—Что бы это значило?— задумчиво проговорил он. Затем стукнул костылем по полу, поднимая собак.— Эй, приятели. Пора на боковую.
Собаки в молчаливом согласии поднялись и пошли следом за ним, виляя хвостами и позевывая. Бобо время от времени встряхивал головой, хлопая при этом ушами, словно пытаясь отогнать невидимую муху.
Странное чувство не давало покоя Ангусу, чувство отчасти знакомое, не то чтобы особенно приятное, но и не неприятное. Совершенно неожиданное. Как будто кто-то открыл в его душе дверцу, о существовании которой он давно забыл. Может быть, это произошло потому, что в гостинице появились постояльцы, или потому, что приближался срок, когда снимут этот чертов гипс, а может, потому, что наконец приехала внучка. Как бы то ни было, но он вдруг повеселел. Воспрянул духом. Успокоился. Может быть даже — неужели он готов пойти так далеко?— почувствовал себя счастливым. И как ни крути, все эти изменения были к лучшему, потому что, честно говоря, в последнее время он стал сам себя раздражать.
Но Мэгги, которая неожиданно предстала перед ним в новом свете… Об этом стоит как следует подумать. Тем более что годы идут и моложе он уже не станет. Ангус вздохнул и тяжело опустился на кровать. Жалобно скрипнули пружины. Он поставил костыли к стене рядом с тумбочкой, так чтобы их легко было достать ночью, если понадобятся. Почти наверняка понадобятся, с кривой ухмылкой подумал он. Его взгляд упал на фотографию Эйлин в серебряной рамке, стоящую на тумбочке у кровати. Это была довольно старая фотография, потому что после пятидесяти лет Эйлин убегала прочь, едва почуяв фотоаппарат. Гвин похожа на нее, решил он. Такие же большие глаза и широкий рот. И такой же гордо вздернутый подбородок.
Ангус был рад, когда страдания Эйлин закончились, но тосковал о ней сильнее, чем мог предположить. Мысль о том, чтобы начать сначала… В его-то возрасте… Это довольно нелепо. Во всяком случае, люди его вряд ли поймут.
Однако если он продаст гостиницу, то Мэгги уже не будет рядом, а это совсем ему не нравилось. Но одно дело, когда женщина работает в его гостинице в качестве экономки, и совсем другое — предложить ей жить вместе с ним в квартире, которую ему придется снять. Люди не поймут.
Его и самого это смущало. Если только… Он провел рукой по лицу. Если только они не поженятся. Но это уже очень серьезная тема для размышления. А, как сказала Мэгги, день был трудным.
Ангус стянул с себя одежду и бросил ее на пол в ногах кровати. Теперь, когда он ни с кем не делил спальню, он мог позволить себе подобную небрежность. Если он женится на Мэгги — если она согласится выйти за него, что он, вообще-то, считал само собой разумеющимся,— ему придется снова стать аккуратным. Черт! Это будет основным минусом.
Но, с другой стороны, подумал он, укладываясь на постель, если Мэгги действительно согласиться выйти за него, это не будет означать, что она захочет делить с ним постель. Может быть, она посчитает, что в его возрасте подобные вещи мужчину не интересуют.
А может быть, они не интересуют ее. В ее возрасте. Он болезненно сморщился. И кто это придумал, что с возрастом люди обязательно должны стареть?
Пробираясь на рассвете по занесенной снегом дорожке к конюшне, Алек не мог не думать о вчерашнем разговоре с Гвин. Мучила мысль о том, что они поссорились. Как это его угораздило? Он не мог припомнить, чтобы они ссорились раньше, во всяком случае, так серьезно. Он провел бессонную ночь в размышлениях, пытаясь понять, что произошло.
Гвин права, ему не следовало вмешиваться не в свои дела. Она действительно не будет счастлива, если останется здесь. Он знал это. Всегда знал. Эта гостиница, этот городок, даже весь этот штат были слишком малы, чтобы поглотить энергию ее честолюбивых замыслов. Возможно, он не в состоянии понять всего до конца, но ему придется с ней согласиться.
И пока Гвин здесь, они должны быть друзьями. По крайней мере, ему необходимо, чтобы она осталась его другом. А ей необходимо знать, что он в любую минуту готов прийти на помощь. На кого еще она может рассчитывать?
Когда он вошел в холодную конюшню и включил свет, лошади фыркнули и приветственно встряхнули головами. Их теплое дыхание окутало морды клубами пара. Когда-то здесь для развлечения гостей держали полдюжины коней, и уроки верховой езды способствовали популярности гостиницы. Теперь лошадей было только две — его собственная и Гвин, и Мэгги усердно вычеркнула из рекламных брошюр строчку: « Уроки верховой езды, 25 долларов за полчаса».
Алек похлопал по шее своего коня, пегого мерина с белой гривой по кличке Теккерей. На лошадях давно никто не ездил. Самое большее, на что те могли рассчитывать, это короткий моцион в загоне, куда их выводил Алек или сам Поппи до того, как сломал ногу, а летом — свободный выгул на пастбище между гостиницей и Саттерским озером. Были годы, когда Алек почти не видел животных — пока учился в колледже и был женат, и не раз предлагал продать их. Но Поппи по каким-то причинам отказывался, и после долгих споров Алек сдался.
Сейчас, седлая своего коня, он был рад упорству старика. Этим ранним утром он с предвкушением ждал верховой прогулки. Если все пойдет хорошо, думал он, входя в стойло второй лошади, гнедой кобылы по кличке Верба, он будет не один.
Если все пойдет хорошо. Если Гвин не плюнет ему в лицо. Нет, плевать в лицо — не в ее стиле. По крайней мере, ему так кажется.
Он вывел двух оседланных лошадей во двор и обмотал поводья вокруг столба у конюшни. Несмотря на выпавший снег, было удивительно тепло, и первые лучи солнца, уже осветившие двор, заставили Алека пожалеть о толстом свитере, надетом под паркой.
—Стойте тут.— Он легонько шлепнул рукой по одной бархатистой морде, потом по другой.— Я скоро вернусь. Не наделайте шума.
Заметив чужой автомобиль, стоящий у гостиницы, Алек слегка удивился. Неужели, кто-то остановился в гостинице? У них уже пару месяцев не было постояльцев, кроме сестер-близнецов. Мэгги, наверное, вне себя — наконец-то ей есть о ком позаботиться, кроме Поппи.
Бедная Мэгги. Вчера поздно вечером она позвонила ему и рассказала о своем странном разговоре с Поппи. Алек в ответ сказал ей, что, если он правильно понял, Поппи не сказал прямо, что собирается продавать гостиницу. Но расстроенная женщина была убеждена, что жизнь, к которой она так привыкла, близится к концу.
Тяжелая ситуация. С одной стороны, нельзя позволить гостинице по-прежнему медленно умирать мучительной смертью. Они с Мэгги обсуждали эту проблему весь год. Поппи, наверное, хватил бы удар, если бы он узнал, что Мэгги и Алек оплачивают некоторые счета из своего кармана, что Алек вносит арендную плату за домик, хотя, по договоренности, мог жить в нем бесплатно, что Мэгги, которая после смерти Эйлин Робертс стала вести бухгалтерию, возвращает обратно в кассу половину своей зарплаты. В какой-то момент Мэгги сама заговаривала о том, что продажа гостиницы — это единственно разумное решение.
Но если Поппи и в самом деле собрался расстаться с этим местом… Одно дело — рассуждать о чем-то теоретически, и совсем другое — столкнуться с тем, что теория грозит стать реальностью. Алек слишком хорошо понимал, что чувствует Мэгги. И то, что Гвин подталкивает Поппи к такому повороту событий, только усложняет дело. Впрочем, с Гвин никогда не бывает просто, напомнил он себе, открывая заднюю дверь гостиницы. И однако он пришел сюда, чтобы попытаться умиротворить эту девушку.
Он вытер ноги на деревянной решетке и вошел в прихожую рядом с кухней. Немного постоял, прислушиваясь. Тишина. Отлично. Значит, Мэгги еще не встала. Осторожными движениями крадущегося кота он пересек кухню, подошел к шкафу, открыл дверцу, вынул банку с кофе…
Бой старинных часов в прихожей, как никогда громкий, заставил его вздрогнуть. Жестяная банка с кофе выпала у него из рук и со звоном упала на деревянный пол. Алек шикнул на банку, как будто та могла его услышать. Потом поднял ее с пола и засыпал порцию кофе в кофеварку. Круассаны, сгрудившись в кучу, как спящие котята, все еще лежали в целлофановом пакете на дальнем конце стола. Он сосчитал их: шестнадцать штук. Даже если допустить, что приехало шесть человек, дюжины им хватит. Кроме того, с улыбкой подумал он, открывая пакет, Мэгги вряд ли ограничится таким простым завтраком. Она покажет все, на что способна. Кто бы ни были вчерашние приезжие, она не выпустит их из-за стола, пока не накормит до отвала.
Улыбка на его лице погасла. Заботиться о других составляло для Мэгги весь смысл жизни. Иначе нельзя понять, почему она терпела властность Поппи все эти годы, особенно после смерти Наны. Если ей придется покинуть гостиницу, она может потерять себя. Пожалуй, ему следует поговорить об этом с глазу на глаз с мисс Гвинет. Но не сегодня.
Лучи утреннего солнца неожиданно залили просторную кухню теплым светом, который окрасил белые шкафы в золотистый персиковый цвет и засверкал на хромированной окантовке холодильника. С навеса над крыльцом закапала талая вода, отбивая четкий ритм в унисон бульканью кофеварки. В кухне стоял запах свежего кофе, утренней прохлады и чистоты, которой была одержима Мэгги. Запах дома.
В этом что-то есть, подумал Алек, переливая кофе в кофейник. Если бы он мог понять, что именно ему нужно, кроме этого, то был бы счастливым человеком.
Он поставил кофейник на поднос и понес наверх.
Гвин не могла припомнить, когда в последний раз по собственной воле просыпалась в такую рань. Закутавшись в одеяло, она сидела на подоконнике, глядя, как редкие оставшиеся облака заигрывают с полусонным солнцем. Вчерашняя буря оставила на земле ровный ковер снега и выбелила тонкие ветви кленов и берез. Пара кардиналов, ярко-красных на ослепительно белом фоне, чирикая, покачивалась на ветке рядом с окном, стряхивая на землю комочки мокрого снега. Какая мирная сцена, идиллический образ с рождественской открытки или из классического календаря.
От окна дуло. Гвин поежилась. Брр. Даже фланелевая рубашка и накинутое на плечи одеяло не спасали от холода. Сейчас бы чашечку горячего кофе. С булочкой.