— Прижав руку к груди, она продолжила с чувством: — Понимаешь, я не склонна к самопожертвованию. Я действительно ужасно переживаю насчет Поппи. И если мы с ним сможем находиться в одной комнате больше пяти минут кряду и при этом не перегрызть друг другу глотки, то я буду приезжать чаще. Но я не могу стать такой, какой он хочет меня видеть.
—Даже если ты при этом обрекаешь себя на новые неудачи?
Гвин со стоном воздела руки к небу.
—Я всегда знала, что это будет нелегко. Я так же реалистична, как и ты. Но я не готова бросить все после всего лишь двух лет…
—Гвин, посмотри на себя. Ты похудела, ты издергана, угнетена. Ты несчастна…
—Со мной все в порядке, Алек.
—Нет, не в порядке. Мне больно видеть, как ты страдаешь.
—Это жизнь, Алек, и я справлюсь, понимаешь? Мне нужно только раздобыть немного денег. И если ты поможешь мне в этом, буду признательна. Но не надо меня опекать, как ребенка!
—Когда ты перестанешь быть такой упрямой?— Он схватил ее за плечи, сильнее, чем намеревался.— В тебе говорит только твое раздутое самолюбие, вскормленное твоей бабушкой и этой сумасшедшей учительницей, которая преподавала в твоем классе драму.
Алек стремился заставить ее посмотреть наконец фактам в лицо, он не хотел ее обидеть. Но ее глаза сказали ему, что он сделал именно это. Он отпустил ее плечи и уронил руки.
—Черт, Гвин, прости…
Но она уже была у дверей.
—Прости? Ты думаешь, я настолько глупа, что поверю в искренность твоих извинений?— Она накинула на плечи пончо.— Или настолько юна? Так вот, я стала взрослой несколько лет назад, если ты не заметил этого. Я не ребенок, Алек.— Она хотела сказать что-то еще, но только покачала головой и, водрузив на голову шляпу, пробормотала: — Зачем я зря трачу слова?
Гвин открыла дверь, впустив в дом облачко снега, и обернулась на пороге.
—Что случилось с тобой, Алек Уэйнрайт? Когда-то ты тоже умел мечтать. Совершал безумные поступки. Ты был другим.— Ответа не последовало, и Гвин со вздохом сказала: — Вообще-то, я пришла, чтобы пригласить тебя на ужин. Решила, что раз нас так мало, то неплохо собрать всех вместе за столом. Глупая идея, правда?
Дверь с грохотом захлопнулась за ней, оставив шлейф холодного воздуха. Алек поежился, потом схватил со стола журнал и запустил его через всю комнату, вынудив кошку поспешно скрыться в спальне.
ГЛАВА 4
Когда Гвин вернулась в дом, ужин был уже готов. Это было не слишком веселое мероприятие. Поппи, хотя и в чистой одежде, ворчал и дулся, Мэгги шипела на него, сама Гвин мечтала оказаться где-нибудь на другой планете, а сестры Ньюман обменивались удивленными взглядами.
Сейчас, час спустя после ужина, Поппи удалился в свою комнату, Мэгги настояла на том, чтобы самой убрать со стола, и оставила Гвин в продуваемом сквозняками холле с двумя пожилыми дамами, которых она за глаза называла «девочками». Одна из них — то ли Мирта, то ли Виола — была поглощена каким-то романом, тогда как другая — то ли Виола, то ли Мирта — вязала крючком детское одеяльце с такой сосредоточенностью, будто в соседней комнате должен был вот-вот появиться на свет ребенок, которого не во что будет завернуть.
Неподвижно стоя у окна, Гвин смотрела на падающий снег. Глаза пощипывало, но она сказала себе, что это от пыли.
О да, она доказала, что она взрослая, разве не так? Гвин не могла припомнить, чтобы они с Алеком ссорились раньше. И он никогда раньше не выказывал недовольства ее выбором карьеры. Да, он действительно не видел ее на сцене, но в последние годы их пути редко пересекались. Алек всегда был ее союзником. А теперь она обнаружила, что не может рассчитывать на него, и это было неожиданным ударом.
Ну что ж, теперь она должна полагаться только на себя. Как и положено взрослому человеку…
—Мэгги говорила, что вы были в Нью-Йорке, пытались сделать сценическую карьеру,— начала разговор та из двойняшек, что вязала крючком, примостившись в углу маленького диванчика.
Гвин следовало знать, что ее никогда не оставят в покое. Конечно, она могла пойти в свою комнату, но не пошла. Алек всегда говорил, что она упряма.
Она заставила себя повернуться к дребезжащему старческому голосу — Виолы?— и, изобразив на лице улыбку, сказала:
—Да, это так.
—Мы всегда хотели жить в Нью-Йорке.— Женщина отложила в сторону моток желтой пряжи и взяла бледно-голубой, почти такого же оттенка, как ее волосы. Худая узловатая рука поправила на плече белый кардиган, и крючок снова замелькал со скоростью молнии.
—Вы когда-нибудь были там?— спросила Гвин, изучая трещину в спинке стоящего рядом кресла.
—Очень давно. Когда-то наш брат жил там, рядом с Колумбийским университетом. Его сын — наш племянник, зачем-то уточнила она — все еще живет там.
—Нет, не живет,— раздался такой же голос из кресла напротив дивана, и такая же узловатая рука, правда, со щегольским маникюром, перевернула страницу.
—Почему это, Мирта?
Гвин отметила для себя, что у Мирты волосы цвета ржавчины, а у Виолы голубые.
—Разве ты не помнишь, что Брайан теперь живет в Бостоне, а не на Манхэттене? Он только изредка ездит в Нью-Йорк по делам. Когда он не в Лос-Анджелесе. И не в Европе.
—Нет, Мирта,— сказала Виола, решительно покачав головой.— Я помню, что в своем последнем письме на Рождество он писал, что вернулся в Нью-Йорк, а в Бостон приехал только на праздники. Его жена из Бостона, из богатого ирландского клана,— сказала она с улыбкой, снова обращаясь к Гвин.
Сеть морщинок паутиной покрывала ее лицо. Так же, как и лицо ее сестры.
—А чем занимается ваш племянник?— из вежливости спросила Гвин.
—Точно не знаю.— Морщинки сгустились от легкой озабоченности.— В том рождественском письме он писал только о семье — мальчик изучает искусство в Европе, девочка заканчивает школу. Прекрасные дети, судя по фотографиям. Он ничего не писал о работе.— Озабоченность проступила сильнее.— Вообще-то, я вдруг подумала, что мы не видели Брайана с тех пор, как он был ребенком.
—Ты опять все перепутала, Ви,— с некоторым раздражением сказала Мирта, хлопая книгой по колену.— Мы видели его, когда приезжали к нему на свадьбу в семьдесят шестом году.
Голова с голубыми волосами качнулась, но пальцы не прекратили движений.
—Ты права, дорогая. Я забыла.— Она рассмеялась тонким дрожащим смехом.— Вечно я все забываю.
Гвин перестала прислушиваться к их разговору. Сестрам, видимо, вполне хватало компании друг друга.
Хотя она более или менее пришла в себя после ссоры с Алеком, сейчас ее охватило разочарование. И скука. К несчастью, даже она не могла не признать, что скука — это прелюдия к совершению глупостей. Однако, поскольку человек, с которым она хотела бы совершить эти глупости, вероятно, не желал иметь с ней ничего общего, она была — опять-таки, к несчастью — в полной безопасности.
Присев боком на подоконник, Гвин прижалась лбом к холодному стеклу. Разумеется, было больно сознавать, что она была бы в безопасности с Алеком. Когда она сидела, прижавшись щекой к его плечу, то едва могла дышать. Только последние остатки здравого смысла удержали ее от того, чтобы обвить руками его шею и прижать его губы к своим. Посмотреть, не обманывают ли ее воспоминания о том единственном поцелуе, украденном восемь лет назад.
Она буквально сходила с ума. А он просто встал и отошел в сторону.
Раздраженно фыркнув, Гвин обвела глазами вестибюль, затем встала и прошла за стойку. Порывшись несколько минут на полках, она отыскала старый пыльный блокнот, который, видимо, пролежал здесь не один десяток лет. Пожелтевшая бумага рвалась и загибалась по краям, но ничего другого не было. Взяв со стойки ручку, Гвин обошла вестибюль, делая пометки. Вскоре на листе получился список, который гласил:
Покрасить стены.
Перетянуть мебель — нанять кого-нибудь подешевле. Или сделать самой?
Новые окна — оценить, проверить, есть ли на это деньги.
Покрасить полы — сама.
Выбросить засохшие букеты и поставить живые цветы.
Заменить ковры — купить на распродаже?
Продать кое-что из старой мебели (если Поп-пи позволит).
ДАТЬ РЕКЛАМУ!!! (В Интернете?)
Она перечитала список и покачала головой. Не то чтобы у нее появилось желание заниматься всем этим. Но надо же что-то делать…
Громкий звук колокольчика на входной двери заставил всех троих встрепенуться. Гвин положила блокнот и ручку на стол и открыла дверь. На крыльце толпилось целое семейство — отец, мать с малышом на руках, девочка-подросток и мальчик лет восьми.
—У нас заглохла машина внизу на дороге,— сказал темнокожий мужчина, неуверенно улыбаясь.— Можно от вас позвонить?
—Конечно!— ответила Гвин, впуская внутрь дрожащее от холода семейство.— Телефон вон там, на стойке.
Остальные принялись стряхивать снег с головы и плеч и вытирать ноги о коврики, которые Мэгги предусмотрительно положила у двери. Гвин представилась и помогла гостям раздеться.
—Меня зовут Лави Филипс,— сказала миниатюрная женщина. На ее лице цвета густой патоки светились добротой светло-карие глаза.— А это Грег, Ванесса, Сэм и Коди,— указала она на остальных, начав с мужа.— Впрочем, не старайтесь запомнить их имена,— добавила она со смехом.— Я сама их все время путаю.— Держа малыша на руках, она сделала два шага вперед.— Какое чудесное старинное здание!
—Построено в 1888 году,— пояснила Гвин, удивляясь чувству гордости, которое вдруг проснулось в ее сердце.— А потому остерегайтесь привидений и скрипучих половиц.
—Слышу, слышу,— сказала женщина захныкавшему малышу, опустила его на пол и принялась расстегивать куртку с капюшоном.
Гвин повернулась к милой застенчивой девочке-подростку. Настороженный взгляд темных глаз, робкая полуулыбка. Заметив внимание Гвин, девочка поспешно сделала шаг к матери.
—Куда вы едете?— спросила Гвин.
Она обращалась к девочке, но ответила мать.