновала его так, как этот нечаянный подарок судьбы. Он скоро выучился польке и помогал девочкам, у которых не получалось. Если кому не хватало пары, он тут как тут, всегда выручит. Но стоит появиться на горизонте мальчишке (а такое случилось однажды), пусть даже незнакомому (тот мальчишка был очень хорошо знаком), он съежится от смущения, сорвется с места и бежит без оглядки прочь; только пробежав две-три улицы, уже в городе, он остановится, сунет руки в карманы и с независимым видом пнет в канаву попавший под ногу камень.
В шесть гудел фабричный гудок, на мотоциклах проезжали первые рабочие, возвращавшиеся после смены домой, и репетиция прекращалась. В шесть тридцать автобус привозил домой Джозефа, а она любила, чтобы к его приходу все было готово: ужин горячий, стол накрыт.
Эти вечера с девочками, повторявшими ее детство и юность, ворошили в ее душе воспоминания прошлого; она видела, как память нового поколения запечатлевает хорошо знакомые картины; их глазами глядела она на мирный город, начинавшийся сразу за усадьбой Топпина, швейную фабрику, где когда-то работала, окрестные поля, где играла, куда ходила гулять сначала одна, потом о Джозефом; и ее любовь к Терстону становилась сильнее. Эта любовь никогда не исчезала совсем: было время, когда ее начинал подтачивать страх, и только однажды Бетти почудилось, что тяжесть невзгод совсем убила ее… В конце дороги, радостно думала Бетти, магазин Хилла, в его витринах почти вся мебель — та, что была до войны. Рядом сарай под рифленым железом, в стене отходит планка, она в детстве лазила в эту щель. Как-то на ее глазах Дуглас нырнул в ту же щель, и сердце у нее зашлось от воспоминаний. В Терстоне было множество мест, запахов, вывесок, голосов, словечек, интонаций, раздробленных и перемолотых временем и сохранившихся в самых неожиданных закутках. Она по-прежнему любила гулять вечерами по Бирд-стрит с Джозефом и мальчишками, любила смотреть на поля, облака, проплывающие над головой, любовалась огненными закатами, пылающими над Содвей-Фирт в нескольких милях от Терстона. Город был огромной, не имеющей конца книгой, потому что ведь она не просто жила в нем, но осязала свою жизнь, не только сталкивалась с людьми, но старалась понять их, не наблюдала их со стороны, но делила с ними их радости и беды. Она никогда не утрачивала той беззаветной любви к Терстону, которая зародилась в ней еще в детстве. По ступенькам рынка, где она когда-то играла с куклами, которые давала ей Энни Белл, где пахло пшеницей, салом, гнилой картошкой, булочной, в которой она тоже когда-то работала, спускалась стайка девушек, возвращавшихся с фабрики: они держались за руки и пели песни; и ей вдруг захотелось обнять их, как иногда хотелось обнять сыновей, но что она позволяла себе очень редко, боясь их изнежить.
Теперь, когда война окончилась, она не хотела больше уезжать из Терстона. Устать от него, думалось ей, все равно что устать от жизни. Она всех здесь знает, есть к кому пойти, с кем поговорить, а тут свадьбы, рождения, выставки, городские сплетни, карнавалы, спортивные состязания, аукционы, различные собрания, ярмарки, приезжие незнакомцы, новые здания, новый викарий, очередной подвиг местных забияк. Пока мальчишки в школе, она опять ходит убирать по утрам квартиры. Ей уже скоро тридцать, но она все так же любит пойти на танцы: и они с Джозефом ходят, если Джойс Ричи соглашается посидеть с мальчишками; она все еще так умеет пройти по улицам в новом платье на второй день пасхи, что на нее заглядываются; она не задирает носа, просто ей приятно, что фигура у нее все так же стройна; после родов она очень скоро стала прежней Бетти; на губах все еще розовеет губная помада, волосы густыми волнами падают на плечи. Уж не сделать ли ей модную стрижку? Не попробовать ли косметики? Иногда она кажется себе героиней повести. В такие минуты она живет в мире более густом и ярком, чем настоящий, отражающем накал ее воображения. Она испытывает сладкий трепет, претворяя реальность в мир волшебной сказки, драмы, иногда трагедии. Эта ее способность передалась и Дугласу.
Репетиции позади, настал день карнавала. И Бетти нервничает. Она пойдет сразу после оркестра, поведет девочек. Будет ли она держаться ближе к тротуару, к зрителям, примкнет ли к первому ряду девочек, все равно все поймут, что танец подготовила она. И это ее раздражало. А что ей надеть? Очень трудный вопрос, тем более что гардероб у нее небогатый, обычно-то она не колеблется. Но сейчас… Она то и дело теребит Джозефа, которого вся эта суматоха волнует как прошлогодний снег: «Это платье не очень ярко? А черное пальто не слишком ли чопорно? (В вишневом она ходит в магазины и на работу.) А вдруг будет жарко? Что лучше обуть — туфли или босоножки?» — «Что хочешь», — следовал из-за газеты неизменный ответ.
В этот день она надела не самое нарядное платье, а то, что немного похуже, в белую и зеленую полоску; оно ей меньше к лицу, чем все другие. И все-таки она выглядела чудесно: горящие глаза, порозовевшие щеки — от праздничного волнения и предчувствия радости.
Карнавал — ее гордость. Это их детище, никому и ничему не обязаны они его устройством: ни традициям, ни сильным мира сего. Карнавал их воплощал равенство, то равенство, которое отстаивают лейбористы: всем хорошие дома, больницы, образование, каждый имеет право участвовать в управлении страной. Она всегда откликалась на их начинания. Особенно сейчас, когда лейбористы у власти во главе с премьер-министром Эттли. Они уже многое успели сделать, ведь в стране после войны был такой хаос. И еще, самое главное: участвуя в карнавале, люди, сбросив страх, от души веселились, наслаждаясь вновь обретенным миром. Она любила быть в толпе, среди людей, хоть испытывала панический ужас перед беспорядками; но сейчас время было спокойное.
Зажав в левую руку носовой платок — у этого платья нет карманов, — она силится подавить в себе смущение: она не суетна — не хочет выставить себя напоказ, она здесь по праву: да никто на нее и внимания не обратит, в самом деле, что она такое собой представляет? Распорядитель подошел к ней и спросил, готовы ли девочки, она весело кивнула. Дирижер сказал музыкантам: «Солдаты Харлега», темп быстрого марша, корнеты — громче, — взмахнул палочкой, повернулся к оркестру спиной, ткнул Кэтлина в спину, и шествие началось.
На холмах, где ночь почила,
Сквозь туман горят светила,
Стража на посту застыла,
Перед боем бдит;
Битвы близится начало,
Гром раскалывает скалы,
Белый свет летит в просвет,
Где уже врагов немало:
Орды их страшней затменья,
Только в смелых нет сомненья:
Каждый знает в день сраженья —
«Воля — победит!»
Музыка будоражила Дугласа. Такие чистые звуки лились из труб, так весело барабанили палочки — ноги так сами и шли. И столько кругом интересного — глаза разбегаются. Дуглас никогда не участвовал в карнавальном шествии. Каждый год было одно и то же: безумное волнение вначале, тысяча всевозможных идей, кем нарядиться, и в конце концов, раздираемый множеством чувств, до слез измучившись, он решал не наряжаться совсем. Он любил переодевания: пел в церковном хоре мальчиков и каждый раз с таким наслаждением натягивал поверх длинного с пуговицами черного подрясника плиссированный стихарь; викарий добавил к костюму певчего гофрированные манжеты, и Дуглас, если бы хватило смелости, щеголял бы в них по улице. В школе они ставили с новым учителем пьесы, влезали в старинные мужские костюмы, нацепляли шпаги и раструбы на сапоги; он учил слова, входил в роль, голова у него упоенно кружилась, как будто Полин Белл уже глядит на него с интересом. Прочитав книгу или посмотрев фильм, он по меньшем мере на день становился главным действующим лицом: то он сильный, добрый, честный юноша, наделенный недюжинными способностями, но которых поверхностному наблюдателю не видно, то Эррол Флин, то Джонни Вайсмюллер, который мчится по улицам и сзывает на помощь слонов. Однажды отец взял его на игру команды «Карлайл юнайтед», и он всю неделю был Айвором Бродисом; начинался крикетный сезон, и он уже не Бродис, а Деннис Комтон. Он вечно перенимал у старших мальчишек походку, выражения, манеру держаться и мечтал о настоящих длинных брюках, чтобы раздвинулись границы перевоплощений. Сто раз на день Дуглас менял маски, то обуревает его восторг, то он в самом мрачном унынии: даже в магазин за хлебом не ходил, а бегал; сегодня верховодил мальчишками, а завтра — изгой; жизнь его — вереница бурных, веселых дней: рождество, пасха, футбольные матчи, кинофильмы, походы бойскаутов, церковный хор, аукционы, экзамены, плавание, гончие, травля зайцев, рыбная ловля; город со своим особым пульсом давал настрой каждому длю его жизни.
И когда надо было слить все в один карнавальный костюм на один-единственный день, то чувствовал — задача непосильна. Кроме того, он любил держаться поодаль, идти хоть и в ногу с оркестром, но не сливаться с другими. Поглядывая на мать, он то гордился ею, то конфузился: такая она красивая, такая важная; разглядывал незнакомцев, приехавших посмотреть на карнавал, он все это впитывал в себя; один среди всех, он ощущал себя чуть ли не душой карнавала, потому что всю последнюю неделю каждый вечер приходил в парк смотреть на репетиции, простаивал у входа в Темперанс-холл, слушая, как играет оркестр, а в пятницу вечером обходил все задворки, подглядывая, как снаряжают фургоны, он расспрашивал всех и каждого, во что они будут одеты, всю ночь видел сны о карнавале: вот он состязается в играх, он — победитель, покоряет толпу, знакомится с красивой девочкой, его мать ласково улыбается ему и поздравляет.