— Отлично! Готовь, Антон, рацию, — поднялся с лавки Вырва. — Прослушаем фронтовую сводку, добавим к ней наши операции, и новая листовка будет готова. Пусть люди знают, что фашистов можно бить и мы их уже бьем! Молодцы, ребята! Если и дальше будем так работать, долг свой мы выполним.
Александр Прищепко пожал протянутую руку Вырве и некоторое время с любопытством разглядывал его, так как много о нем был наслышан.
— Пойдем в рощу, — показал рукой Вырва, — и спокойно обо всем поговорим.
Уселись на поваленное дерево, закурили.
— Здесь, в этой роще, я неоднократно встречался до войны с товарищами, — заметил Прищепко.
— Давно в партии? — спросил Вырва.
— С восемнадцати лет.
— Порядочно. А много ваших, из Бобровников, погибло в июне сорок первого?
— Шесть человек.
— Все коммунисты?
— Да.
— Кто-нибудь выдал?
— Не знаем. Когда немцы нагрянули в Бобровники, они сразу же арестовали всех коммунистов. Должно быть, кто-то еще раньше сообщил им о них. Видно, нашлись предатели.
— А сколько вас осталось?
— Надежных, верных товарищей... — Прищепко на минуту задумался, — человек восемь — десять.
— Действительно надежных? — спросил Вырва. — А то ведь время меняет людей...
— Эти — вполне надежные люди.
— Все члены партии?
— Да.
— Интересно, с чего вы начали? — продолжал расспрашивать Вырва.
— Сначала мы вместе с братьями Овечко и несколькими другими товарищами долго думали о том, почему дело дошло до этого.
— Да, это для всех нас трагедия... — вздохнул Вырва.
— Потом, когда вы прислали к нам своего человека, мы провели подпольное собрание и создали Антифашистский комитет...
— Вы возглавили его?
— Да. Кроме меня, в него вошли Анджей, Миколай, Юзеф, Димитр и Вера Овечко, Александр Дорожко, Алексы Цыневский и несколько скрывавшихся у нас советских солдат и офицеров.
— А как у вас с листовками?
— Не на чем писать, да и некому. Мы крестьяне, к грамоте не приучены.
— Листовки получите от нас. А как с радиоприемником?
— Радиоприемник достанем. Хуже с батареями...
— Постараемся помочь вам их раздобыть. — Вырва встал и проводил взглядом прошедшего невдалеке от них по полю какого-то человека. Когда тот исчез за пригорком, Вырва продолжил разговор:
— А как с самым главным?
— С оружием?
Вырва кивнул.
— Имеется. Более пятидесяти винтовок, шесть пистолетов, два ящика гранат и три ручных пулемета. Нашли на переправе через Свислочь. Его валялось там уйма.
— Хорошо спрятали?
— Хорошо, в разных местах. Об оружии кроме меня знают только двое.
— Правильно. Оружие давайте только тем, кто собирается идти в лес, или тем, кто придет с паролем от меня.
— А какой установим пароль?
— Пусть будет «Свислочь». Легко запомнить. А тем, кто в лесу, помогаете?
— Помогаем. Они получают от нас оружие, продовольствие, боеприпасы. Впрочем, оружия у них и своего в избытке.
Вырва поднялся с дерева, но Прищепко усадил его опять.
— Есть еще, товарищ Сибиряк, один вопрос. В нашей деревне есть староста. Его назначили немцы. Это Юзеф Карпенюк. С людьми — зверь, с немцами — запанибрата.
— Ну и что вы предлагаете? — взглянул на него Вырва.
— Не знаю. Может, подождать? Убирать опасно, немцы могут сжечь деревню. Может, еще одумается?
— Как бы не оказалось слишком поздно. Фашистов можно переубедить только пулей. Это наилучший способ для них.
— Мы подумаем с товарищами о том, что вы сказали.
Оба встали.
— Товарищ Сибиряк, когда мы наконец зададим немцам жару?..
— Когда?.. Скоро. Получше подготовимся и ударим.
Попрощались, и каждый двинулся в своем направлении.
— Герр обервахтмайстер, к вам посетитель, — обратился переводчик Россе к коменданту жандармского поста в Холынке Винду. Россе один здесь знал русский и польский языки, и поэтому все посетители сначала попадали к нему.
— Кто он? — спросил Винд.
— Из Хомонтовец. Просится лично к вам.
— Пусть заходит. Ты останься, будешь переводить.
Россе вышел из комнаты и спустя минуту привел к коменданту человека в шинели и сапогах.
— Говори, слушаю! — приказал по-немецки комендант, а Россе перевел его слова на польский.
— Меня все зовут Козак. Я жил в Хомонтовцах. Когда большевики отступали, я дезертировал...
— А теперь где живешь? — спросил комендант.
— Нигде. Я уехал из Хомонтовец.
— Почему?
— Сейчас расскажу. В деревне много коммунистов. Там действует даже подпольная организация. Туда часто наведываются партизаны, а я с этим не хочу иметь ничего общего.
— Садись! — показал комендант рукой на стул. — Куришь?
— Курю.
Винд протянул ему пачку сигарет.
— Рассказывай дальше.
— Партизанами командует офицер в звании лейтенанта. Его называют Михалом...
Россе переводил слова Козака, а комендант записывал.
— Вместе с Михалом появляется другой офицер, Гжегож. У них много оружия. Руководит коммунистами в Хомонтовцах Константин Борковский.
— Скрывается? — спросил Винд.
— Нет. Живет в открытую. Кроме партизан к нему заглядывает иногда и какой-то их высокий начальник. Его зовут Сибиряк. Этот человек пользуется огромным авторитетом у подпольщиков, и, судя по всему, не только в Хомонтовцах...
— Ну что ж. Надеюсь, мы теперь выясним наконец, кто пустил поезд под откос и кто совершил диверсию на шоссе, — по-немецки бросил Винд переводчику. — Уверен, это дело рук этой банды. Я вот с ним, — головой показал он на доносчика, — и с этим донесением поеду в Белосток. Пусть расскажет все подробнее.
Россе перевел, и Козак продолжал:
— Меня в подпольную организацию не приняли. Я на их собраниях не был и поэтому не знаю, где скрывается Сибиряк. Я не знаю многих деталей, но те, в Хомонтовцах, знают все. Надо только на них нажать. Как мне удалось установить, партизаны приходят в Хомонтовцы не только к Борковскому...
Вырва взволнованно расхаживал по избе Гедича. За столом, задумчиво уставившись в одну точку, сидел лейтенант Михал. Вырва остановился перед ним.
— Тяжело ранен?
— В лицо и шею. Рана опасная. Может быть заражение.
— Откуда они там взялись? Этого я никак не могу понять.
— Кто-то нас выдал. Засада не могла быть случайной. Кто-то знал, что мы туда иногда приходим. Могло быть и хуже...
— Сколько их было? — спросил Вырва.
— Троих мы точно уложили. А сколько было всего, не знаю.
— Ну и кого же ты подозреваешь в измене?
— Хм, кого?.. Наши люди — все верные, — после некоторого раздумья сказал Михал. — Возможно, что немецкий агент действует в Пилатовщизне...
— Возьмешь нескольких ребят и перенесешь Гжегожа в Хомонтовцы. Борковский, у кого его можно на время спрятать?
— У Стефана Микуци. В случае опасности перенесем раненого в землянку, — ответил Борковский.
— Бери, Михал, ребят и двигай за Гжегожем! — приказал Вырва.
Вместительная легковая машина мчалась по шоссе из Белостока в сторону Бобровников. На переднем сиденье рядом с водителем сидел гестаповец Плауман, на заднем — гестаповец Фрёссе, комендант жандармского поста в Холынке Винд и провокатор Козак. Немцы держали на коленях автоматы и зорко поглядывали на узкие полосы света от фар на пустынном шоссе.
Вскоре из темноты вынырнули ограждения моста через Свислочь. Машина проскочила его и свернула влево, в Холынку. Остановились перед зданием жандармского поста.
— Пусть отправляется спать, — показал Плауман на Козака. — Совещание командиров патрулей назначаю на пять утра. Далеко отсюда до этой проклятой деревни?
— Нет, близко, всего восемь километров, — ответил Винд.
Плауман повесил на вешалку автомат и шинель, вынул из полевой сумки карту и уселся за письменный стол...
Группа гестаповцев под командованием Плаумана и Винда окружила деревню. Фрёссе с жандармами заняли пригорок, а Россе замкнул цепь со стороны Свислочи. Козак шел с Плауманом и Виндом.
На рассвете они вошли в Хомонтовцы и начали обшаривать одну за другой избы, сараи, овины, коровники. Мужчин уводили с собой.
«Немцы в деревне!» — моментально разнеслось по Хомонтовцам. Вырва, который эту ночь провел у Гедича, отправил связного в дом, где ночевал с партизанами лейтенант Михал, а сам забрался в сарай и спрятался в сене.
Группы Плаумана и Фрёссе с обеих сторон прочесывали деревню. Вдруг в центре ее загремели одиночные выстрелы, а затем послышались короткие автоматные очереди. Стрельба усилилась и перенеслась из деревни на холмы. Это партизанский патруль Михала, отступая к лесу, наткнулся на сторожевое охранение жандармов и атаковал его. Михал прикинул, что цепь жандармов на холмах довольно редкая и у них нет пулеметов. Воспользовавшись этим, он прорвал кольцо окружения и устремился к лесу. Жандармы бросились в погоню.
Тем временем в деревне гестаповцы и жандармы продолжали обыскивать дом за домом. Раненый Гжегож лежал с высокой температурой в избе Стефана Микуци. Услышав стрельбу, он вскочил с постели и выбежал во двор. Увидев двух жандармов, направлявшихся к избе, Гжегож бросился бежать, петляя между строениями. Жандармы заметили его, открыли огонь, но Гжегож, преодолевая боль в ране и слабость, успел скрыться. Жандармы обыскали дома, сараи, коровники, погреба, но Гжегож будто сквозь землю провалился. Жандармы продолжали поиски.
Тем временем Гжегож, убегая от преследователей, увидел колодец. Минуту колебался, а затем подбежал, ухватился за цепь и полетел вместе с нею вниз, где поблескивало зеркало воды. Цепь смягчила удар. Гжегож нащупал ногами дно. Ледяная вода острыми иголками пронзила тело. Он прижался к стенке колодца. Над водой виднелась лишь его голова.
Жандармы сгоняли всех мужчин во двор школы. Там их ждали гестаповцы, комендант жандармского поста Винд, переводчик Россе. Поиски беглеца продолжались.
И вот один из жандармских патрулей, обходивших деревню, заметил, что у колодца раскачивается цепь. Это показалось им подозрительным. Они подбежали к колодцу, заглянули вниз и увидели торчавшую из воды голову человека. Жандармы начали кричать, кидать в него камнями, но тот не отвечал. Сообщили об этом Плауману. По его распоряжению одного из жандармов обмотали цепью и спустили в колодец. Спустя минуту окоченевшего Гжегожа подняли наверх и привели на площадь возле школы. Он весь дрожал от