Рут молча отворачивается.
— Ох! Ну, прости, моя лапонька. Замнем, ни слова о грустном. — Оборачивается ко мне, ее сияющая улыбка вдруг тускнеет. — Кстати, о грустном. Детка, у тебя бледноватая помада. У меня есть «Версаче», купила в Лондоне, здесь такой не найдешь. Розовая с перламутром, имей в виду. У всех нас, конечно, помады — завались, но почти все цвета быстро приедаются, на фиг их тогда покупать, верно? У тебя губки что надо, Рут, тебе не мешает слегка их оттенить, и никакого силикона не потребуется, ты не представляешь, до чего это больно, когда его закачивают. Приоткрой ротик, я кисточкой, так будет ровнее.
Мерил достает длинные помадные футлярчики, потом косметический набор — целый арсенал, извлекает разнокалиберные кисточки. Она нарочно загораживает собой Рут, одна нога на полу, вторая — на сиденье, коленка почти вплотную у бедра Рут.
На шоссе (в данный момент, как я понимаю, мы где-то в сердцевине Австралии) никаких машин больше нет, поэтому Тим вдруг резко подает в сторону, и теперь мы едем борт о борт с Робби. Ивонна радостно выкрикивает: «Привет!» Робби энергично крутит рукой, что означает: «Сбавь скорость». Между пальцев зажата огромная самокрутка с марихуаной, он раскуривает ее, потом, всю обслюнявив, дважды глубоко затягивается, Тим резко подъезжает еще ближе. Мерил, потеряв равновесие, падает на Рут. «Эй, вы там, вылезайте!» — с этим кличем Робби наполовину высовывается из окошка, нависая над мельтешащими внизу — то чуть правее, то чуть левее — белыми разделительными полосками. Йани начинает выкарабкиваться через люк в крыше, при этом маневре его зад упирается в мою физиономию. Ну что же, милости прошу… Выбравшись, он вдруг резко откидывает голову — как от удара. Не ожидал, что снаружи такой ветрище. Просто ураган, пришлось мальчику ретироваться внутрь кабины и протянуть руку через окошко. Пересевшая за руль Ивонна чуть притормаживает, чтобы окна оказались друг против друга, Йани наконец выхватывает самокрутку у Робби. Трюк благополучно завершен. Первым делает затяжку Тим, потом сам Йани, потом он передает ее Мерил, та заботливо подносит ее к губам Рут. Рут, курнув, протягивает самокрутку мне. Я — вышвыриваю их обмусоленный косячок в окошко.
Припарковавшись, мы ждем, пока Мерил доведет облик Рут до кондиции полной неотразимости, творческий процесс в самом разгаре. То, послюнявив палец, подправит ей бровь, то размажет очередной слой помады, вернее, нежно разгладит. Я сижу молчу и пытаюсь понять, почему меня этот процесс так раздражает. Сдается мне, что все это здорово смахивает на флирт, на самый откровенный флирт! Меня гложет ревность собственника: Рут моя, она моя клиентка, я за нее отвечаю и должен решать, что с ней следует делать, а что — нет.
Ивонна тащит меня за руку из машины, мы всем стадом бредем к соседней улочке, застроенной низенькими, раздавшимися вширь домами, с нависающими лоджиями, опирающимися на мощные колонны из кирпича. Надутые пластиковые бассейны, цветочки-газончики, собаки, машины, и, разумеется, всюду торчат огромные тарелки антенн. До чего же уродливы, снести бы их к чертовой матери. Ивонна то и дело хихикает. Улочка упирается в Площадь Граждан. Тут тебе и сады, и монументы, и бурная ночная жизнь.
Слышу, как Рут шепчет Мерил: «Мне жутко жарко, я вся в поту, все тело влажное». Это звучит как зазывный страстный лепет, я автоматически мысленно фиксирую: «вся в поту… влажная».
У входа жирный малый предлагает мне травку, у него асимметричные уши и плотоядный рот, продает уже готовые косяки с дурманом. Я мотаю головой.
— А блондиночку-школьницу?
— Никаких школьниц.
— Недорого…
— Говорю же — нет!
Мы входим внутрь, нас всасывает толпа, состоящая из сплошь исколотых татуировками индивидуумов и увечных ковбоев (во всяком случае, шляпы — ковбойские). У кого оторваны пальцы, у кого-то — вообще нет руки… Я оторопело смотрю на культи. Обретя наконец дар речи, спрашиваю у Ивонны, как у них тут с техникой безопасности, она тут же спрашивает об этом местного фермера, в ответ только выразительная жестикуляция: отстань, давай лучше выпьем, чего тебе плескануть?
Меня тянут к бару, а там… всюду развешаны дамские лифчики, их сотни, нежные на ощупь, отделанные слегка замусоленными кружевцами, на некоторых имеются висюльки, бахрома, стеклярус. Номер «А», самый маленький, на эту экспозицию не допустили, ни одного экземпляра…
Протискиваемся к танцевальному загону: фиолетовый пол, фиолетовые изразцы на полстены. Садимся. Стиль, скажем так, викторианский: лепные виньеточки-веточки, много зеркал, в честь праздника обложенных снегом из ваты. Гирлянды мигающих лампочек — то в быстром, то в медленном ритме, из-за этих перепадов перед глазами — разноцветные пятна и слегка мутит. Натыкаемся на очередную, обкурившуюся до полной одури жертву «веселого Рождества». Поверх топика она нацепила один из бюстгальтеров, они, видимо, и есть главный сегодняшний «прикол». Девчонку бьет дрожь, хотя тут жарко, как в сауне. Стекляшки-бриллианты, нанизанные на бахрому, позвякивают в такт дрожи.
— Скинемся на косячок, — лепечет она.
Нет, не скинемся; Ивонна тоже против, потому что после травки не может думать ни о чем, кроме секса. Девица спрашивает, как нам новые усилители звука, жутко мощные, их только сегодня установили, правда, супер?
— О-о-о, да-да, — говорит Ивонна. — С-супер.
Но по лицу видно, что она имеет в виду не усилители, на нее накатили воспоминания… Они с Робби так славно однажды покурили, балдели несколько часов. Даже не понадобилось картинок с киношными мальчиками, и без них было все тип-топ, непередава-а-емое блаженство.
— А-а-ах! — Поправив прическу, она протягивает мне руку, приглашает потанцевать. — Доставьте мне удовольствие!
— Нет, нет, спасибо, не могу, очень хочется пить.
— О-о-ох, — хлопает себя по лбу. — Простите, я и забыла, что вы на посту. На страже. Да, конечно.
И она уже не сердится, ребячливо треплет меня по макушке, дробно притоптывая каблучками — ну просто «фламенко» — удаляется. Ну а я смотрю на смутные тени официантов, лавирующих среди столиков и толпы, на публику… Все чаще глаз натыкается на лифчики, надетые поверх футболок и рубашек, некоторые просто обмотали ими шею, как шарфом. Забавно, в сущности. Но мне не до забав, я не выпускаю из вида Рут. И все больше не то чтобы злюсь, но — дозреваю.
Она и Мерил изредка мелькают среди толпы, с томным видом выламываются друг перед дружкой. К ним подбегает какой-то тощий доходяга, на животе у него болтается расшитая мишурой сумочка-кенгуру, в таких носят младенцев, но у него там вместо младенца собачонка, с гладкой шерстью. Еще одна парочка, оба по пояс голые, блестят от пота, на головах — резиновые оленьи рожки. Рут исподтишка за мной следит, вернее, не столько за мной, сколько за бутылками. Как только официант ставит их на стол, тут же подскакивает и хватает пиво — без спроса. И тогда я завожусь уже всерьез. И вцепляюсь во вторую бутылку.
— Можете дать мне еще одну?
— Нет. Полагаю, тебе не стоит пить.
— А я полагаю, что стоит.
Узнаю тон Мерил: хамовато-безапелляционный. Рут, виляя бедрами, снова мчится к Мерил… ага, что-то шепчет ей на ухо, та в ответ нежно проводит рукою по ее руке, от плеча вниз, потом, еле-еле касаясь, обводит пальцем тонкое запястье — явно с подтекстом. Я чувствую это, и настолько остро, что сам невольно глажу собственную руку, боже, какая у меня грубая кожа, как наждачная бумага… Они вдруг расходятся, Мерил направляется к стойке бара.
Двенадцатый час, в бар набивается все больше и больше народа, меня охватывает паника. Хлопаю ребятам из доморощенного джаза, а сам озираюсь. Где же Рут? Хлоп-хлоп, хлоп-хлоп, ну и духотища, стар я уже для таких развлечений. Ч-черт, разве в этой свалке что-нибудь можно увидеть? Изредка я все-таки нахожу ее взглядом, но очередная стайка куколок в жутких, расшитых блестками и мишурой «прикидах», тут же ее загораживает, ритмично сотрясаясь в танце. Ну что ж, придется внять уговорам Ивонны. И вот, выделывая коленца, пробираюсь поближе к тому краю, где засек Рут. Ого. Эта провокаторша в объятьях Мерил, и та со знанием дела обцеловывает ей ухо… Ну, это уж черт знает что… меня распирает бешенство. Я подскакиваю к Йани:
— Привет.
— Привет. — Он трясет бедрами сбоку от меня, поэтому, чтобы он услышал, приходится хлопнуть его по плечу и заорать в самое ухо:
— Что это с вашей сестрой?
Привстав на цыпочки, он смотрит на эту парочку. На то, как Мерил осыпает Рут страстными поцелуями.
Он пожимает плечами:
— Запала на Рут.
— Но это же не совсем… нормально.
Тут его толкает в бок Тим, и Йани громко излагает ему мои претензии. Оба искренне недоумевают, что меня так смутило.
— А что тут такого?
— Так вы — противник секс-меньшинств? — с ехидцей спрашивает Тим и хохочет.
Я в ответ тоже хохочу.
— Между прочим, Рут ваша сестра, которая пока еще не избавилась от ментальной зависимости, сдерживающие центры отключены. Тут ее гуру хорошо постарался. Так что она может запросто попасть в какую-нибудь историю, в моей многолетней практике примеров было предостаточно. Потому я и стараюсь держать ее под контролем.
Какого черта я перед ним распинаюсь! Подняв плечи, пробираюсь сквозь толпу, особо никого не рассматривая.
Подхожу к Робби и прошу ключи от машины. Он, стряхнув пепел с сигареты, молча кидает мне связку, я ловлю их над самой моей головой. Что ж, это уже прогресс, видимо, расквашенный нос Фабио произвел на него тогда впечатление.
Однако Рут что-то не видно, ни в толпе танцующих, ни в баре. Проталкиваюсь среди потных дрыгающихся тел к Мерил.
— Простите, Мерил, а где Рут?
Даже головы не повернула. Я продолжаю сверлить ее взглядом, как сыщик из сериала.
— Простите, Мерил, а где Рут?
— Да слышу я вас, слышу, просто пытаюсь сообразить.
Долгая пауза, теперь уже Мерил оценивающе меня рассматривает. Знает? Или не знает? Что же все-таки, черт возьми, происходит?