Они вошли в дом. Сирил погасил лампу и на ощупь стал искать выключатель. Роберт закрыл входную дверь. Вспыхнул свет. Рютт поставил свернутый экран возле стояка для зонтов, потом повернулся и запер входную дверь на тяжелый, старый засов, который скользнул легко и бесшумно, потому что, вероятно, был хорошо смазан.
— Ну ладно, — сказал Сирил Бедфорд и, передав брату сумку с пробирками, широко зевнул. — Пойду в фотолабораторию, чтобы проверить, не надо ли что-нибудь подретушировать на снимках. И тоже потом немного вздремну…
— Спокойной ночи, господин профессор, — сказал Рютт и двинулся к лестнице, ведущей наверх. Сирил пошел следом за ним.
— Спокойной ночи… — сэр Гордон приостановился, взявшись за ручку двери. — Не забудьте: в шесть… Потом у меня будет еще масса дел до полудня, а после полудня хотел бы еще немного поспать перед дорогой… Правда, я, к счастью, хорошо сплю в самолетах, и вероятнее всего, проснусь уже в Нью-Йорке…
Он нажал на дверную ручку и, слыша приглушенные голоса на лестнице, вошел в свой кабинет.
Тщательно заперев дверь, он остановился и, сдвинув брови, осмотрелся. Затем медленно подошел к другому столу — лабораторному, который тянулся по всей длине одной из стен. Положил на него сумку с пробирками, рядом с ней шапку и вытер платком вспотевший лоб. Вокруг него, от двери и до окна, на всех стенках висели ряды застекленных коллекционных ящиков, в которых покоились ночные бабочки, большие и маленькие, со сложенными и разложенными крыльями, в разных стадиях развития; на листьях лежали яйца, в маленьких пробирках виднелись гусеницы, личинки и взрослые особи. Некоторые были большими, как те, что пойманы сегодня ночью, другие — совсем маленькими. Гордон оглядел всю комнату, скользнув по своему музею невидящим взглядом, а потом этот взгляд вернулся к столу, посреди которого, опираясь на стену, стоял маленький шкафчик, снабженный красной надписью «Осторожно — яд!». Он вынул из сумки баночку с цианом, поставил ее в шкафчик и автоматически повернул ключик в замке шкафчика. Затем подошел к подручной полке с книгами, стоящей рядом с рабочим столом. Он отодвинул одну из полок, которая искусно маскировала укрытую за ней кофеварку. Сэр Гордон насыпал в нее кофе из маленькой баночки и включил в сеть. Потом, стоя неподвижно, смотрел на небольшой столик, на котором стояла пишущая машинка. Услышав тихое урчание кофеварки, он подошел к лабораторному столу, открыл один из ящиков и вынул из него коробочку, в которой лежали маленькие прозрачные капсулы. Одну из них он вынул, а коробочку закрыл, положил обратно в ящик и задвинул его. Потом, держа в руках вынутую капсулу, снова открыл дверцы шкафчика с надписью «Осторожно — яд!» и снова вынул из него баночку, которую перед этим поставил туда. Из бокового ящика достал резиновые перчатки, надел их, открутил крышку баночки и аккуратно всыпал порошок в капсулу маленькой деревянной ложечкой. Закрыв капсулу, выпрямился и положил ее на стол. Затем снова закрыл шкафчик с ядами, внимательно осмотрел капсулу и, вложив ее в одну из маленьких коробочек, лежащих в углу стола, сунул эту коробочку в боковой карман брюк.
Кофеварка тихо и мелодично засвистела. Сэр Гордон снял перчатки, быстро подошел к ней и налил себе чашку кофе. Он поставил ее на столик, рядом с пишущей машинкой. Глядя на маленькое облачко пара, вьющегося над чашкой, тихо сказал сам себе:
— Ну вот… Кажется, это все…
Медленно подошел к столу, который хоть и был завален книгами и бумагами, создавал, тем не менее, впечатление строгого и постоянно поддерживаемого порядка. Такой порядок не является результатом уборки, — он существует всегда, когда человек, работающий за таким столом, ощущает внутреннюю необходимость окружить себя предметами, всегда стоящими на одних и тех же, заранее определенных местах, чтобы иметь возможность без труда взять их оттуда, где они должны находиться.
Сэр Гордон протянул руку и поднес к глазам небольшую фотографию в простой рамке, стоящую на столе. На фотографии была запечатлена его жена — Сильвия, красивая, в белом платье и улыбающаяся, она стояла на тропинке, окруженная цветами. С минуту он смотрел на снимок, потом медленно опустил руку и поставил фотографию на прежнее место. Потом подошел к окну и отодвинул штору. За окном еще не светало, но ночь уже не была такой густой и темной, как четверть часа назад.
— Двадцать первое июня… — прошептал сэр Гордон. — Самый длинный день года…
Он взглянул на часы. Четверть третьего. Задвинув штору и вернувшись к столику, на котором стояла пишущая машинка, автоматически выпил кофе, отставил в сторону чашку и вложил в машинку лист бумаги. Некоторое время сидел неподвижно, вглядываясь в чистый лист. Потом вынул из кармана коробочку с капсулой, повертел в пальцах и спрятал обратно в карман.
— Человек не должен бояться того, что должен сделать, — глухо произнес он, так, будто эти слова были отражением мыслей, таящих намного большее значение.
С внезапной решимостью он выровнял бумагу на валике и начал писать:
«Я больше так не могу. Я встал на пути любви двух людей, которых ценю и уважаю. Если бы я не ушел, то стал бы причиной трагедии, которая будет продолжаться всю их жизнь. А поскольку их счастье представляется мне гораздо более важным, чем моя жизнь, то, размышляя о них и о себе, нашел единственный выход, который видится мне возможным. К сожалению, я не смог бы жить без этой единственной в моей жизни женщины, которую я полюбил. Любимая, не сердись на меня. Не обижайся на меня за этот шаг. Пойми, что здесь я постоянно страдал бы, глядя на вас. А там… там будет лишь пустота и тишина…»
Часть третья
Глава третья
Немецкий истребитель сделал широкий круг и появился сверху справа, со стороны солнца, которое слепило Алекса… «Истребитель, справа, сверху», — сказал он в микрофон. «Понял, истребитель, справа, сверху», — ответили два спокойных голоса, один из которых принадлежал бортовому стрелку Бенжамину Паркеру. В ту же секунду маленькая черная тень на мгновенье перекрыла солнце, и сквозь рокот двигателей Джо услышал долгую, нескончаемую очередь пулеметов противника. Он нажал на штурвал, и нос тяжелой машины наклонился вниз к невидимой за облаками земле. Пулеметная очередь не смолкала. «Еще полсекунды, — думал Алекс, — еще четверть… Сейчас это кончится, а потом пройдет время, и он начнет атаку с другой стороны…» И сразу же грозный сигнал в мозгу: «Почему молчат наши пулеметы?» Но вражеская очередь не смолкала и не заканчивалась… Джо еще сильнее налег на штурвал. Бомбардировщик накренился на крыло и вошел в белую почти липкую вату облаков… «Теперь я от него ушел», — с облегчением подумал Джо. Но острый пронзительный треск пулеметной очереди не стихал. «Каким чудом он висит надо мной?» — успел подумать Джо и проснулся.
Он резко поднялся на постели.
Телефон звонил непрерывно.
Алекс тихо выругался и потянулся к трубке.
— Алло, это Алекс, кто говорит?
— …
— Я так и знал, что это ты… Кому бы еще могло прийти в голову будить человека ночью, да еще таким способом.
— …
— Что? Уже день? Ну тогда — добрый день!
— …
— Я надеюсь, что кого-то убили, иначе, полагаю, ты дал бы мне попользоваться моими гражданскими правами…
— …
— Да. Я понимаю. Но ты можешь, в конце концов, сказать, что случилось?
— …
Алекс тихо присвистнул и свободной рукой протер глаза.
— …
— Да, конечно, я его даже знаю. То есть — знал. Профессор, выдающийся экономист, который писал книги о ночных бабочках?..
— …
— Да, конечно, приеду! Буду через пятнадцать минут. В смысле — выеду через пятнадцать минут.
— …
Джо положил трубку и выскочил из постели.
Через полчаса он уже медленно вел машину по широкой загородной аллее, по обе стороны которой за высокими ограждениями утопали в старых садах виллы, почти все без исключения несущие на себе отпечаток моды, царившей в эпоху второй половины правления королевы Виктории. Хотя архитектурный стиль того периода всегда казался Алексу выражением величайшего упадка человеческого духа в этой области искусства, он, тем не менее, очень внимательно и подробно запечатлевал в своей памяти очередные дома с парными номерами в этой аллее.
Начинался теплый летний день. Могучий ряд старых лип, стоящих, вытянувшись, как гренадеры, вдоль тротуаров, бросал глубокую тень на сады и дома.
— Пятьдесят… пятьдесят два… пятьдесят четыре…
У тротуара напротив дома, означенного номером пятьдесят четыре, Джо увидел два больших черных автомобиля. Он хорошо знал их, но на всякий случай глянул на регистрационные номера. Один из автомобилей принадлежал заместителю начальника Департамента уголовного розыска Скотленд-Ярда. Джо мягко нажал на педаль тормоза и припарковался за этими двумя черными автомобилями.
Дом под номером пятьдесят четыре был расположен несколько дальше от улицы, чем соседние виллы. С того места, где Джо оставил свою машину, можно было увидеть лишь крышу дома, поскольку густой дикорастущий виноград заслонял весь дом, оплетая снизу доверху железную решетку с золотистыми остриями верхушек вертикальных прутьев. Целые каскады виноградных лоз опадали вниз на плиты дорожки и оплетали калитку, превращая вход в сад в вылет глубокого зеленого тоннеля.
Алекс вышел из машины и, с интересом оглядываясь вокруг, направился к калитке.
Стало быть, здесь жил и умер Гордон Бредфорд.
Джо покачал головой. Казалось бы, столь состоятельный человек мог выбрать для себя более оптимистическое окружение, чем этот мрачноватый, тяжеловесный дом, стоящий в далеком предместье. Но ведь это мог быть дом его детства. По всей видимости, он стоит здесь как минимум восемьдесят лет. А может, тут жили родители Бедфорда? Он даже мог родиться в этом доме. В те времена люди рождались не в клиниках, а дома. Это даже было хорошим тоном в державе старой королевы, где хорошее воспитание и скромные манеры были высшим, если не единств