А потом был стадион. Сколько же раз здесь в течение чемпионата вспыхивали и гасли надежды на ту или иную команду! У входа за пятнадцатишиллинговые билеты просят по пять фунтов. (Правда, цена вскоре снизилась, не учли, что матч можно было посмотреть по телевизору, и люди не стали рисковать. Уму непостижимо! Пятьсот миллионов телезрителей, и еще сто тысяч смотрят матч здесь, на стадионе.) Кругом буфеты, как во время сельскохозяйственных выставок, воздушные шары, фотографии игроков, программки, все ярко, красиво, и отовсюду эти возгласы, которыми публика, не переставая, подбадривала футболистов.
Рядом с ними на трибуне группа шахтеров из Барнслея. Человек тридцать. Все работают вместе, на одной шахте. Все обалдели из-за этого первенства. Как уж у них это получилось, Джозеф забыл спросить. То ли сами взяли отпуск на две недели, то ли шахту временно закрыли. Одним словом, они наняли автобус, заказали себе номера в гостиницах Ливерпуля и Лондона, организовали билеты на самые интересные матчи и отправились колесить по Англии, не думая ни о чем, кроме футбола. Джозеф видел, как Дуглас разговаривал с одним из них. Худой, жилистый, тот все время упоминал фашистскую партию и рассказывал, как выступал против Освальда Мосли, фашистского лидера, в Барнслее в 1936 году. Джозеф кое-что расслышал: «У этих чернорубашечников были в рукавицах кастеты… Мы расклеили плакаты по всему городу… Народ обманывали, они не знали, что такое фашисты». Джозеф понял, что Дугласу с этим стариком так же легко и интересно, как ему с Джоном. Стало немного обидно и в то же время непонятно: эти люди, которые неуклонно шли своей дорогой, никогда не сворачивая, не были на самом деле сильными, они только казались такими; ведь удержать что-то, сохранить или остаться таким, как ты есть, гораздо легче, чем упустить, отдать или перемениться. Ему хотелось сказать им об этом.
Но у него был свой разговор с другим шахтером, который когда-то работал в Камберленде и многих знал там. От общих знакомых по Камберленду они перешли к футбольным знаменитостям, которые теперь для них так же близки: блистательный, сама вежливость, Пеле из Бразилии, железноногий Эйсебио из Португалии, невозмутимый Яшин из России. Посмеялись, как сумели всех удивить северные корейцы, согласились, что Аргентине просто не повезло. Вот если бы в Штатах играли в футбол как следует! И вдруг Джозеф вспомнил мистера Ленти, сапожника, вспомнил, как они говорили про овечий счет, и старик, царство ему небесное, божился, что именно так пересчитывают овец американские индейцы.
Странно было сидеть вот так, вдвоем, в кухне и смотреть матч по телевизору, тарелки с едой на коленях. Днем Лестер помог Бетти в баре, таскал ящики из подвала, да так ловко, что парень, которого наняли для этого, даже обиделся. Но Бетти успокоила его — племянник, мол, ничего не поделаешь, ему «привилегии». Однако сейчас не было этого ощущения родственной близости. Тарелки с едой давили на колени; сидели рядом в креслах и смотрели игру, он — потому что любил футбол, она — потому что вообще любила всякие события.
Лестер уже решил, как он поступит, а Бетти каким-то чудом догадалась. Какая-то искорка пробежала между ними, и она все разгоралась. Хотя Лестер все время улыбался, шутил с женщинами в баре, беседовал с мужчинами. Исчезла его резкость, он стал прямо-таки любезным, удивлялась Бетти. В нем было что-то мужественное, какая-то спокойная, что он ни делал, уверенность в себе. Чувствовалось, он знает, чего сам стоит.
В чем же тогда дело? Более внимательным невозможно быть. Помог разложить все с подноса. Спросил, действительно ли она хочет смотреть матч. Принес подушку под спину — совсем не нужно было, но обоим нравилось это притворство, комментировал игру, спокойно и просто, не кричал, как Джозеф, и не суетился, как Дуглас. И все-таки…
Бетти откинулась, закрыла глаза и, как бы разгадывая ребус, попыталась вспомнить в мельчайших подробностях все, что произошло с момента приезда Лестера. Она чувствовала, ведь было что-то, что ей не просто не понравилось, а даже испугало. Дрожь пробежала по телу. Вот-вот, ей страшно. Она приоткрыла глаза, чтобы убедиться, что он еще в комнате. Вилка и нож аккуратно положены на тарелку, смотрит на экран с интересом, вытянул ноги, в руке сигарета, в другой пепельница.
Бетти снова закрыла глаза, удобно устроилась, положив голову на ручку кресла, и притворилась, что спит, только чтоб не думать об этом. С ней по временам бывало такое. Реакция на то, что поначалу казалось совсем незначительным. Как будто ухватилась за невидимый кончик невидимой нитки и начала распутывать, и иногда ведь действительно распутывала.
Может, это потому, что Лестер уж очень напомнил ей про Терстон. Где-то внутри она так и не смирилась. Хотя в конце концов Джозефу и удалось убедить ее, что все ее несчастья и подавленное настроение — все от города, и надо уехать, в этом излечение. Но здесь ей стало еще более одиноко. Она и не представляла себе прежде, как много значат старые знакомства. И поэтому она хоть и любила, когда к ним заглядывали старые приятели из Терстона, и всегда радовалась их приезду, но и боялась, боялась воспоминаний. Слишком тяжелы они были. Слушая болтовню гостей, она видела главную улицу, проходила по аллеям и дворам, заглядывала в магазины, на рынок, заходила в церковь, а потом опять быстро все это как будто прятала в шкатулку, в которой по необходимости и по долгу хранила свое прошлое, свою любовь к нему. И так бывало от встречи до встречи.
Но она понимала, что не успокоить себя. Те мучительные воспоминания, за которые она проклинала свою память, не ушли. Сомнения не рассеялись, и беспокойство осталось. В чем же дело? Что такого натворил Лестер? Почему она так против него настроена? Откуда эти сомнения? Почему, как ни странно, думать о нем хорошо заставить себя не можешь?
Рев толпы на экране привлек ее внимание к матчу. Лестер обернулся, улыбаясь широко и открыто. «Мы забили, — сказал он, — один — ноль». Бетти, притворяясь, что задремала, нарочно зевнула, чтобы скрыть дрожь.
«Когда все осознали, на какой день падает праздник, менять что-либо было уже поздно. Действительно, день так день. Единственный в своем роде, особенно для мужчин. Финал. Мирового чемпионата. Мистер Уолферс любезно предоставил свой сад. Мистер Рассел специально поставил палатку (бесплатно, как всегда, примите нашу благодарность, мистер Р.). Женский институт выпустил брошюру с условиями конкурса на лучший пирог; каких только там не было размеров и форм. Союз матерей, со своей стороны, решил напечь сладких сдобных лепешек. Ассоциация молодежи взялась с большим азартом за организацию лотереи — шесть пенсов билет, и уже начали рассказывать анекдот о том, как своими просьбами и приставаниями купить билет они загнали несколько человек на вершину Нокмиртона. Разыгрывается пара цыплят — любезный дар мистера Уэлдона. Одним словом, подготовка к нашему ежегодному празднику шла полным ходом и по всем заведенным правилам. Древние человеческие слабости нашли себе лазейку. И я горжусь, повторяю, я горжусь тем, что даже финал первенства мира не смог приостановить этой нашей деятельности, правда, узкоместного значения. Мистер Уайтхед считает, что по сравнению с прошлым годом мы отстаем только на одно очко, тогда, помните, накануне праздника разразилась страшная гроза, все, конечно, взволновались, особенно матери за детей.
Все мы, безусловно, хотим, чтобы Англия выиграла. В том смысле, чтобы было в нашу пользу. Сколько самых разных удовольствий ждет вас на празднестве! Но не забывайте, пожалуйста, и тратить деньги — столько, сколько можете себе позволить. Вы окажете тем самым неоценимую помощь нашей церкви. Собрать нужно десять тысяч фунтов, осталось всего каких-то девять тысяч шестьсот двадцать пять. Своими монетками вы можете удлинить эту белую линию, которую прочертил мистер Джонс. Огромное спасибо вам, мистер Джонс. Возможно, вы сумеете поймать поросенка (его предоставил мистер Дункан, у него их десять, и все, я слыхал, прекрасно себя чувствуют) или угадать, например, сколько весит ягненок (спасибо мистеру Коппингу — не пожалел ягненка, любимца своей дочери Джоан). Все, все это доступно каждому. Не забудьте также об „охоте за драгоценностями“ — за один шиллинг можно получить гвоздь, а за фунт — чуть не горшок золота (ежегодный вклад мистера Маггэрна). Да, не забыть бы миссис Бомфорд. Вдруг угадаете, сколько изюминок в ее двухкилограммовом фруктовом торте? Кто еще там у нас? А, мистер Гамилтон! Как всегда, принес свое серсо, настоящее викторианское серсо. Три мисс Пауэлл (простите мне, ради бога, что я всех здесь перечисляю, по это мне действительно доставляет удовольствие, и потом невозможно не оценить такую безграничную преданность нашему празднику) принесли свои удивительные вышивки — носовые платки и головные ленты, по-моему, они так называются. Искусство это дошло до нас из глубины веков только благодаря сестрам Пауэлл, а цена на их вещи не такая уж и высокая. И конечно же, обязательно будет чай — стараниями миссис Стросон и миссис Бломфилд. Бутерброды приготовит Женский институт, а пироги и пирожные — с миру по нитке, как говорится. Все это будет, но и не только эго. В оранжерее миссис Уолферс, которая у нее прямо за домом, специально установят телевизор. (Примите нашу благодарность, мистер Мэпплбек), и здесь паши любители спорта смогут следить за всеми перипетиями борьбы между Англией и Германией.
Итак, весенний праздник 1966 года и день сбора средств объявляются официально открытыми».
Достопочтенный Уиндл, молодой еще человек и страшный любитель поесть, веселый и благодушный (его благодушие пришло на смену добродушному подшучиванию над «аборигенами», потом переросло в этакую елейную веселость, но он искупает все своей несомненной щедростью и трудом в поте лица), облаченный во все серое, подошел к Гарри с экземпляром своей речи.
— Здесь вы найдете все фамилии, мистер Таллентайр. Вам придется добавить только победителей. Я мог бы и их вам дать уже сейчас, чтобы вы успели к сроку.