— Двигай копытами, божье наказание! — подбодрил он Беку и двинулся к двери.
Стойка на маленьких колесиках потянулась следом, увлекая за собой и Беку.
— Бог знает, кому какое наказание посылать, — прогундел он.
— Это точно, — зло согласился Кудрявый, — еще бы знать, за что. Я такого еще не успел натворить, чтоб столько терпеть.
— Неси свой крест с достоинством, — ласково поучал его Бека.
— Если не заткнешься, навеки распрощаешься со своим достоинством, — натужно прохрипел Кудрявый, поскольку ему приходилось тащить и стойку, и халаты, и вялого товарища. — Правда, монахам оно без надобности.
— Нужно быть достойным, чтобы стать монахом.
— О, это мы разом организуем! Будешь достойным и монаха, и евнуха одновременно!
Бека сочувственно взглянул на него и помотал головой:
— Открой свое сердце, брат мой. Благо божье исцелит тебя и придаст веры. И придаст си…
Кудрявый толкнул на него стойку.
— …лы! — крякнул Бека, влетая спиной в стеклянную витрину магазина. Раздался глухой стук. Стекло дрогнуло, но выдержало удар.
— Давай, давай! Неси свое достоинство крестом! — зло подбодрил его Кудрявый и снова толкнул стойку.
Бека вновь влетел спиной в витрину, на сей раз уже молча.
Результат был нулевой.
— Н-да… — Кудрявый потер свободной рукой голый затылок. — Тут нужен размах. Ну-ка, отойдем подальше.
Он потянул стойку и Беку к прилавку. Там, изготовившись, скомандовал:
— Разбегаемся, прыгаем и выскакиваем через стекло. Понял?
— Зачем? — Бека кивнул на стеллажи с продуктами. — Бог дал нам пристанище. Тут тепло, сухо и сытно. Зачем уходить?
— Потому что скоро тут станет холодно, мокро и голодно. Понял, придурок? Сейчас вернется белобрысый герой и сделает из нас две большие киевские котлеты. И никакой бог тебе не поможет!
— На все воля божья… — заупрямился Бека.
— А в храме помолиться не хочешь? — пошел на хитрость Кудрявый.
Два раза предлагать не потребовалось. Бека вдруг все понял и даже присел, намереваясь с разбегу нырнуть в стекло витрины.
— Вот это другое дело. Аминь!
Они побежали быстро, как могли. За метр до прозрачной стены между заточением и свободой запрыгнули на весело поскрипывающую стойку. Врезались в стекло. В следующее мгновение оно треснуло, хрустнуло, брызнуло мелкими осколками и осыпалось на пол, выплюнув на улицу странный болид с парусами ситцевых халатов.
Подполковник Стрельников положил трубку на рычаг аппарата оперативной связи и, изогнув губы в горестной усмешке, процедил:
— Дела…
Эта фраза не относилась к какому-то конкретному, не слишком удачно развивающемуся делу, она относилась ко всем делам, в том числе и мировым. Шутка ли, мир стоял на краю глобальной катастрофы. Действительно ведь, дела… Тут впору заскучать и бравому подполковнику. А в эту минуту его вообще много чего огорчало. Во-первых, конечно, то самое, что огорчило бы любого живущего на земле, узнай он об этом. Ну, в смысле, что все, абсолютно все скоро умрут. (За исключением, разумеется, крыс и тараканов. Хотя сей обнадеживающий факт никого из здравомыслящих существ планеты не обрадует. Разве что иных представителей партии «зеленых», которые устраивают акции протеста против уничтожения бытовых насекомых и грызунов. Но тут еще можно поспорить о здравомыслии.) Во-вторых, черное пятно вины, лежащее на всей федеральной службе. Ведь именно им вверено хранить покой страны, а они не уберегли. Как ни старались, а не сдюжили. Толку-то, что в обстановке повышенной секретности разрабатывали дело о похищении кодов президентского чемоданчика. И даже вышли на самых главных преступников. И что теперь? Кому какое до этого дело, если ни преступников, ни федеральной службы в скором времени просто не будет существовать. А досадно. Столько планов… Столько нереализованных планов… Вот хоть дело о террористической группировке «Ум-Ся», обосновавшейся в Вологодской области под прикрытием школы «Обмена религиозным опытом с дружественной Японией». Сразу же было понятно, что без «Аум Синрике» тут не обошлось. И Стрельников указал на этот факт Авоськину. И тот одобрил. И дело стремительно двигалось к задержанию головорезов, для конспирации побрившихся под восточных монахов и не поленившихся саморучно высечь метровую статую Будды из цельного куска мрамора. Но что теперь об этом. Хотя, конечно, обидно… В-третьих, Стрельникова огорчало отсутствие генерала Авоськина.
«Вот же странно, — размышлял он. — Всю жизнь хотел занять его место, даже (что уж греха таить) и подсиживал при случае, а теперь, казалось бы, бери, а руки немеют».
И пусто было без Авоськина в кабинете. И тихо как-то. Даже слышно, как потрескивает подмоченный в прошлом году «жучок» китайской разведки. А ведь обычно никто на этот треск внимания не обращал — до того все тут был и заняты. Неудобно, конечно, перед китайцами. Сто раз Стрельников обещал себе дать распоряжение, чтобы починили «жучок», да все как-то забывал.
«А вообще, — Стрельников с трудом подавил ностальгические рыдания, — плохо без генерала. Тот вроде бы ничего собой уже не представляет. Старик стариком — как и все в таком возрасте: главная проблема собственный радикулит, а все остальное потом. А как задумается, как повиснет пауза — свинцовая, наполненная многолетней мудростью, да как вспыхнет вдруг искрой уверенного решения, так и подумаешь, затаив дыхание, что ничего более простого и более правильного ни в одном молодом мозгу не сверкнуло бы».
И жалко было Стрельникову Авоськина — сдал старик за последние сутки. Лет на двадцать, своих последних закатных, постарел. Смотришь на него и видишь — ничего у него впереди не осталось. Только спринтерская стометровка. Да что там… У всех теперь то же самое в ближайшем будущем.
В общем, многое огорчало в эту минуту Стрельникова. И последнее, может быть, самое неприятное: любимая собачка жены Мася — мерзкий карликовый пудель, которого подполковник ненавидел, но вынужден был терпеть, — снова намочила ковер в спальне. Может быть, кому-то покажется прихотью сокрушаться о каком-то там ковре, когда весь мир, включая и этот дурацкий ковер, с каждым щелчком секундомера все стремительнее уносится в черную дыру, да ведь это тоже как посмотреть. Все-таки неприятно покидать мир с сознанием того, что зловонная лужа — последнее событие в твоей жизни.
«Надеюсь, пудели не относятся ни к крысам, ни к тараканам», — зло процедил Стрельников и осторожно дотронулся до кобуры под пиджаком.
В его голове шевельнулась шальная мыслишка. И он хотел было уже смотаться домой, но тут снова зазвонил телефон. Увидав, какой из многочисленных телефонов издал неприятную трель, подполковник инстинктивно вытянулся в парадную струну и только после этого снял трубку.
— Да, товарищ министр, — сухо и торжественно прорычал он. — Ваши сведения правильные. Да, с дубликата была запущена программа, которая блокировала центр управления ракетными установками. И теперь, да-да, вы правильно поняли, теперь они работают сами по себе, мы их остановить не можем. Да, управление ведется с этого пульта. Простите? Нет, пульт находится не в этой, извините за выражение… гм… однако, пока не установлено его местонахождение. Что вы говорите? Где поискать? У себя в… Гм… Слушаюсь, товарищ министр. Кто? Я кретин? Так точно, товарищ министр. Но мы держим ситуацию под контролем. Каким образом? Ну… Мы ведем поиски объекта. В квадрат «26» послан отряд оперативного реагирования. Мы стараемся найти пульт, потому что только с него можно дать отбой. Так точно, товарищ министр. В каком смысле? Но ведь я не…
В трубке зазвучали короткие гудки. Стрельников еще минут пять таращился на нее, все еще вытянувшись, словно стоял на плацу в день выпуска из Военной академии. Потом озадаченно пробубнил:
— Служу России…
«Удивительно, — подумал он, с аккуратным достоинством кладя трубку на рычаг, — как причудливо иногда извивается лестница карьеры. Ведь ничего не могло указывать на повышение. А вот на тебе, пожалуйста. Позвонил министр, наорал, так что пятки зачесались, а потом возьми да скажи: «Учтите, господин генерал, что с этой минуты вы полковник!»
До взрыва осталось 05 часов 44 минуты 13 секунд.
Агент 0014 раздвинул густые заросли влажного от утренней росы кустарника и ласково похлопал мотоцикл по запотевшему крылу. Утро не предвещало ничего хорошего, но от встречи со старым стальным другом затаенная на время операции душа толкнула в ребро мягким теплом. Он умиленно улыбнулся, взявшись за прохладные рога руля.
«Настоящий мужик! — в свою очередь умилилась Людка, исподтишка наблюдая за ним. — Вот ведь как у них: что бы ни делал, на уме все равно одни бабы да машины».
Агент вывел мотоцикл на дорогу и критически оглядел будущую пассажирку. На сей раз душа его ощетинилась мелкими колючками. По габаритам и массе тела продавщица скорее походила на груз «КамАЗа». Однако та так не считала и с готовностью придвинулась к предложенному транспортному средству. Агент стиснул зубы, всем сердцем желая пуститься в долгие уговоры об опасности предстоящего путешествия и необходимости вернуться в сельпо. У него даже язык заломило. Но дело есть дело. Без Людки ему не найти этих разудалых Винтика и Шпунтика, а потому и ему, и его мотоциклу придется скрипеть на каждом ухабе. Мотоциклу от перенапряжения, ему — от жалости.
Приложив неимоверные усилия, он как мог доброжелательно улыбнулся толстухе. Похоже, вышло очень правдоподобно. Во всяком случае, та расцвела запоздалым одуванчиком на васильковом лугу. Он же и не подозревал, что Людкин радостный оскал происходил от нежелания показать, как она боится водружаться на любимое железное чудовище мужчины своей мечты. Она понимала, что подобные чувства будут ему крайне неприятны.
Она сжала трясущиеся пальцы в кулаки и стоически снесла его критический взгляд. Даже не икнула, хотя ей очень этого хотелось.
— Ну что же, — несколько разочарованно прохрипел агент 0014, который все еще надеялся, что продавщица по какой-нибудь волшебной причине не решится на поездку, — забирайтесь и держитесь крепче.