. Потом из Валиного портфеля вылезла книжка с картинками «Финист — ясный сокол». В общем, Валя изо всех сил развлекала Ольгу — что угодно, лишь бы тетрадки не доставать.
Ах ты Валька-Валька!.. Вся её крохотная хитрость была теперь как на ладони. И Ольга, может, посмеялась бы над нею, если б не чувствовала, что хитрость эту подгоняет страх.
Ольга не хотела торопиться. Но когда-никогда, а ведь надо!
— Ну ладно уж, давай, а? — очень мягко сказала Ольга. Как будто попросила.
— А можно ещё одну-одну минуточку?
— Нет уж, пожалуйста, Валя. А то у нас время скоро кончится. (Она договорилась с воспитательницей, что берёт её на час.)
— Хорошо, — тихо согласилась Валя. Она открыла парту. Вдруг подняла руку, будто здесь в классе был Ветров.
— Ты чего? — удивилась Ольга.
— А можно выйти в туалет?
— По правде хочешь?
— Ой, очень хочется! — И Валя так сжалась натурально…
Прошло минут пять, ещё немного. Ольга отправилась за Валей. Как-то глупо она себя чувствовала. Неуверенно сказала в раскрытую туалетную дверь: «Ва-ля!» Ни ответа, ни привета. Ах ты господи! Заглянула внутрь — никого!
Не помня себя, Ольга помчалась на второй этаж… Валя преспокойно сидела за партой в своём классе, готовила чтение.
— Ты зачем убежала?! — спросила Ольга тихо, но решительно.
— А я… знаете, можно я… я можно сегодня здесь. А завтра уж…
И так она говорила это, будто перед дверью к зубному врачу. Бровки бесцветные, испуганные, глаза большие, и под глазами синяки — плакала.
— Ну хорошо, — сказала Ольга растерянно. — Идём хоть за портфелем сходим.
— А вы идите, идите, — попросила Валя. — Я сама после сбегаю, после чтения. И уроки сама, у нас уроки сегодня лёгкие… Вы идите домой.
Воспитательница — кажется, звали её Зоя Васильевна — занималась в это время в другом углу класса. Ольга взглянула на неё, почему-то струсила и поскорей улизнула.
Итак, первый день был плохой. И не утешила её поговорка, что, мол, первый блин комом. Кого она утешит! Но всё-таки Ольга решила сама с собой, что расстраиваться очень сильно не стоит, потому что, в конце концов, ещё ничего не ясно. Может, завтра получится!
Она принялась за свои собственные уроки. Но перед началом, вместо того чтобы привычной рукой открыть дневник сразу на нужной страничке, стала листать его с самого начала. Безрадостная это была картина!
В какой-то книжке она читала, как полководец обходит поле боя — кажется, Кутузов или Наполеон. Уже сражение кончилось, убитые лежат неподвижно, а раненые стонут из разных концов…
Так и Ольга — грустно ей было осматривать страницы дневника своего, недельные поля сражения. Там стонет тройка, там двойка — мёртвая отметка.
Алгебра да геометрия!.. А из-за них иной раз и по другим не выучишь, рукой на всё махнёшь с отчаяния и… Но учителя, они буквально это чуют. Как не знаешь (может, всего один раз в неделю!) — ну-ка, голубка, марш к доске!.. А после ей долбят на совете отряда:
«Ну хорошо, Лаврёнова! По математикам не соображаешь, а географию-то могла вызубрить?!»
Что тут ответишь? Как им объяснишь, этим счастливчикам, которые живут без двоек?! Ведь они вроде бы и правы…
Она пролистала так весь свой дневник от первого сентября до сегодня. Ещё раз поглядела на могучую, боевую четвёрку по истории и на невидимую двойку… Вдруг она подумала: «А вот меня бы — заставь кому-нибудь это показывать!.. Оля, мол, давай-ка твой дневник посмотрим. Да я бы не знаю что! Что угодно, лишь бы не это!..»
Она только головою покачала, когда представила себе, какие муки бедной Вальке пришлось пережить. Небось заглянет-заглянет в тетрадку и ужаснётся: «Нет, не покажу ни за что! Ко мне старшеклассница придёт, Оля Лаврёнова из шестого класса, как же я ей двойки покажу?!»
Надо к ней, к этой Вале Силиной, совсем незаметно, совсем на цыпочках подобраться. Надо, чтоб она мне поверила как-то. Чтоб она меня не стеснялась!
Тут Ольга опять представила себя на её месте. Что же это должен быть за человек, чтобы Ольга ему свои отметочки «золотые» не постеснялась показать?.. Да такого и человека-то нет. На всём целом свете нет такого человека. Прямо с ужасом Ольга подумала, до чего же она одинока из-за своих двоек. Аж сердце захолонуло. И тут же в голове пронеслось: а Вальке-то бедной каково?!
Но, как говорится, утро вечера мудренее. На самом-то деле не мудренее, а просто спокойнее. На математике ей ничто не угрожало. Все другие уроки выучены — вот вам и хорошее настроение. А что?.. Много ль человеку надо! Теперь, несмотря даже на дождь, ей казалось, что у неё очень много друзей. Не важно, что они как будто бы внешне не дружат. Главное, что они один отряд, одна школа. Взять хотя бы того же Лёньку Шуйского. Он совершенно ведь не злой, но дело в том, что ему всё в жизни слишком просто даётся.
Хорошее настроение усилилось ещё и оттого, что она легко, можно сказать запросто, помирилась с Машкой. Сперва спокойным голосом наврала ей, что записку её потеряла (мама называет это святой ложью), потом рассказала про Ветрова, про Валю, про то, как Валька исхитрилась улизнуть.
— Ой, ну надо же! — смеялась Машка. — Ну и девица! Ты с ней, Олька, гляди! Она тебя живо-два…
Машка любила слушать, как Ольга рассказывает. А про обличительное то письмо, про «предательство» Тамары Густавовны уже никакого разговора не было. Может, и Машка кое-что поняла. Или… а впрочем, кто его знает. Ольга об этом старалась ей не напоминать и сама не вспоминать — ни к чему!
«Здравствуй, Люда!
Я знаю, кого спросят сегодня по физике! Я случайно открыл журнал, когда нёс из учительской. Там стоят против фамилий точки — Семьянин, Горелов, Жужелица и Пашка. А если точки, это верняк! Как ты думаешь, им надо сказать? Мы по успеваемости и так карабкаемся.
Ты председатель, ты и решай! А я не знаю».
«Марин, хорошо, я согласен. Только давай не в три, а в полчетвёртого. Потому что я обещал маме помыть пол. А успеем мы так и так: там же начало в шестнадцать десять.
Марин! Зря ты взяла жевательную резинку у этого Князя. Я же тебе сказал, что я прочитал рецепт настоящей сибирской смолки. Очень тебя прошу: ну неужели ты не можешь без жевания прожить два дня?»
«Жужа! Тебя спросят по физике. Из достоверных источников! Выучи хотя бы этот урок — перед школой стыдно!
Записку порви. Если кто-нибудь узнает, вломим! Доброжелатель!»
Перед четвёртым уроком она пошла на малышовский второй этаж. Первым, кого она увидела, был, конечно, Ветров. Он стоял посреди чинно гуляющей малышни, словно Останкинская телебашня. Красная повязка на рукаве придавала ему особую торжественность — он был сегодня дежурным учителем.
Ольге идти больше было некуда, кроме как к нему: такая фигура заметная! И казалось, он тоже всех видит.
Вдруг длинная вереница пар поломалась, быстро натекло небольшое озерцо народа. И из середины его раздался громкий писк:
— Сергей Геннадиевич! К нам Оля Лаврёнова пришла!
Ветров повернул голову, улыбнулся, отыскал взглядом Валю. И вот они уже стояли — учительница и ученица — перед громадным Ветровым.
— Ну что, занимались вчера? — послышался с высоты его голос. Не строгий, но всё же какой-то значительный, потому что звучал он оттуда, откуда обычно звучит радио.
Ольга собралась уже пространно объяснять, как было дело. И тут почувствовала: в её руке тихо дрогнула Валина ладошка. Ольга быстро глянула на свою ученицу. Валя стояла, опустив белобрысую голову с крысиными косицами, и возила носком тапочки по паркету…
Так, ясно.
— Мы занимались, — с некоторой запинкой произнесла Ольга, — и… очень… в общем, хорошо позанимались.
Валентина сразу начала кивать, потом, осмелев уже, подняла голову — запрокинулась на Ветрова, как на звёзды.
— Занимались, значит? — переспросил Ветров. — А я вот результатов что-то не заметил.
Он глядел Ольге куда-то в макушку. Ольга прямо кожей чувствовала этот взгляд. Словно кто-то поставил ей в середину головы ножку циркуля. Вот врать-то оно как выходит! Валентина сегодня опять, видно, отличилась.
— После прогулки обязательно меня жди! — довольно строго говорила Ольга. Они стояли теперь у окна, уже вдали от Ветрова.
— Я даже раньше пойду, руки помою и сяду! — с готовностью согласилась Валя. Она, так сказать, «ела глазами начальство». И недаром: они были окружены кольцом любопытных и явно завидующих младшеклассных рожиц. Ольге даже неловко стало: ну подумаешь, что она за царица!
— Ладно, Валечка, я пойду? — сказала Ольга смущённо.
— Нет, пожалуйста! — прошептала Валя. — Давайте один кружочек прогуляемся!
Весь этот «кружочек» — туда и обратно по коридору в медленной веренице пар — Валька висела у неё на руке и неискренне болтала всякую чушь: уж не смешно было, а она опять принялась через силу хохотать над вчерашними их крокодилами. В общем, она «развлекала» Ольгу и ещё старалась, чтоб все это видели: вот какая у неё покровительница!
И смех и грех, думала Ольга, вот уж правда и смех и грех!..
Как-то всё это было ненатурально и жалко. Совсем не того она хотела!..
А после шестого урока, когда Ольга явилась в продлёнку, Зоя Васильевна ей объявила, что «Силина давно ушла домой. У неё бабушка заболела».
«Странно… странно», — подумала Ольга и спросила:
— Она вам записку показала, да?
— Я своим детям верю, — сухо ответила Зоя Васильевна. — А бабушка её писать не умеет. Коли ты вожатой стала, не худо бы это знать.
У неё были очки, бледное лицо, тонкие, заметно накрашенные губы и завивка мелкой волной, которую уж лет сто никто не носит.
И опять у неё оказалась куча времени на собственные уроки. Она долбила математики. Решила про себя: пусть я не так уж понимаю, но можно и просто выучить. Как вон в бурсе учили, в книге «Очерки бурсы»… Правда, там математик вроде не было.