Карп неуклюже и мертво плюхнулся в воду и, честно выполняя все дорожные правила мира – ШКОЛЬНАЯ ЗОНА СКОРОСТЬ 25 МИЛЬ В ЧАС – пошел ко дну. Там он и улегся белым животом вверх, словно покрытый снегом школьный автобус. Проплывавшая мимо форель на миг задержалась, бросила на карпа взгляд и поплыла дальше.
Мы с хирургом говорили об АМА[28]. Понятия не имею, на кой черт нам понадобилась эта тема, но так уж вышло. Хирург вытер нож и сунул его обратно в футляр. Я действительно не помню, как мы добрались до АМА.
Хирург сказал, что потратил двадцать пять лет, чтобы выучиться на врача. Его университеты прерывались депрессией и двумя войнами. Еще он сказал, что оставит практику, если Америка и дальше будет социализироваться.
– Ни разу за всю мою жизнь я не отказал пациенту и не знаю ни единого врача, кто смог бы это сделать. В прошлом году я потерял шесть тысяч долларов как безнадежные долги, – сказал он.
Я хотел было заметить, что больных людей ни при каких условиях нельзя называть безнадежными долгами, но решил промолчать. На берегу Малого Краснорыбьего озера невозможно что-то доказывать или менять, и, как только что выяснил карп, это место плохо подходит для косметических операций.
– Я три года проработал в Юте на какой-то профсоюз, у них имелся специальный медицинский план, – сказал хирург. – Никогда больше я не стану практиковать в таких условиях. Пациенты считают, что владеют тобой и твоим временем. Они относятся к врачу, как к личному мусорному ящику.
Я прихожу домой, сажусь за стол, и в это время раздается телефонный звонок: «Помогите! Доктор! Я умираю! Живот! Это невозможно терпеть!» Я встаю, бросаю ужин и отправляюсь к больному.
Он открывает мне дверь, в руке бутылка пива. «А, доктор, заходите. Хотите пива? Я как раз смотрю телевизор. Все уже прошло. Правда, здорово? Как будто выиграл миллион в лотерею. Садитесь. Сейчас принесу пиво. Там показывают Эда Саливана».
– Нет уж, покорно благодарю, – сказал хирург. – Я отказываюсь практиковать в таких условиях. Спасибо, не надо. Благодарю покорно.
– Я люблю охотиться и ловить рыбу, – продолжал он. – Ради этого я переехал в Твин-Фолс. Мне говорили, что в Айдахо хорошая охота и рыбалка. Увы, меня постигло разочарование. Я оставил практику, продал дом в Твине и сейчас подыскиваю новое место.
Я разослал письма в Монтану, Вайоминг, Колорадо, Нью-Мексико, Аризону, Калифорнию, Неваду, Орегон и Вашингтон с просьбой проинформировать меня о правилах, которые регулируют в этих штатах охоту и рыбную ловлю, и сейчас занимаюсь их изучением, – сказал он.
У меня достаточно средств, чтобы путешествовать как минимум шесть месяцев, и я хочу подыскать место, где можно будет заняться охотой и рыбалкой. Я не работал целый год, и при этом мне вернули налоги – тысячу двести долларов. Двести долларов в месяц ни за что. Я отказываюсь понимать эту страну, – сказал он.
Жена и дети хирурга ждали в трейлере. Они приехали прошлым вечером на новеньком «рамблере», к которому и был прицеплен этот трейлер. У хирурга было двое детей: мальчик двух с половиной лет и младенец, который родился недоношенным, но сейчас уже почти набрал нормальный вес.
Хирург рассказывал, что в прошлый раз они останавливались на Большой Затерянной реке и что он поймал там четырнадцатидюймового гольца. Хирург выглядел молодо, несмотря на то, что на голове у него почти не осталось волос.
Я еще поговорил с ним некоторое время и стал прощаться. После полудня мы уезжали на озеро Джозефуса, расположенное на самом краю Айдахской пустоши, а он отправлялся искать Америку – ту, которой нет нигде, кроме наших голов.
Подобно другим предметам, символом палаточного безумия, захлестнувшего сейчас всю Америку, стал колманский фонарь[29] – тот, что полыхает в американских лесах нечестивым светом.
Как-то прошлым летом мистер Норрис сидел в одном из сан-францисских баров. Дело было субботним вечером, и мистер Норрис допивал уже шестой или седьмой стакан. Повернувшись к мужику на соседнем табурете, он спросил:
– Ты что тут делаешь?
– Да вот, пью, – ответил мужик.
– Я тоже, – сказал мистер Норрис. – Хорошо.
– Еще бы, – согласился мужик. – Я тут завязывал на пару лет. Потом опять начал.
– Зачем завязывал? – спросил мистер Норрис.
– У меня дырка в печени, – сказал мужик.
– Дырка в печени?
– Ага. Доктор говорит, что в ней можно махать флагом. Сейчас лучше. Могу пропустить пару стаканчиков. Тоже не положено, но не смертельно.
– М-да, а мне вот тридцать два года, – сказал мистер Норрис. – Три раза женился, а как детей зовут, не помню.
Мужик, сидевший на соседнем табурете, словно птица на соседнем острове, опустил нос в виски с содовой. Ему нравился алкогольный звук. Потом он поставил стакан обратно на стойку.
– Это ерунда, – сказал он мистеру Норрису. – Знаешь, как проще всего выучить имена детей от бывших жен? Надо поехать куда-нибудь с палаткой и половить форель. Рыбалка – лучший в мире способ узнать, как зовут детей.
– Ну да? – спросил мистер Норрис.
– Ага, – ответил мужик.
– Неплохая идея, – сказал мистер Норрис. – Я, пожалуй, так и сделаю. Иногда мне кажется, что кого-то из них зовут Карл, но этого не может быть. Моя третья жена терпеть не могла имя Карл.
– Попробуй палатку и рыбалку, – сказал мужик на соседнем табурете. – Вспомнишь даже, как зовут детей, которые еще не родились.
– Карл! Карл! Мама зовет! – закричал мистер Норрис, видимо, решив пошутить, но потом сообразил, что ничего смешного в этом нет. Он уже плохо понимал, что к чему.
Ему оставалось прикончить пару порций, после чего голова его упадет на стойку, грохнув, как пушечный выстрел. Он как всегда промахнется мимо стакана, и лицо останется невредимым. Потом голова подпрыгнет и начнет изумленно пялиться вокруг, а люди в баре будут с интересом на это смотреть. Пройдет некоторое время, мистер Норрис встанет и понесет ее домой.
На следующее утро мистер Норрис отправился в магазин и нагрузился оборудованием. Он нагрузился водонепроницаемой палаткой 99 футов с алюминиевой распоркой. Он нагрузился полярным спальным мешком на гагачьем пуху, надувным матрасом и надувной подушкой, которые прилагались к спальному мешку. Он также нагрузился будильником, который прилагался к мыслям о ночном сне и утреннем пробуждении.
Он нагрузился двухконфорочной колманской плиткой, колманским фонарем, складным алюминиевым столиком, набором алюминиевых кастрюль и портативным холодильником.
Последними вещами, которыми он нагрузился, стали удочка и средство от комаров.
На следующий день он двинулся в горы.
Первые шестнадцать лагерей, где мистер Норрис пытался остановиться оказались полны людей. Он и представить себе не мог, что найдет в горах такое столпотворение.
В семнадцатом лагере только что умер от сердечного приступа какой-то человек, и санитары «скорой помощи» сворачивали его палатку. Они вытащили центральную распорку и выдернули из земли угловые штыри. Затем аккуратно скрутили палатку и положили ее в машину рядом с телом.
Они выехали на дорогу и скрылись, оставив после себя облако сверкающей белой пыли. Пыль была похожа на колманский фонарь.
Мистер Норрис поставил палатку на освободившееся место, распаковал оборудование и быстро его собрал. Потом он съел на ужин бефстроганов из пакета, повернув главный рубильник, выключил все свои приборы и лег спать, поскольку к этому времени уже стемнело.
Около двенадцати ночи они принесли труп и положили его рядом с палаткой – всего в футе от того места, где спал в полярном спальном мешке мистер Норрис.
Он проснулся, когда они клали труп на землю. Они оказались не самыми тихими трупоносами в мире. Сквозь натянутую материю палатки мистер Норрис хорошо видел силуэт трупа. От мертвого тела его отделял лишь тончайший, весом в 6 унций, слой водонепроницаемого, плесенеотталкивающего, ВЕЧНОСУХОГО, зеленого АМЕРИФЛЕКС-поплина.
Мистер Норрис расстегнул молнию на спальном мешке и выбрался наружу, освещая себе путь гигантским, словно голова охотничьей собаки, фонарем. Он заметил, как трупоносы удаляются по тропинке в сторону ручья.
– Эй, ребята! – закричал мистер Норрис. – А ну-ка идите сюда. Вы кое-что забыли.
– Тебе чего? – отозвался один из них. В зубах фонаря они явно стушевались.
– Сами знаете, – сказал мистер Норрис. – А ну, быстро!
Трупоносы переглянулись, пожали плечами и, подетски шаркая ногами, неохотно вернулись к палатке. Подняли тело. Оно было тяжелым, и один из трупоносов никак не мог удержать ноги.
Другой с надеждой спросил мистера Норриса:
– Может, передумаешь?
– Спокойной ночи, – ответил мистер Норрис.
Они понесли труп к ручью. Мистер Норрис выключил фонарь, но хорошо слышал, как они спотыкаются о камни у самого берега. Он слышал и то, как они переругивались друг с другом. Тот, который шел впереди, говорил:
– Да держи ты как положено. – Потом они замолчали.
Минут через десять на другом конце лагеря у самого ручья зажегся свет. Далекий голос стал кричать:
– Ни в коем случае! Вы уже разбудили детей. Им нужно выспаться. Мы завтра уходим в поход за четыре мили к озеру Конк. Ищите другое место.
Дорогой Рыбалка в Америке.
На площади Вашингтона я встретил Вашего друга Фрица. Он просил сообщить Вам, что его дело было передано в суд и что суд вынес оправдательный приговор.
Он сказал, что это очень важно и чтобы я обязательно сообщил Вам, что дело было передано в суд и что суд вынес оправдательный приговор, поэтому я и повторяю дважды одно и то же.
Он хорошо выглядит. Когда я его встретил, он грелся на солнце. Знаете, как говорят в Сан-Франциско: «Лучше расслабляться на площади Вашингтона, чем в калифорнийской кутузке».