Целый месяц в Смертидее все было хорошо. Я работал над новой статуей, а Маргарет продолжала свои походы в Забытые Дела.
Работа двигалась плохо, и очень скоро я стал просто приходить в Смертидею и смотреть на недоделанную скульптуру. Ничего не получалось, и это не было для меня новостью. Мне не везло со статуями. Я уже давно подумывал о том, чтобы найти работу на Арбузных Делах.
Иногда Маргарет уходила в Забытые Дела одна. Я волновался. Она была слишком красива, а Кипяток и его банда слишком уродливы. Мало ли что взбредет им в головы.
И что ее все время туда тянет?
Примерно через месяц из Забытых Дел поползли слухи: говорили о жестоком обвинении, которое Кипяток предъявляет Смертидее.
Говорили, будто он произносит бредовые обличительные речи насчет того, что в Смертидее мы все делаем не так и что он один знает, какой она должна быть; потом он стал говорить, что с форельным питомником мы тоже обращаемся неправильно. Это был позор.
Как у него поворачивался язык вообще говорить о нас – но потом к слухам добавились разговоры о том, что мы трусы, и нечто совсем невразумительное насчет тигров.
Что-то насчет того, что тигры делали доброе дело.
Однажды мы с Маргарет пошли в Забытые Дела. Я не хотел туда идти, но еще меньше хотел, чтобы она шла одна.
Ей захотелось насобирать вещей для своей забытой коллекции. Хотя у нее и так их было больше, чем нужно.
Она забила этими вещами всю свою хижину и комнату в Смертидее. Дошло до того, что она собралась держать их у меня в хижине. Я сказал НЕТ.
Я спросил у Кипятка, что происходит. Он был как всегда пьян, и вокруг собралась вся его уродская банда.
– Вы, ребятки, ничего не понимаете в Смертидее. Очень скоро я вам покажу кое-что интересное. Настоящую Смертидею.
– Вы, ребятки, просто кучка трусов. Храбрыми были только тигры. Но я вам покажу. Мы вам покажем. – Последние слова он произнес, обращаясь к своей банде. Они одобрительно загудели и замахали бутылками с виски, задирая их к красному солнцу.
– Зачем ты туда ходишь? – спросил я.
– Мне нравятся забытые вещи. Я их собираю. Я хочу собрать коллекцию. Они симпатичные. Что в этом плохого?
– А ты как думаешь? Ты слышала, что этот негодяй о нас говорит?
– Какое отношение это имеет к забытым вещам? – спросила она.
– Они их пьют, – сказал я.
Обед тем вечером в Смертидее был ужасен. Все вяло ковырялись в тарелках. Эл приготовил тушеную морковь. Очень вкусную, с подливкой из меда и специй, но никому не было до нее дела.
Все волновались из-за Кипятка. Полин не притронулась к еде. Чарли тоже. Но странная вещь: Маргарет уплетала за обе щеки.
Очень долго все сидели молча, потом Чарли сказал:
– Что-то должно произойти. Дело серьезное. Я уже давно жду сам не знаю чего – с тех самых пор, как Кипяток связался с Забытыми Делами, стал гнать там виски и к нему стали уходить люди.
– Что-то должно случиться. Это копится очень давно, и ждать осталось недолго. Может завтра. Кто знает.
– Что мы будем делать? – спросила Полин. – Что мы можем сделать?
– Только ждать, – сказал Чарли. – Это все. Мы не можем ни угрожать им, ни защищаться от них до тех пор, пока они ничего не сделали, и пока мы не знаем, что они собираются делать. Они нам не говорят.
– Я вчера утром был у них и прямо спросил Кипятка, что происходит, – он сказал, что мы скоро узнаем. Они покажут нам, чем отличается настоящая Смертидея от той фальшивки, которая у нас сейчас. Что ты на это скажешь, Маргарет? Ты в последнее время там часто бываешь.
Все посмотрели на нее.
– Я ничего не знаю. Я просто собираю забытые вещи. Они ничего мне не говорят. Они всегда очень милы со мной.
Все старались не отводить взгляда и смотреть на Маргарет, но ни у кого не получилось, и все стали смотреть в сторону.
– Мы справимся, что бы ни случилось, – нарушил тишину Фред. – Эти пьяные уроды ничего нам не сделают.
– Точно, – сказал Старый Чак, хотя он был очень стар.
– Ты прав, – сказала Полин. – Мы с ними справимся. Мы живем в Смертидее.
Маргарет снова, как ни в чем ни бывало, принялась жевать морковь.
Я был очень зол на Маргарет. Она хотела ночевать со мной в Смертидее, но я сказал:
– Я ухожу в свою хижину и хочу быть там один.
Она обиделась и ушла к форельному питомнику. Мне было все равно. Представление за обедом вывело меня из себя.
Направляясь к выходу из Смертидеи, я встретил в гостиной Полин. В руках она держала картину, которую собиралась повесить на стену.
– Привет, – сказал я. – Какая красивая картина. Это ты рисовала?
– Да, я.
– Отлично смотрится.
На картине была изображена Смертидея – такая, какой она была давным давно во время одного из своих изменений. Картина выглядела так, как раньше Смертидея.
– Я не знал, что ты рисуешь, – сказал я.
– Только когда есть время.
– На самом деле хорошая картина.
– Спасибо.
Полин слегка покраснела. Я никогда не видел, чтобы она краснела, а может, просто не помнил. Ей шло.
– Ты думаешь, все обойдется? – спросила она, переводя разговор на другую тему.
– Да, – сказал я. – Не волнуйся.
Я вышел из Смертидеи и двинулся по дороге к своей хижине. Ночь неожиданно оказалась очень холодной, и звезды сияли в небе, как лед. Я жалел, что не захватил с собой куртку. Я шел по дороге и скоро увидел на мостах горящие фонари.
Это были фонари с лицом красивого ребенка и лицом форели на настоящем мосту и тигриные фонари на покинутом мосту.
Я с трудом различал статую того, кого убили тигры и про кого никто ничего не знает. Слишком многих убили тигры до того, как мы убили последнего, сожгли его тело в Смертидее и построили на этом месте форельный питомник.
Статуя стояла в реке рядом с мостами. Вид у нее был грустный, словно ей не хотелось быть статуей того, кого давным давно убили тигры.
Я остановился и стал смотреть вдаль. Постояв некоторое время, ступил на мост. Я шел через темный туннель, закрывавший настояший мост, мимо горящих лиц – в сосновый лес к моей хижине.
Я остановился на мосту перед хижиной. Мне нравилось чувствовать его под ногами – мост, сделанный из того, что я люблю, из того, что мне подходит. Я смотрел на статую моей матери. Сейчас, ночью она казалась всего лишь одной из теней, но когда-то давно она была хорошей женщиной.
Я вошел в хижину, достал шестидюймовую спичку и зажег фонарь. Форельно-арбузное масло горело ровным красивым светом. Это очень хорошее масло.
В нужное время мы смешиваем арбузный сахар, форельный сок и специальные травы так, что получается очень хорошее масло, которым мы освещаем наш мир.
Я очень хотел спать, но не мог заснуть. Чем больше я хотел спать, тем меньше мог заснуть. Я долго лежал в одежде на кровати, разглядывал горящий фонарь и тени на потолке и на стенах.
Обычно дружелюбные, сейчас эти тени угрожали мне, подступали все ближе, нависали слишком низко. Я так хотел спать, что глаза отказывались закрываться. Веки не шевелились. Это были статуи глаз.
Наконец я понял, что больше не могу лежать на кровати без сна. Я отправился на одну из своих ночных прогулок. Я надел красную куртку и теперь не должен был замерзнуть. Я часто не могу заснуть, и тогда бессоница выгоняет меня гулять по ночам.
Я пошел к акведуку. Это очень хорошее место для прогулок. Длина акведука почти пять миль, но никто не знает, для чего он нужен – вода и так есть везде. Здесь, наверное, двести или триста рек.
Даже Чарли понятия не имеет, для чего построен акведук:
– Может, когда-то давно им не хватало воды и они построили эту штуку. Я не знаю. Не спрашивай меня об этом.
Однажды мне приснилось, что акведук – это музыкальный инструмент, он заполнен водой, прямо над которой на арбузных цепочках подвешены колокольчики, и вода заставляет их звенеть.
Я пересказал сон Фреду, и он сказал, что ему нравится эта идея.
– Должно быть, очень красивая музыка, – сказал он.
Сначала я шел по акведуку, потом долго и неподвижно стоял там, где акведук пересекается с рекой – у Статуи Зеркал. Я видел свет, поднимающийся от гробниц со дна реки. Здесь было лучшее место для захоронений.
Я поднялся по лестнице, пристроенной к одной из колонн, и сел, свесив ноги, на краю акведука на высоте примерно двадцати футов.
Я сидел долго, думая ни о чем, или ни о чем не думая вообще. Не хотелось думать. Я сидел на акведуке, а ночь проходила мимо.
Потом вдали у соснового леса я увидел светяшийся фонарь. Фонарь двигался вдоль дорог, пересекал мосты и арбузные делянки, два раза остановился: сначала у той дороги, потом у этой.
Я знал, кому принадлежит фонарь. Его держала в руке девушка. Вот уже несколько лет я встречал его во время своих ночных прогулок.
Я никогда не видел эту девушку и не знаю, кто она. Знаю только, что она такая же, как я – ей часто не спится по ночам.
Мне всегда радостно ее видеть. Я никогда не пытался выяснить, кто она, не шел за нею следом, не расспрашивал людей.
Странным образом она была моей, и мне всегда было спокойно и радостно это понимать. Я был уверен, что она очень красива, хотя даже не знал, какого цвета у нее волосы.
Девушка с фонарем давно ушла. Я спустился с акведука и размял ноги. Я пошел в Смертидею – навстречу золотому солнцу, которое принесет новости о Кипятке и его банде. Мы могли только смотреть и ждать.
Природа зашевелилась. Я заметил фермера, собирающегося доить коров. Он тоже увидел меня и помахал рукой. На нем была смешная шляпа.
Стали кричать петухи. Их трубное кукареканье слышалось далеко и громко. Я пришел в Смертидею перед самым рассветом.