их, которым невыносимо смотреть, особенно жене, как он вгоняет себя в гроб. Не твое дело, убирайся домой и подумай о своей жизни. Джозеф ехал на велосипеде обратно и всю дорогу злился на себя: какую власть все еще имеет над ним старик.
Дома никого не было. Дуглас, которому уже исполнилось четырнадцать, уехал на неделю в Оксфорд с тремя одноклассниками и учителем истории послушать лекции, организованные советом средних школ и англиканской церковью. Гарри ушел играть в регби за команду младших классов своей школы. Бетти уехала в Карлайл за покупками. Джозеф метался по дому: никого нет, а ему так надо излить душу. Взялся накрывать на стол — усердствовал так, будто кто-то видел его старания, будто хотел что-то кому-то доказать: гремел посудой, ворча натыкался на плиту, на стулья, то и дело снимал крышку с упрямого чайника, который никак не закипал на ленивом огне, трахнул по репродуктору, отчего тот захрипел еще больше. И в конце концов разбил самый лучший заварной чайник. Его подарила Бетти одна из ее хозяек, чайник был новый, купленный специально в подарок, а не отданный за негодностью. Джозеф собрал осколки, виновато озираясь на дверь — вдруг Бетти сейчас явится. Она и явилась, и Джозефу не удалось скрыть того факта, что, с одной стороны, чайник разбит как бы нечаянно, но, с другой стороны, он хотел сорвать злость — и вот результат. Бетти в мгновение ока все поняла; Джозеф пытался что-то лепетать в свое оправдание: напрасно, он нажал на такую пружину, что душа Бетти замкнулась тяжелой непробиваемой угрюмостью. Оставалось одно — уносить ноги подобру-поздорову.
Услышал он об этом в пивной «Голубой колокольчик». Хозяин «Гнезда певчего дрозда» (в округе называвшегося просто «Дрозд») решил уйти от дел, и пивоваренный завод, владевший целой сетью кабачков, искал нового арендатора. Джозеф последние годы был постоянно в таком угнетенном духе, что пропустил бы мимо ушей новость. Но преследуемый сегодня каменным лицом жены и укорами отца — оба они каждый по-своему опять напомнили ему о его безволии и неприкаянности — и подстегнутый этим, он вдруг почувствовал прилив оптимизма, в нем опять заговорила уверенность в себе, он как бы вновь ее обрел, ощутил себя прежним. Вернувшись вечером домой, он никому ничего не сказал и тут же написал в контору завода письмо, предлагая свои услуги. Терять ему было абсолютно нечего.
Неделю спустя он получил ответ: его приглашали для переговоров. Письмо пришло, когда Бетти не было, и он опять ничего не сказал ей; в назначенное утро надел свой лучший костюм и поехал автобусом в Уоркингтон, где находились пивоварни.
Вместе с ним в контору пришло еще пятеро, но из Терстона был только он один. Беседа затянулась дольше, чем он ожидал.
Приблизительно догадываясь, что могут спросить, он обдумал ответы еще в автобусе. Красный двухэтажный автобус катил по шоссе вдоль берега между терриконов и копров. Карман его длинного плаща с поясом оттягивала приходная книга страхового агента. Автобус был почти пуст. Джозеф от отчаяния переходил к надежде. Беседа представлялась ему пустяковым делом. Она и на самом деле была совсем простая, только несколько затянулась. И он вернулся домой, в общем, в довольно радужном настроении.
«Гнездо дрозда» было самым никудышным кабачком в городе. До первой войны Терстон процветал, сюда съезжались на ярмарку из самых отдаленных местечек, и в нем насчитывалось около сорока пивных. Теперь население уменьшилось до четырех тысяч и пивных осталось шестнадцать. Их владельцы по большей части жили на доходы, которые приносила торговля пивом, не прирабатывая ничем другим. «Дрозд» находился, хуже не придумаешь, ярдах в двухстах от ближайшего кабачка и вообще далеко от центра, где были сосредоточены почти все пивные: на Хай-стрит, например, семь кабаков на протяжении пятидесяти ярдов. Вечер в таком районе проходил куда веселее. В одной пивной надоело, иди в другую. А в «Дрозд» тащиться, в такую даль — благодарю покорно. Хозяином «Дрозда» двадцать лет был некий Арчер: ему было уже за шестьдесят, жена померла, он много пил, кабачок давно стоял без ремонта, да и пиво хранилось кое-как. Держать такой кабачок было делом нелегким; строили его как постоялый двор с расчетом на прислугу. В те времена посетителей обслуживали только за столиками. В часы наплыва, чтобы справляться с потоком посетителей, требовалось, по крайней мере, трое половых; при невысоких доходах это было очень накладно, а без помощников дело совсем не шло. К мистеру Арчеру по субботам и воскресеньям приходила помогать женщина, чем он и довольствовался. Пивовары не печалились, что расстаются с Арчером.
Арендатор терял кабачок, если нарушит условия контракта или преступит закон (будет обмеривать покупателей или держать кабачок открытым позже установленного часа). Каждую неделю он платил заводу арендную плату и налог городским властям. Все свои счета он вел сам и заказывал напитки по собственному усмотрению. Обязательств было всего два: покупать пиво у завода, которому принадлежал кабачок, и торговать, не нарушая закон. Таким образом, арендатор был фактически сам себе хозяин. Помня Стоддарта, Джозеф был очень этому рад. Доход получался от торговли в розницу. Пиво покупали у пивоваров оптом, отсюда и прибыль. Арендатор не мог и мечтать выкупить когда-нибудь кабачок (если, конечно, пивовары, вынужденные несчастьем или придумав новую систему, сами не стали бы продавать пивные своим арендаторам). Чтобы получать доход, обеспечивающий сносную жизнь, надо было трудиться не покладая рук, и завод брал на себя урегулирование всех трудностей, сопутствующих мелким предприятиям, не неся при этом никакой прямой ответственности. Остановив свой выбор на новом арендаторе, пивовары не могли в дальнейшем давить на него; ну дадут иногда нагоняй нерадивому, но прямых мер воздействия не было.
Неделю после беседы Джозеф места себе не находил. В глубине души он решил: это его последний шанс. Ему уже под сорок, мальчишки привыкли к школе, где уж теперь сниматься с места? Да, лучшей работы в Терстоне ему не найти. Все его старые мечты воспрянули, это особенно мучило: он так упорно душил их, а они оказались такие живучие. Если ему повезет, у него будет свой дом, он устроит жизнь на собственный лад, будет сам себе хозяин.
Бетти он ничего не сказал — и в этом утаивании была повинна не только гордость; он знал, Бетти терпеть не может пивные, ненавидит пьяных, она испугается даже такого незначительного продвижения вверх, испугается зависти. Потому что, само собой разумеется, хозяева пивных вызывали в горожанах зависть. Действительно, были среди них люди состоятельные; воображение соседей их капиталы удваивало, городские сплетни утраивали, и в конце концов все арендаторы представлялись настоящими крезами — на то они и хозяева. А то, что мистер Арчер ушел на покой и поселился у дочери, не имея ничего, кроме двух-трех сотен фунтов сбережении и небольшой пенсии, — это ровно ничего не значило; и если кто отказывался от аренды и впрягался в прежнюю лямку (а такое случалось), уверяя всех, что так оно выгоднее, о нем говорили, что он или хитрит, или совсем уж ни к чему не пригоден, а может, и то и другое. Хозяин сладко ест, мягко спит — таково было всеобщее неоспоримое мнение; кивки и подмигивания при этих словах, он знал, будут больно колоть Бетти. Но он знал также, что Бетти последует за ним всюду.
«Дрозд» был очень плохим кабачком, никто туда не шел, и это уже было легче. Кроме того, если мальчишек учить дальше, может, даже в университете (о чем он почти не смел и мечтать), каждая копейка будет нелишней. А пока они еле-еле сводили концы с концами, и поездки, такие, как нынешняя Дугласа, долго взвешивались и обсуждались, конечно, втайне от детей; четырнадцать фунтов — деньги немалые. Это тоже может смягчить Бетти, хотя — он и это хорошо знал — она даже гордилась, что умеет уложиться в такую небольшую сумму: у мальчишек есть школьная форма, Джозеф может позволить себе законную кружку пива (хотя на пиво он всегда чем-нибудь подрабатывал), а в прошлом году ездили всей семьей на неделю к морю (раньше всегда проводили отпуск неподалеку, у родных). Материальный вопрос волновал и мальчишек. Дуглас ни за что не хотел идти в шестой класс, другие в его возрасте зарабатывали уже два-три фунта в педелю и всё почти отдавали матери; Джозеф долго его убеждал, спорил, и Дуглас остался в школе, но относился к урокам как к работе, занимался много и усердно, до изнурения. Гарри настоял, что будет перед школой разносить газеты, и каждую неделю аккуратно отдавал матери шесть с половиной шиллингов. Правда, в течение недели он получал их обратно, но это уже было не так важно.
Каковы бы ни были возражения Бетти, Джозеф решил твердо: на этот раз он ее возражений не примет. Если ему отдадут кабачок, он ей заявит об этом прямо. Он не сомневался в своей правоте. Ходил по городу со своей страховой книжкой и шептал себе: «Она должна уступить. Не могу же я жить всю жизнь по ее указке. Если я считаю, что так надо, она должна согласиться». Однажды подслушав самого себя, он вдруг устыдился: как можно насиловать ее волю? Ведь в супружеской жизни есть и обязанности, иногда приходится делать что-то вопреки себе или, по крайней мере, умерять желания. И тогда он старался обуздать себя: семья для него была все, как для отца работа, и то, что он осмелился посягнуть на нее, было свидетельством его душевного разлада. Может, уж лучше поставить на всем крест? Шесть или двенадцать фунтов в неделю — в общем какая разница, самое главное — спокойствие Бетти. Он женился на ней, зная, что есть вещи, которых она не приемлет, и добровольно согласился оберегать ее от них; если же теперь он взбунтуется — это будет равносильно предательству. Ладно, пусть, но разве не имеет он права изменить свою жизнь?
А как бы все могло быть славно! Превратил бы старую развалюху в отличный кабачок. Парод будет валом валить, знай поворачивайся, пиво всегда свежее — такая была бы для него утеха, какой сейчас даже близко нет. Ну продаст он страховой полис, хорошо, если будет прок, — вот и вся радость. На аэродроме, на фабрике, в армии он быстро овладевал делом, а дальше начиналась беспросветная скука. Теперь у него уже нет ни сил, ни былого оптимизма претворять скуку в мечты или новые замыслы. Он уже давным-давно не находит в них удовольствия. Раз работа не даст радости, надо искать интерес где-то еще: одни пьют; другие заводят романы; у третьих имеются хобби; есть такие, что любят книги, музыку, беседу; все это не находило отклика в душе Джозефа. Ему нужно было занятие, которое возбуждало бы, подобно магниту, все тайные богатства его ума; вот тогда бы он действительно жил не хлебом единым. Но он не видел вокруг себя ничего, что могло бы заново разбудить в нем радость бытия. И хотя ему бывало приятно думать, что они с отцом совсем разные люди, он тоже не мог сбросить с себя иго работы, хотя в отличие от отца и пытался. Чтобы убить время, он читал комиксы, которые приносил Гарри, слонялся без дела по городу, ходил «болеть» на стадион, пялился на лошадей, провожал взглядом бродячих собак, провожал свою жизнь. А будь у него кабачок, вздохнуть было бы некогда; наниматься еще куда-нибудь он не станет: пивную нельзя закрыть ни на один день в году, так что всю сопутствующую работу приходится делать в часы до открытия; кабачок наполнил бы ег