И вот сегодня я приколачиваю гвоздь, он смотрит на меня угрюмо, ждет, пока я закончу, и спрашивает, узнаю ли я его. Я взял да ляпнул — да, мол, узнаю. Я и не подозревал, как все обернется. Он перекинулся с остальными парой слов, и они вошли в дом. Я был один — жена собирала на поле шпинат к обеду. Что им было искать в комнатах? Я закрыл кузницу, хотя огонь еще горел, и пошел за ними. Как только я вошел, они набросились на меня. Завязался настоящий бой, эфенди. У кузнеца крепкие мускулы и хорошая реакция, но их все же было трое, и они связали меня. Я рычал от бешенства, как дикий зверь. Тогда они замотали мне голову платком и бросили в погреб. Как раз в этот момент вернулась жена. С ней поступили так же, как и со мной. Нас забросали сверху углем, чтобы крики не проникали наружу. Я забыл о своем Айы14, который находился за домом, иначе бы я его отвязал, прежде чем входить в дом.
— Кто это — Айы?
— Мой пес. Его так звать потому, что он похож на медведя1 . Я слышал, как он лаял, когда дрался с ними, но он не мог мне помочь. Если бы он был со мной, то разодрал бы их в клочья.
— Ты его еще не видел?
— Ты же знаешь, что я никуда не ходил.
— Мне очень жаль, но…
— Что с ним?!
— Он мертв.
— Мертв?! — Шимин вскочил. — Эти трое убили его?
— Они разбили ему череп.
На какое-то мгновение кузнец замер от ужаса.
— Это правда?
— Да, увы.
— Проклятие на их головы!
С этими словами он забежал в кузницу, выскочил оттуда с горящей головней и помчался за дом, чтобы лично убедиться, что я его не обманул. Оттуда послышались горестные крики вперемешку с руганью, на которую восточные языки в общем-то довольно бедны.
Пока он громко ругался, я всматривался в темноту, откуда должен был появиться всадник — но никто не показывался. Или вороной дал мне большую фору, или что-то задержало его в дороге.
Постепенно Шимин успокоился и снова вспомнил, что не расспросил меня.
— Меня зовут Кара бен Немей.
— Кто ты — немче, германлы?
— Да.
— Аустриалы или пруссиалы?
— Ни тот и ни другой.
— Значит, баварлы?
— Тоже нет. Я саксалы.
— Никогда не встречал ни одного саксалы, но вчера здесь был некто из города Триест, я с ним поговорил всласть.
— Австриец? — меня поразил этот факт. — Кто же это мог быть?
— Торговец. Он скупал табак, шелк и изделия из него. У него сломалась шпора, и я ее чинил.
— Он говорил по-турецки?
— Ровно столько, чтобы я понял, что ему надо.
— Но как же ты всласть с ним наговорился?
— А мы помогали себе жестами.
— Он сказал, как его зовут?
— Его имя Махди15 Арнаут. Он был известным певцом, даже спел песню, она растопила наши с женой сердца.
— Откуда он приехал?
— Из Чирмена, там он сделал большие закупки.
— И куда направился?
— На большую ярмарку в Мелник. Там работают знаменитые оружейники. Ему нужно что-то у них купить.
— Значит, я встречу его по дороге.
— А ты тоже собираешься в Мелник, эфенди?
— Да.
— Ты что, тоже купец?
— Нет, но в Мелнике думаю найти тех подлецов, что напали на тебя.
— И что ты с ними сделаешь, если поймаешь?
— Я задержу их и передам полиции.
— Слава Аллаху, а то я уже собрался завтра утром писать заявление властям.
— Ты можешь это сделать, но прежде чем этой бумаге дадут ход, подлецы будут в моих руках. И в суде я приплюсую им и сегодняшнее преступление.
— Правильно поступишь, эфенди. Но кто были двое других?
— Это длинная история, но все же я вкратце тебе ее поведаю.
Я быстро рассказал ему то, что счел нужным. Он внимательно выслушал и заявил:
— Знать бы мне все это. Я бы заманил их в подвал и поставил бы собаку охранять их, пока ты не придешь!
— А не перебрасывались ли они фразами, из которых можно было бы заключить, куда они собираются дальше?
— Ни слова не сказали. Только когда меня вязали, тот, кого ты назвал Барудом эль-Амасатом, прорычал, что они убьют меня, чтобы я не предал их преследователям.
— Этого следовало ожидать. Манах эль-Барша напал на вас не из мести, а из осторожности. Они не думали убивать вас, а решили лишь нейтрализовать на время, чтобы ты не проболтался, узнав сборщика налогов.
— И все же мы чуть не задохнулись!
— Бог спас вас. Всадник, который скачет вслед за ними, должен сообщить, что я снова свободен и что за ними по пятам следует возмездие. Вот ему я и хочу воспрепятствовать.
— Я помогу тебе, эфенди! Что мы с ним будем делать?
— Мы засунем его в подвал, а потом передадим полиции.
— А как ты заманишь его в подпол?
— Нас ведь двое, а он один.
— Только не думай, что я боюсь. Я только хочу знать, будем ли мы пользоваться хитростью или силой.
— Без силы не обойтись.
— Мне это больше по душе. Словами играть я не умею. Но, помнится, эфенди, ты спрашивал меня, брат ли я Джафизу. Ты знаешь его?
— Я проезжал сегодня мимо его сада, поговорил с ним и выменял флакон масла на табак джебели.
— Аллах-иль-Аллах! Мой брат взял табак?
— О, немного.
— Он взял у тебя?
— Да.
— У тебя есть такой табак?
— Естественно, раз я его ему дал.
Он помолчал немного. Я знал, какой вопрос сорвется у него с губ сейчас. Так оно и вышло.
— Он у тебя уже кончился?
— Нет, не весь. — И чтобы облегчить ему жизнь, спросил сам: — А ты куришь?
— Да, еще как!
— Джебели?
— Его не курил ни разу.
— Тогда подойди и набей трубку.
Я еще не договорил фразу, как он нырнул в дверь и вернулся с трубкой.
— Как там твоя жена?
У ремесленников отношение к женщине проще, и с ними можно разговаривать на эту тему, что вообще-то на Востоке строго запрещено. В сельской местности же Женщины часто ходят и просто непокрытые.
— Я не знаю, она засыпает.
Табак волновал его больше, чем жена, которой он посвятил сегодня и так много времени.
— Давай трубку!
Пропуская ароматный дым через нос, он заявил мечтательно:
— Эфенди, это запахи рая! Такого не курил сам Пророк.
— Да уж где ему, в те времена джебели не было.
— А если бы был, он бы взял его на тот свет, чтобы посадить семена на седьмом небе. Что мне делать, если сейчас появится всадник, — курить или прекратить?
— Лучше прекратить.
— Как же я испорчу такую драгоценную засыпку?
— Ты раскуришь ее снова, а я подсыплю свеженького табачка.
— Эфенди, ты настоящий друг, твоя душа полна добра, как море — капель. Мой брат не передавал с тобой приветов?
— Да, он желал тебе самого хорошего.
— Это его собственные слова? — насторожился он. — Значит, вы обсуждали там важные вещи!
— Мы говорили о штиптарах и тех, кто ушел в горы.
— И мой брат тебе что-то обещал?
— Да, и ты, как он считает, выполнишь все, что надо.
— Как долго ты с ним говорил?
— Около четверти часа.
— Произошло чудо, эфенди. Джафиз сторонится людей. Значит, он проникся к тебе доверием.
— Я сообщил ему, что, наверное, поеду в горы Шар-Дага…
— … и он поведал тебе об опасностях, которые будут тебя там подстерегать?
— Да, он предупредил меня.
— И упомянул бумагу-пропуск?
— Да, он мне о ней тоже говорил…
— Пообещав, что я могу такую бумагу справить!
— Да.
— Он ошибся.
— В самом деле?
— Увы.
— Но он говорил об этом как о решенном деле.
— Он считает, что сейчас все как в былые времена.
— Так что ты сейчас уже не тот специалист?
— На этот вопрос я могу ответить только проверенному другу. Но ты нас спас, ты получил масло из рук моего брата, и я скажу тебе правду — да, я в курсе всех дел до сих пор.
— И тем не менее утверждаешь, что пропусков нет.
— Да, их нет. У штиптаров и беглецов таких бумаг не имеется.
— Почему?
— Да потому что бумаги эти не защищают так, как раньше.
— Их не принимают в расчет?
— Да кто их будет смотреть. Например, ты скачешь по лесу. Двое-трое разбойников следят за тобой, ты вооружен лучше, чем они, значит, они не станут вступать в открытую борьбу, они нападут из засады, не зная, что у тебя — охранная грамота, она ведь в кармане и не спасет от смертельных выстрелов.
— Я понимаю. Но думаю, что вместо такой бумаги должно быть нечто более важное.
— Твое предположение верно. Ты считаешь, что бумага тебе не нужна?
— Да, зачем мне то, что не имеет ценности? Но скажи мне, чем пользуются сегодня в качестве пропуска?
— Не решаюсь сказать, но все же отважусь. Ты умеешь молчать?
— Как никто другой.
— Так знай: охраняемые узнают друг друга по определенной застежке.
Тут я сразу кое-то вспомнил.
— Эта застежка из серебра?
— Именно так.
— И она в виде кольца, в которое впаян метательный топорик?
— Да, а откуда ты знаешь?
— Так, предполагаю, потому что кое-кто носит такие кольца, и я догадываюсь, что они состоят в связи с беглецами.
— Можно мне узнать имена этих людей?
— Пожалуйста. У Манаха эль-Барши есть значок на феске. В Эдирне этот знак носил кое-то из окружения кади. И сегодня я, когда ехал по городу с бывшим дервишем, встретил человека с таким знаком — он меня бесцеремонно рассматривал и предупредил сообщников, а те стреляли в меня и Али Манаха бен Баруда эль-Амасата. А то, что такой значок имеется у бывшего сборщика налогов, я заметил сегодня.
— Быть может, они обошлись бы с тобой лучше, если бы ты сказал им, что у тебя есть такая застежка.
— Наверное, но я как-то об этом не подумал.
— Ее ведь получает не каждый?
— Да.
— А какие требования выставляются?
— Обладатель ее должен всегда приносить пользу своим друзьям, и его сообщники должны быть уверены, что он их не предаст. У них свои законы, и они понимают их по-своему. Ты, наверное, знаешь, что ислам запрещает своим приверженцам делать прогрессивные шаги в культуре?