—О, Ангус… Вы это серьезно?
—Я говорил эти слова лишь еще одной женщине, Мэгги. И, по правде говоря, не думал, что когда-нибудь произнесу их снова.— Он сжал ее руку.— Я не знал, как вы отнесетесь к этому.
—Я отношусь к этому очень хорошо,— улыбаясь, сказала она.
Если бы Ангус не боялся снова сломать ногу или набить шишку, он запрыгал бы от радости. А у нее сердце стучало в груди, в ушах. В течение нескольких минут перейти от полного уныния к такой радости — это ведь нелегко! Он любит ее. В романтическом смысле, так он сказал. Мэгги вдруг удивленно раскрыла глаза и прыснула со смеху.
—Так вы это имели в виду тогда, перед днем Благодарения, когда говорили о том, что все меняется?
Ангус робко улыбнулся в усы.
—Да.— Он смущенно почесал подбородок.— Видимо, я не совсем ясно выразился.
—Да уж, только воду замутили.
—Я просто не знал, с чего начать. В последний раз я ухаживал за женщиной больше полувека назад.
—Я слышала, что цветы и конфеты — это всегда хорошее начало.
—О, Мэгги…— начал он, но она перебила его, качая головой.
—А я-то подумала, что вы хотите подготовить меня к потере работы и дома…— Пожатие его руки стало крепче, и ее сердце запело.— Что вы собираетесь продавать гостиницу, а я останусь на мели.
—На мели? После всего, что вы сделали для нас? Как вы могли подумать такое, Мэгги?!
—А что еще я должна была подумать, Ангус? Я знала, что Гвин уговаривает вас продать гостиницу. Учитывая, в каком состоянии она находится и то, что она не приносит дохода, это выглядело вполне разумным. Только после ваших слов я поняла, как на самом деле привязана к этому дому… и к вам. Поняла в тот вечер, когда вы стали говорить о грядущих переменах. Для меня это было как нож в сердце.
Он снова сжал ее руку с силой, удивительной для его возраста. Нечто, напоминающее гнев, вспыхнуло в его голубых глазах.
—Все совсем не так, Мэри Маргарет. Во-первых, если бы я продал гостиницу и если бы я… не влюбился в вас, вы не остались бы без дома. Я бы поставил обязательным условием сделки, чтобы вы остались здесь работать и жить.
—Влюбились в меня?— повторила она то, что услышала в его словах.
—Да, черт возьми!— Ангус снова поцарапал подбородок.— Поэтому я надеялся, что, если я продам гостиницу, вы поедете со мной.— Прежде, чем она успела открыть рот для ответа, он добавил: — Но все это не имеет значения, потому что я решил не продавать.
Мэгги закрыла рот. Открыла. Снова закрыла.
—Вы меня сегодня постоянно удивляете,— проговорила она наконец.
—За последние дни я многому научился у своей упрямой внучки.— Он усмехнулся.— И понял главное: нельзя сдаваться, даже если жизнь бросила тебя лицом в грязь, а уж тем более — если дела идут не так, как хотелось бы. Ведь все эти годы я содержал гостиницу не потому, что это нравилось Эйлин, и не потому, что не знал, чем еще заняться. Мне самому это нравилось. И до сих пор нравится. Так какого черта я должен бросать это дело, а?
—Знаете, Ангус, я никогда не осталась бы здесь с другими людьми.
Она от волнения встала и снова подошла к раковине. Ее пальцы нащупали в кармане фартука заколку для волос — она нашла ее в одной из комнат, забытую кем-то из недавних гостей. Четыре пластмассовых цветочка в ряд, с перламутровыми бусинками в центре. Надо будет отослать завтра утром.
Ангус наблюдал за ней, с непривычным терпением ожидая, что она скажет дальше. Мэгги повернулась и встретилась с ним взглядом. На его лице была озабоченность, да, но та угрюмость, которая появилась в его чертах после смерти жены, куда-то исчезла.
Нет, Ангус Робертс оттаял не потому, что его полюбили. А потому что сам полюбил. Мягкое тепло начало растекаться по ее телу, согревая, как добрый глоток бренди в холодную ночь.
—Понимаете, без вас, без Алека и даже без сестер Ньюман это место перестанет быть для меня родным. Для меня это уже давно не работа. Для меня это жизнь. Если бы я осталась здесь без тех, кого люблю…— Она порылась в раковине в куче картофельных очистков и извлекла нож.— Я бы умерла, Ангус.
Немного смущаясь, он встал из-за стола и, стуча палкой и вполголоса чертыхаясь, подошел к ней.
—Так, значит, это хорошо, что я не продаю гостиницу?— спросил он.
—Очень хорошо,— улыбнулась она.
—Ну и что же дальше, Мэри Маргарет? Вы готовы к тому, что за вами будет ухаживать старый ворчливый чудак?
—О ком вы говорите?— спросила она, смущенно краснея, и хихикнула.
Но поцелуй заставил ее замолчать.
—О Боже…— пробормотала она, когда он разжал объятия.— О Боже…
—Можно подумать, что вас никогда до этого не целовали,— заметил Ангус с лукавым блеском в глазах.
—Это было давно. Очень давно. О Боже…
—Тогда придется заново привыкать,— серьезно сказал он, и Мэгги лишь кивнула в ответ.— Может, пока не станем говорить об этом детям?— На этот раз она кивнула энергичнее. От его улыбки у нее задрожали колени.— Что, если мы поженимся весной?— подытожил с улыбкой Ангус.
Сначала у Мэгги перехватило дыхание. А потом она захихикала, держась за раковину, чтобы не упасть.
—Хорошо,— сказала она, и его улыбка стала еще шире, ну просто от уха до уха.
Алек ничего не мог поделать с собой. С той минуты, как Гвин сняла пальто в ресторане, он не отрывал взгляд от ее грудей. Гвин заметила это, вспыхнула и просияла.
—Правда, симпатичные?— Она посмотрела на них, как мать на новорожденных близнецов.— Лави нашла их в ящике своего комода. Пожалуй, я дам им имена.
—Я не буду спрашивать, как…— Алек весело хмыкнул.
—И не надо. Думаю, все секреты скоро будут раскрыты.
Он дотянулся через стол и взял руки Гвин в свои. Ее лицо, такое знакомое, было сегодня немного иным. Высокие скулы, бездонные глаза, атласная кожа. Она носила свою только что обретенную элегантность с такой же естественностью, как до этого носила огромного размера свитера и потертые джинсы.
—Даже женщины смотрят на тебя,— прошептал он и наклонился ближе.— Если бы Леонардо Ди Каприо увидел тебя в таком виде, бедный мальчик потерял бы сознание от всплеска гормонов.
—Гм.— Гвин была явно польщена.— А как у тебя с уровнем гормонов?
—Скоро узнаешь,— сказал он, целуя кончики ее пальцев.
Она хихикнула и убрала руки. Но как только она отвела взгляд в сторону, ее настроение изменилось так же незаметно и непредсказуемо, как погода в Нью-Гемпшире. Алек догадался об этом, наблюдая, как она нервно вертит в руках ножку бокала для воды и время от времени рассеянно теребит бахрому волос на шее.
—Гвин…
Их глаза встретились.
—Может быть, это звучит банально… Но я давно не был так счастлив, как в этот последний месяц.
—Я тоже.
Он снова взял ее за руку.
—Пусть сегодняшний вечер будет особенным. Пусть он будет полным совершенством.
Их пальцы сплелись, но Гвин ничего не говорила и не смотрела на него в течение нескольких секунд. Затем подняла глаза и сказала с грустной улыбкой, поднеся их сплетенные руки к своей щеке:
—Совершенство — это иллюзия.
Его сердце замерло в груди.
Появился официант, принял заказ, и настроение Гвин изменилось снова. Целый час они ели, пили вино, весело болтали, даже смеялись. Делали вид, что все хорошо.
Еще одна ночь. Еще одно погружение в рай, с грустной улыбкой думал Алек. Завтра он посадит Гвин на поезд, который унесет ее из его жизни. Но мы же с самого начала знали, что наш роман будет недолгим, напомнил он себе. Что его конец неизбежен.
Снова появился официант и спросил, хотят ли они чего-нибудь на десерт.
Еще одна ночь…
Алек поймал жаркий взгляд Гвин и прочел ее мысли.
—Нет, ничего,— сказал он официанту.— Счет, пожалуйста.
Гвин почти удалось заставить себя не думать о том, что эта ночь — последняя. Но она решительно вознамерилась получить все возможное наслаждение — и достигла в этом успеха. Спать по ночам она будет всю оставшуюся жизнь, но только сегодня она может спать с Алеком. Точнее, не спать, а заниматься совсем другим.
Он необычайно хорош в этом другом, с удовлетворенным вздохом подумала она. Не зря она надела эту штучку с бронзовыми кружевами. И французские трусики-бикини. Надо же! Оказывается, это действительно работает. До сих пор она считала, что все это выдумки — так, рекламная акция производителей нижнего белья.
Их руки и ноги были так переплетены, что она не знала, где чья. И не слишком беспокоилась об этом. Ленивым взглядом она обвела комнату, освещенную дюжиной белых свечей. И украшенную цветами. Дюжины роз, в основном белых, отчасти белых с розовым. Когда они вошли в номер, Алек напомнил ей, что цветы были частью уговора о свидании. И еще сказал, что белые с розовым розы напоминают ему ее — нежные, но с шипами. Она рассмеялась. И еще больше растаяла.
—Послушай, Алек,— проговорила она, скользя кончиками пальцев по его лопатке,— меня гложет любопытство: а зачем здесь столько свечей?
Алек приподнялся на локте над ней. Все еще внутри нее. Мысль о том, что она никогда больше не испытает такой близости… Она передвинула руки вниз и обхватила его ягодицы, словно желая удержать на месте.
—Зачем?— Он задумался, потом покачал головой.— Мне кажется, они говорят сами за себя, разве нет?— проговорил он, нежно касаясь губами ее подбородка.
—Может быть.— Она слегка пошевелилась под ним и улыбнулась, почувствовав его отклик.— Думаю, коридорные ухмылялись, а?
—Еще бы.— Он поцеловал ее, очень нежно, и погладил по щеке большим пальцем. Потом посмотрел на нее. Уголки его рта опустились вниз.— Наверное, нам надо поговорить.
Его слова застали ее врасплох. Поговорить — означает посмотреть в лицо реальности. Признать то, что она не хотела признавать. О чем она не хотела слышать. Сейчас все было замечательно, все было идеально вопреки ее собственным словам, что совершенство — лишь иллюзия. Она хотела запомнить эту ночь такой, какой она была сейчас.
—Может быть, потом,— сказала она, стараясь, чтобы ее слова прозвучали легко.