овать каналы связи Хелен.
Комната была обставлена по-деловому: письменный стол с чернильным прибором да два стула. Маленькое окно закрывала сетка. По комнате, заложив руки за спину, прохаживался мужчина в гражданском, но во всех его движениях чувствовалась военная выправка. Среднего роста, коренастый, с коротко подстриженными волосами, посеребренными на висках. Через весь лоб и правую щеку тянулся широкий и глубокий шрам. Это был майор Георг.
Прохаживаясь, он думал о следствии, которое ему предстояло начать через несколько минут. И хотя ему не в первый раз приходилось допрашивать военнопленных, каждый новый интересовал его своей индивидуальностью, своими, ему лишь присущими чертами. Он помнил все свои встречи с фашистами: сначала в Испании, потом, когда действовал на невидимом фронте в третьей империи, и вот теперь здесь, на Востоке. Ему, как правило, удавалось уже с первого взгляда отличить мелкого уголовника от матерого убийцы, обычного шпиона от аса разведки. Но иногда он и ошибался, так как следствие вскрывало нечто иное и изменяло его первоначальное представление.
Он любил свою работу, эту борьбу умов, как называл ее сам. Свои задания он выполнял так, что начальство всегда оставалось им довольно, и его считали хорошим специалистом.
Наконец майор перестал ходить по комнате, сел, открыл ящик стола, достал дело и просмотрел его страничку за страничкой. Его интересовало, какую тактику защиты и уверток выберет тот, кого ему предстояло допросить через минуту.
В коридоре послышались шаги. Кто-то постучал в дверь.
— Войдите, — ответил он.
— Товарищ майор, пленный доставлен, — доложил солдат, открыв дверь.
— Ввести! — приказал майор Георг.
Двое солдат ввели пленного. Он был в мундире немецкого офицера, но без знаков различия. Немец слегка поклонился, встал в покорной позе у дверей и быстрым взглядом окинул мужчину, сидевшего за столом. Майор, в свою очередь, тоже взглядом оценивал пленного: щуплая фигура; продолговатое, обезображенное оспой лицо; выпирающий подбородок; узкий, сжатый рот; бегающие глаза, прикрытые толстыми стеклами пенсне; редкие волосы.
В какое-то мгновение майору показалось, что он уже где-то видел этого человека. Но где? Он лихорадочно вспоминал. Может, в Берлине, Гамбурге, Штеттине, Кенигсберге, когда он действовал там среди них на невидимом фронте?.. Нет, не мог вспомнить.
— Садитесь, — проговорил майор по-немецки, с берлинским акцентом, показав пленному на стул. Выпрямившийся, настороженный, тот сел. Майор достал из ящика стола несколько листков бумаги. — Ваша фамилия?
— Теодор Иллгер.
Майор пристально взглянул в лицо сидевшего перед ним человека в мундире офицера вермахта и, улыбнувшись, медленно и четко произнес:
— Совпадает только одно... имя! Предупреждаю, господин Клаузер, что мы многое знаем о вас...
Пленный побледнел, но ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Повторяю: мы многое знаем о вас. Надеюсь, что вы, как сотрудник разведки, должным образом оцените это. Чистосердечное признание может изменить вашу судьбу в лучшую сторону. Итак, слушаю вас, капитан Клаузер. Подтверждаете вы свою настоящую фамилию?
— Да, я скажу вам всю правду, скажу как коллеге по профессии. Буду давать только правдивые показания. Мое настоящее имя Теодор Клаузер.
— Возраст?
— Пятьдесят семь лет.
— Место рождения?
— Берлин, Ванзее.
— Звание?
— Капитан.
— С какого года работаете в разведке?
— С тысяча девятьсот восемнадцатого.
— У кого начинали работать?
— У полковника Николаи.
— Подготовка?
— Двухлетняя школа разведки в Берлине, а потом практика в различных разведцентрах.
Следователь медленно записывал ответы пленного.
— Где работали?
— До тысяча девятьсот тридцать четвертого года в Центральном управлении в Берлине, потом в «Асте — Гамбург». В ноябре тысяча девятьсот тридцать девятого года был направлен в Польшу. Работал в отделе разведки под условным названием «Валли I», под Варшавой. Летом тысяча девятьсот сорок первого меня перевели в Центр разведки в Беловеже. Там я находился до июня тысяча девятьсот сорок третьего года. Оттуда меня выслали на Восточный фронт, где я попал в плен.
— Что это за разведцентр «Валли I»?.
— Это орган, занимающийся разведкой на Востоке. Он состоит из нескольких отделений, в том числе отделения разведки, контрразведки, саботажа и диверсий, а также шифровального бюро.
— Кто возглавляет его?
— Полковник Шмельслегер и его заместитель майор Баум. Последний покончил жизнь самоубийством.
— Почему?
— Какой-то психический кризис. Он не был чист перед гестапо, и оно его преследовало.
— Вы сказали, что «Валли I» занимается разведкой на Востоке. Как это конкретно выглядит?
— До начала войны с Россией этот отдел занимался разведкой в СССР. Целью этих действий была подготовка возможно более полного разведывательного материала о группировке частей Красной армии в районе Белостока и в Белоруссии. При этом мы использовали свою агентурную сеть на советской территории. Главный канал переброски находился в Зарембы-Косцельны и возле Малкини. У нас были свои резиденты в Белостоке, Беловеже и других городах. Вербовать агентуру нам помогал Эдвард Конечный.
— Кто это такой?
— Офицер польской разведки.
— Ваши функции в «Валли I»?
— Обрабатывал сообщения агентуры. В тысяча девятьсот сорок первом году по приказу Берлина «Валли I» открыл свой филиал в Миколайках — так называемый «Валли II».
— Вы упомянули Беловеж.
— Да. Когда наши войска пошли на восток, Берлин решил организовать новые разведывательные центры. Главный центр был размещен в Беловеже...
— Поподробнее...
— Сию минуту. Беловежскую пущу вместе с дворцом Гитлер подарил Герингу...
— Красивый подарок, — иронически заметил следователь.
— Да. Геринг считается номинальным владельцем Беловежа...
— Что это значит?
— Он будет там хозяйничать после победы. Во время же войны дворец и другие объекты были отданы для нужд армии и авиации.
— Для каких именно нужд?
— Во дворце разместился центр разведки под названием «Хорн». Через некоторое время он стал больше «Валли I». Там есть также отделение авиаразведки.
— Задачи?
— Два подразделения занимаются военной разведкой и контрразведкой, одно — борьбой с партизанским движением и разведгруппами. Есть там и шифровальное бюро. Во главе Центра стоит майор Христиан Завелли. Отделение воздушной разведки, в частности, допрашивает пленных советских летчиков, а также изучает ваши аэродромы и базы, занимается аэрофотосъемкой. Этим отделением руководит майор Отто Фриватт. Есть там также сильные полицейские отряды, которые кроме охраны Центра разведки принимают участие в операциях против партизан...
Следователь смотрел на Клаузера и думал: «Значит, ты выбрал такой путь защиты?.. Недаром тебя характеризовали как лису и волка в одной шкуре. Думаешь, меня введут в заблуждение твои «искренние» показания?..»
— Какие функции вы выполнили в Беловеже?
— Был заместителем майора Завелли по административной и хозяйственной части.
— А что вам известно о преступлениях, совершенных но отношению к гражданскому населению, пленным и партизанам?
Клаузер вздрогнул и задвигал челюстями, будто начал что-то жевать. Из закоулков памяти он воскрешал некоторые картины и подбирал слова, чтобы обрисовать их надлежащим образом.
— Слушаю вас! — поторопил следователь.
— Были такие преступления, но это — дело СС, гестапо, жандармерии. Разведцентр в Беловеже с этим не имел ничего общего.
— Какие преступления вы имеете в виду?
— Казни через повешение возле церкви. Расстрелы... — добавил он тише.
— Вы принимали в этом участие?
— Нет! — крикнул Клаузер и встал со стула.
— Прошу сесть! В нашем распоряжении имеется немало материалов, содержащих правду о вашем отношении к гражданскому населению. Имеются доказательства этого. — Следователь хлопнул ладонью по лежавшей перед ним папке. Клаузер побледнел и вытер ладонью пот со лба. — Впрочем, к этому мы еще вернемся. А теперь о других делах. Можете ли вы назвать какие-нибудь особые события в Беловеже, которые запечатлелись у вас в памяти?
— События? Не знаю, что вы имеете в виду.
— Ну, что-нибудь из работы разведки. Например, арест иностранного разведчика, крупная диверсия, саботаж.
— Да. Так, в нашем штабе работал разведчик Бауэр. Это был хороший агент. Он был разоблачен как советский шпион...
— Кто его разоблачил?
— Гестапо.
— Что с ним стало?
— Расстреляли... Помню еще случай диверсии в декабре тысяча девятьсот сорок второго года. Тогда гестапо провело массовые аресты. Той операцией руководил какой-то высший офицер СС из Берлина...
— Вы его знали?
— Знал, но фамилии не помню. Он прилетел самолетом. Кто-то заминировал его самолет, и на обратном пути тот офицер СС и пилот погибли где-то под Варшавой.
— Кто это сделал?
— Следствие проводило гестапо. Группу саботажников обнаружили на аэродроме в Бельск-Подляски... — Клаузер умолк и облизал языком сухие тонкие губы.
— А вы можете вспомнить другие случаи подобного рода?
— Как раз я стараюсь сейчас их припомнить. Да, однажды, например, в шифровальную комнату проник лейтенант Бланке. Он успел сфотографировать часть совершенно секретных документов, но дежурный офицер застал его там и убил.
— С какой целью сделал это лейтенант Бланке?
— Он оказался шпионом в нашем центре разведки. Это подтвердило следствие... Помню также, что какой-то партизанский отряд под командованием капитана Никора смелой атакой уничтожил важный авиационный и разведывательный объект в Беловежской пуще. Может, были и другие события подобного рода, но сейчас я что-то не могу вспомнить. Я хочу только сказать вам, что все эти события наш центр объединил в одно логическое целое...
— Какое? — иронически спросил следователь.