— Тренер.
— А Аглая где?
— Ну… С другими тренерами. На тренировке.
— А вы что — филоните?
— Э-э-э… Нет. У меня библиотечный день.
Дама опять фыркнула.
— Вы можете ее сюда вызвать?
— Зачем?
— Ну раз вы отказываетесь объяснить, что происходит, я вынуждена обратиться непосредственно к дочери. Чтобы получить информацию из первых рук.
— Да я, собственно, не отказывался… Если хотите, я могу…
— Вы будете вызывать, или мне полицию вызвать? — холодно поинтересовалась дама.
— Сейчас попробую.
Я набрал в личном чате: «Патрик, ты сейчас сильно занята?»
Ответ пришел мгновенно: «Совсем не занята, у нас перерыв минут на тридцать, пока свиньи респятся. А что?».
«Можешь в колледж вернуться? Думаю, что ненадолго».
Небольшая пауза.
«Без проблем, Сергей Дмитрич сказал, что можно и не торопиться. Он, если что, у девчонок танкование потренирует. Только вы меня поводком выдерните, а то лень до портала идти».
«Дергаю?»
«Да»
В ту же секунду в библиотеке появилась Патрик. Она увидела мать, и ее глаза сначала стали очень удивленными, а потом — очень злыми.
— Что ты здесь делаешь? — не проговорила, а скорее прошипела она. — У тебя же нет аккаунта!
— Теперь есть, — с вызовом ответила ничуть не испугавшаяся дама, — А вот магазина в Ляличах больше нет. Продала. Дорогое это удовольствие, как выяснилось. А что делать, если дочь переселилась в виртуальность и мать родную знать не хочет?
— Зачем. Ты. Сюда. Пришла. — голос Патрика просто звенел металлом.
— На тебя посмотреть! — не осталась в долгу мать. — Узнать, наконец, что происходит! Ты что, соплюха, совсем рехнулась? Решила, что раз колледж заканчиваешь — то и бога за бороду взяла? А мать тебе уже не указ, да? Оперилась, говоришь, крылья распушила?! Да я тебе сейчас перья-то повыдергаю! А ну — отвечай, что это еще за афера, что за дружки? Куда ты влезла? Что вообще происходит? Почему я обо всем последней узнаю?
Патрик молчала, только бледнела все сильнее и сильнее. А госпожа Леонидова, если она, конечно, Леонидова, расходилась все больше и больше.
— Что ты молчишь? Воды в рот набрала? Ты вообще знаешь, сколько мне этот твой колледж обошелся? Мать с утра до вечера пашет как ломовая лошадь, с шести до двенадцати каждый божий день, каждый божий день! А ты? Ты вообще о ком-нибудь, кроме себя, думаешь? Коза драная! Ты понимаешь, что если я завтра сдохну от инфаркта, то ты по миру пойдешь, потому что ни хрена не умеешь и учиться ничему не хочешь! Почему я должна опять уйму денег вкладывать, аккаунт заводить, здесь тебя по всему колледжу с собаками искать, людей занятых дергать — потому что из тебя дома слова не вытянешь! Ничего добиться невозможно! Быстро отвечай, дрянь, — что происходит?!
— По колледжу, значит, бегаешь? Людей занятых дергаешь? — губы у Патрика тряслись, как будто их кто-то дергал за нитку. — Мало тебе Дальнереченска, еще и здесь меня теперь позорить будешь, да? Видеть тебя не могу! Меня тошнит от тебя, поняла?
Она метнулась к двери, но на пороге остановилась, и отчетливо отчеканила по слогам:
— Не-на-ви-жу-те-бя!
И хлопнула дверью так, что я порадовался за качество здешних косяков.
Секунду-другую я стоял совершенно ошалевший, разглядывая столь громкую, как выяснилось, дверь. В это время сзади раздался странный и очень неестественный звук. Примерно такой получается, если надуть воздушный шарик, а потом растянуть пальцами горловину.
Я оглянулся. Мама Патрика выла. Она повыла, наверное, с минуту, а потом, глотая слезы, принялась причитать.
— Дура я старая-я-я! Опять я все испортила-а-а-а! Да что же это такое? Да за что мне это все? За какие-такие грехи? И чем это я бога прогневила, что он так карает-то меня!!! Это же никакого сердца так не хватит — так болеть…
Потом она запричитала что-то уже совсем неразборчивое, а я стоял, как дурак, и слушал. Потом, наконец, догадался, налил из кулера водички и сунул стакан ей в руку.
Она, давясь, выпила половину, потом помолчала минутку и абсолютно ровным голосом спросила:
— Вот что мне делать, скажите? Вы ведь старый человек, здесь не поймешь, но я чувствую, что вы старик. Мы, коммерсанты, людей чувствуем, без этого ничего не получится. Вы жизнь прожили — скажите, что мне делать?
Я молчал.
— Людей чувствую, а дочь родную — нет. Она как будто за стеклом сидит, и не достучаться до нее, не докричаться — хоть наизнанку в крике вывернись. Когда так случилось, когда потерялась кровиночка моя?
И она опять заплакала.
— Вы знаете, у меня ведь никого нет, кроме нее. Вообще никого, даже себя. Я на себя давно рукой махнула, только ради нее живу. Я ведь ее в семнадцать родила, одна, и всей помощи — только мама. Папашка ее свинтил сразу, как только про ее будущее появление узнал. Роды тяжелыми были, она лежала неправильно и ногами вперед пошла. Я думала — сдохну, когда рожала. Натурально сдохнуть собиралась, на тот свет отчаливать. Акушерка-старуха вытянула — как давай меня матом крыть. Трехэтажным, я такого и не слышала тогда. Помогло, как ни странно, собралась я, выдавила ее из себя. А потом…
Она сглотнула.
— Потом то же подыхание, только медленное. Денег нет, у мамы пенсия по инвалидности, пособие — копейки. На институт, конечно, плюнула, на последние коробку детского питания купила, собралась, пошла работу искать. И поклялась тогда себе самой страшной клятвой, что я сдохну — но сделаю так, чтобы дочка нужды не знала, чтобы ее жизнь счастливее моей была. Ну что тут скажешь — все так и случилось, все сбылось! Кто там сказал — бойтесь своих желаний, они могут сбыться? Умный человек был. А я вот дура была, и даже не догадывалась, что плата такой непомерной встанет. Мы ж люди простые, почитай что деревенские. У нас и город-то — одно название. А я ведь пятнадцать лет, без отпусков, без выходных, с утра до вечера, как лошадь запряженная… Каждый божий день! Дочку и не видела почти, сначала мама с ней сидела, царствие ей небесное, потом, когда все случилось, я уже поднялась немного, нянь нанимала. Вот и упустила кровиночку. И ладно бы дрянь выросла, которая только о себе думает — нормальная же девка получилась, и с головой, и с сердцем. А вот не слышим друг друга — и все. И не достучаться.
Мы опять немного помолчали.
— Как так получается, когда все ломается, вы не знаете? Мы ведь для них, пока они маленькие — боги, самые натуральные. Они же только нами живут, нами дышат. Свет в окошке мы для них, по-другому не скажешь. И думаем, дураки, что всегда так будет. А потом — раз! И бог с пьедестала рухнул. И вдребезги. И не склеить уже.
— Почему все так плохо, вы не знаете? — вновь спросила она — Я ведь сюда пришла, и магазин продала, и аккаунт завела, потому что сердце изболелось уже. Не могу я без нее, зачем мне такая жизнь? Думала, поговорим, обнимемся, поплачем вместе, две родных души ведь, других не будет. А увидела ее — как бес толкнул! Опять разоралась, и, похоже, что было еще у нас с ней — и то доломала. Почему так, вы не знаете?
Молчание становилось уже совсем неприличным.
— Не знаю, — честно ответил я.
— А я знаю! — эхом откликнулась она. — Слишком люблю. Слишком боюсь за нее. Как увижу — так сердце сожмется. Вот и кричу — беду отгоняю.
Она встала и, не прощаясь, пошла к двери. Остановилась там же, где и дочь, также повернулась и сказала тихо:
— Вы простите меня, Дмитрий Валентинович, что свою беду на вас навалила. Не могла я больше внутри носить. Выговориться надо было. Извиняйте, если что не так.
И ушла.
Я так и не узнал ее по имени.
Я посидел еще минут десять, переваривая произошедшее. Потом вошел в тренерский чат и набрал: «Слышите, старичье, посоветоваться надо. Тут вот какое дело…»
Через полчаса всем нашим подопечным пришла рассылка:
«Внимание выпускникам команды № 25! Послезавтра объявляется большой корпоратив — отмечаем победу на первом этапе. Место проведения — локация, трактир. Явка строго обязательна. Банкет будет совмещен с родительским собранием, кто не приведет хотя бы одного из родителей — будет отчислен из команды. Это не шутка. Тренеры».
Глава 13
Два дня народ активно качался, я сидел в библиотеке, Цитамол протоптал несколько загадочных для стороннего наблюдателя кругов в парке.
Малиновский и впрямь оказался еще большим дураком, чем все думали — случайно увидев Петьку, выходящего из портала, он тут же кинулся на него, даже не дождавшись появления остальных членов нашей команды, шедших следом. В итоге — сначала быстро улетел на перерождение, а затем вылетел из Турнира за доказанное покушение на соперника.
Семеновна ходила именинницей — потроша добычу наших семинаристов в промышленных масштабах, она первой из нас взяла пятый уровень мастерства. Следуя данному когда-то обещанию, изучила потрошение насекомых, а сейчас они вдвоем с Сергеевной днями ломали голову, думая, какую бы добывающую профессию выгоднее взять. Митрич с Андрюшкой педагогически зверствовали, к вечеру старшеклассники валились с ног в буквальном смысле слова. Зато стараниями неуёмного военного пенсионера все пятеро взяли, наконец, пятый уровень. И это был рекорд. Если верить онлайновой таблице, мы не были первыми, кто взял пятый уровень, но именно наша группа стала первой, где этот рубеж пересекли все пять членов команды.
Старушки тут же решили проводить грядущий корпоратив по девизом «Пятью пять — двадцать пять». Это было тем более символично, что номер нашей команды в общем списке был именно двадцать пятый. Ну и, конечно же, этот «родительский день» сильнее всего заставлял волноваться и нас, и наших подопечных. Мы проводили его в субботу вечером, а в воскресенье устроители Турнира должны были подвести итоги первого этапа, наградить победителей и объявить задание на второй этап.
И вот, наконец, суббота. «Военные вожди» отпустили свое воинство еще в обед, наказав «помыться, погладиться и приводить родителей в харчевню в 17.00». Света с Ниной толкались в харчевне с утра, готовясь к празднику, с обеда к ним присоединились и мы. Митрич, правда, откровенно маялся в ожидании, периодически интересуясь, скоро ли кто появится, потому как «дело к вечеру уже».