— А я рад видеть тебя. Тебя и всю семью, — ответил Джозеф.
— А он вырос, мать, — возопил Джон, хотя Эрвил стояла в двух шагах. — Да, — прибавил он тише, обращаясь к сыну, — можно сказать, взял свое.
— Подрастет еще, — возразила Эрвил, питавшая слабость к пасынку.
— Куда ему расти, — возразил Джон. — А ну-ка, сын, давай померяемся спиной к спине. Смотри, чтобы ноги на ковре были. Вот так.
— Сними кепку, отец, — скомандовала Эрвил.
— Кепка не помеха. А она, гляди-кось, тебе подыгрывает.
— Несу кочергу. — Эрвил приложила кочергу к макушкам. — Одного роста, как по заказу.
— Ну, что я говорил, — обрадовался Джон. — Он свое взял, и баста.
— Еще может перерасти тебя.
— Еще чего.
— Ну хорошо, хорошо. — Эрвил улыбнулась, переводя взгляд с одного на другого: сын так походил на отца. — Во всяком слушав, он настоящий Таллентайр.
Джон рассмеялся, взял сына за плечо и повел в сад. «Настоящий Таллентайр». Джозефу было приятно слышать эти слова; никто, кроме Эрвил, никогда не говорил их; да и она говорила, чтобы потешить отца, думал Джозеф. И все-таки они задевали романтическую жилку в его душе, хотя богатой пищи воображению не могли дать. Джозеф знал только еще троих Таллентайров: дядюшку Сета, дядюшку Айзека и тетку Сару. Но в этих словах Джозефу слышалось: «вылитый отец», а это была высшая похвала.
Посмотрев, как Фрэнк работает в саду — Доналд не отходил от него ни на шаг, — Джон с таинственным видом согнул указательный палец и повел сына к небольшому домику, который построил на полпути ко второму полю.
Молча понаблюдали, как поросята бегали по голой земле загона. Джозеф, как и отец, с гордостью взирал на жирную хрюкающую скотину.
— Поросята, — сказал он торжественно, — целых два. Ну-кось, что ты на это скажешь?
Отец, как и надеялся Джозеф, начал рассказывать о конской ярмарке, куда он ездил со здешними лошадьми. Он расписывал каждую лошадь в отдельности, ее стати, характер, рассказывал, как он их тренирует, как приучает к себе, выводит, объезжает, какие призы взяли его лошади и какие не взяли, как он путешествовал с ними в фургоне: «Я ехал, устроившись на сене в углу, вылез из фургона — чистое пугало. На мне был, конечно, лучший костюм. Говорят — совсем спятил: надевать такое в дорогу! Но, черт побери, оно с самой свадьбы не надевало. А наряд Эрвил так и лежит на дне сундука. Небось до смерти и пролежит. А вот твоя мать, эта была как я. „Если у тебя есть какая вещь, — говорила, — носи, куда беречь“. А я с ярмарки вернулся, и костюм, конечно, опять под замок».
Ярмарки иногда вдвое удлиняли его рабочий день, прибавку за это он получал ничтожную, да и то если лошадь брала приз. Но Джон только рукой махал, таким развлечением это для него было. Джозеф так и видел крупных, могучих, с шелковой гривой серых коней, копыта начищены до блеска, гривы украшены цветами, густая шерсть лоснится, хвост заплетен в косичку — эти красавцы могли весь день тянуть плуг и гарцевать изящно, как пони. Он знал, как отец ходит за ними, представлял себе, как он чистит их, моет, обхаживает до седьмого пота в бесконечном споре с самим собой, и не только потому, что всякое дело положено делать наилучшим образом: он как будто хотел доказать неизвестному противнику, что усердие, хоть и не столь замечательное свойство, как талант, может, однако, создавать шедевры.
Радость, которую испытывал сейчас Джозеф, омрачалась предстоящим объяснением с отцом. Он чувствовал, что пользуется расположением отца, не имея на то права: это обман, так поступают только трусливые люди.
И он выпалил правду.
Джон помолчал.
— Тебя не за дурость прогнали?
— Нет.
— Ты ничего не натворил?
— Нет. Это все дворецкий.
— Что — все?
Джозеф рассказал. Джон, опять помолчав немного, бросил:
— Дерьмо он, твой дворецкий.
Мужчины не спеша двинулись к дому.
— Тебе здесь нелегко придется, — озабоченно проговорил Джон. — Я еще не видывал столько безработных. Плохая работа, каторжная работа — все это лучше, чем никакой.
— Лучше? — вырвалось невзначай у Джозефа.
— А по-твоему, нет?
— Послушай, отец, — Джозеф любил отца и восхищался им, но теперь уже не боялся его, — бывает, что лучше совсем не работать, чем гнуть спину как каторжный.
— Без работы нельзя, сынок.
— Ты, наверное, прав, но…
— Никаких «но». — У Джона не было желания ссориться с сыном; он знал, как сын легко падает духом, и не хотел еще больше повредить ему. — Счастье, что ты сейчас в отпуске, у тебя впереди целая неделя для поисков. У многих и этого нету.
Этой ночью Джозеф долго не спал. Ворочался, ворочался, никак не мог заставить себя лежать смирно. Он делил постель с братьями и боялся их разбудить. Все его мысли были о работе. Он должен сыскать работу без промедления, а тут, как назло, ночь, и, хочешь не хочешь, спи. «Но все равно, — неслышно шептал он себе, — такая работа не самое главное».
Фрэнка он таки разбудил. Проснувшись, Фрэнк почувствовал, что рядом брат, и так захотелось поблагодарить брата за сочувствие мечтам. Он стал изо всех сил придумывать что-то особенно дружеское; просто сказать в темноте «спасибо» не мог: не передавало всей полноты чувств. И тут его осенило.
— Джозеф, — прошептал он, — Джозеф!
— Что?
— Ты когда-нибудь разбирал коробку передач?
— Нет, — Джозеф помолчал. — Никогда.
— А я разбирал, — ответил счастливый Фрэнк, повернулся на другой бок и заснул.
Первым делом надо было устроить Фрэнка. Джозеф и Фрэнк не были кровные братья (Эрвил, выходя замуж за Джона, привела в семью одного сына от первого брака), и Джозеф считал своим долгом относиться к Фрэнку как можно лучше. Не теряя времени, он отправился на другое утро в Терстон в гараж Джорджа Мура.
Эдвард, сын Джорджа, лежал под трактором. Джозеф обратился к нему, и он с готовностью объяснил, где отец. Джозеф пошел искать.
Гараж Мура был расположен на двух уровнях: та часть, что повыше, выходила на Нью-стрит, та, что пониже, — на Стейнш-род. Обе части соединялись деревянным пандусом; наверху была небольшая лавка, где продавались детекторные приемники, репродукторы и игрушки. Там Джозеф и нашел мистера Мура.
— Так ты говоришь, интересуется? — переспросил мистер Мур.
— Да, очень. — Джозеф говорил неторопливо, чтобы придать вес словам. — Он уже давно возится с моторами.
— Говоришь, возится? — промычал мистер Мур. — Возится, значит, с моторами.
— Разбирает их, чинит, понимаете?
— Понимаю. Да. А когда он мог бы начать?
— С нового года.
— Значит, с нового года? — переспросил мистер Мур, задумчиво. — Хорошо. Так, говоришь, с нового года.
Джозеф не вилял. Это понравилось Муру. Парень, видать, честный.
— Значит, так, — помолчав, продолжал Мур. — С работой сейчас трудно.
— Да.
— Да, да. Очень, — сказал он немного погодя.
— Но мальчикам платят вполовину меньше, чем взрослым.
— И то верно.
— Работы он не боится.
— Не боится, говоришь?
— Нет, отец за это ручается.
— Я о твоем отце слыхал, но мы с ним не знакомы. Такой большой, высокий, волосы светлые, со шрамом.
— Нет, это не он. Мой отец невысок ростом, и волосы у него темные. Он работает у Доусона.
— Доусон — важный заказчик. — И чтобы не оставалось сомнений, что он знаком с Доусоном, прибавил: — Он иногда кое-что у меня ремонтирует.
— И Доусон может за него поручиться. Он у него тоже работал.
— В поле?
— Ага.
— Это другое дело, — сказал мистер Мур и, покачав головой, щелкнул языком. — Пахать в поле одно, а чинить мотор совсем другое. Прямо противоположные вещи, я бы сказал.
— Он чинил трактор у Доусона.
— Этот самый «джон браун»?
— Да.
— А я думаю, как это они без меня обходятся? — с легкой досадой проговорил мистер Мур. — Значит, парнишка уже в этом моторе копался?
— Да. — Джозеф улыбнулся. — А вы возьмите его к себе в подручные, вот Доусон и не сможет без вас обходиться.
— Не сможет. Что верно, то верно. Значит, в моторах копается? — Помолчал немного. — Очень капризная машина этот «джон браун». Внутри у него сам черт не разберется.
— У Фрэнка он хорошо работает.
— У Фрэнка, говоришь? Так, значит, его зовут?
— Да.
— Ну что ж, — сказал мистер Мур. — Пришлите его ко мне. Я на него погляжу. И, как говаривал Асквит: «Поживем — увидим».
Если до сих пор Мур был предельно осторожен, то в этих его словах прозвучала такая уклончивость, осмотрительность, оглядка, боязнь связать себя обещанием, что в целях точности описания требовалось бы изобрести новое слово.
У пандуса между Джозефом и Эдвардом произошел следующий разговор:
Джозеф: Вам нужен еще один подручный?
Эдвард: Говорят тебе, нужен.
Джозеф: Это точно?
Эдвард: Ну да. Мы завалены работой. А взрослому механику отец не станет платить.
Джозеф: Спасибо.
В общем, он был доволен результатом этой встречи. Хотя ему ничего не обещали и он будет только тогда спокоен, когда Фрэнк приступит к работе, но, возвращаясь на велосипеде домой обедать, он говорил себе, что начало положено.
Он и сам охотно стал бы работать в гараже, да и жалованье подручного почти равнялось тому, что он получал у полковника Сьюэла. До этой минуты он не позволял себе и думать об этом. Теперь же было не только поздно, по и бесполезно. Фрэнк должен начать с чего-то приличного.
3
Следующие два месяца он по шесть дней в неделю с утра до вечера ходил искал работу. По воскресеньям встречался с другими такими же, играли в футбол от зари до зари, делая перерыв только для того, чтобы выпить холодного чая и съесть несколько бутербродов. Те, кто потерял всякую надежду найти работу, играли в футбол неделю напролет. Игра возбуждала, давала разрядку, апатия, владевшая безработным, исчезала на время. Хотя мало кто признавал, что вынужденное безделье имеет и свои приятные стороны, многие впервые в жизни познали досуг и втайне им наслаждались.