Он досадливо поморщился, здесь было что-то явно личное.
— А вообще — интересная вы женщина, Светлана Сергеевна. У вас, похоже, талант какой-то — мужчин из нашей семьи на неприятные эмоции разводить.
— А вы — нет! — отчеканила железная бабка. — Неинтересный вы мужчина, Анатолий Михайлович. Я ведь тоже много таких, как вы, видела, и вашу породу знаю. Кстати, и комбинат у меня тогда отжали тоже из-за такого же, как вы — рационально мыслящего. Вот всем вы хороши — и говорите умно, и действуете правильно, и деретесь здорово, я бы очень хорошо подумала — стоит ли с вами в драку лезть. Но — как на духу признаюсь — меня всегда на смех пробивало, когда видела, как вас, таких послушных, с ложечки дерьмом кормят.
— Ага, ага. Зато мы остаемся и делаем дело, а вы — уходите свои белые одежды донашивать да собой, любимым, восхищаться. Ну и чем же вы нас лучше?
— Я не знаю, чем, и не уверена — лучше ли, — медленно проговорила Сергеевна. — Понимаю только, что я дерьма не ем, и поэтому во мне его меньше.
Она провела ладонями по лицу, одним глотком осушила стакан и толкнула его по столу к банкиру.
— Спасибо за виски, Анатолий Михайлович. Может, хватит уже, а? Давайте я в очередной раз уйду, а вы в очередной раз останетесь. Что там с нашими договорами?
— С договорами все хорошо, — принял предложение волчара. — Я вам все уже сказал — этот раунд ваш. Команду я дал, с минуты на минуту вы четверо получите на мейл сообщение о расторжении контракта. Оригиналы придут по почте на вашу богадельню через пару дней. Но не обольщайтесь — раунд — это еще не вся партия. Принципы у меня, может, и гибкие, но вот память — долгая. Игра еще не закончена, правда не факт, что она будет длинной.
И он демонстративно отвернулся от нас, просматривая что-то в интерфейсе. В наступившей тишине у меня блымкнула почта, сообщая о поступлении нового письма. Письмо, естественно, было от администрации «Второй молодости». Через минуту такие сообщения получили все четверо.
— Нажмите в письме согласие с расторжением договора. Ну что ж, поздравляю, вы теперь вольные люди, — директор так и не оторвался от интерфейса. — Посмотрим, что там у нас. Кредиты не брались, услугами социального магазина пользовались все, кто бы сомневался, долгов нет, снаряжение… О! Прошу сдать выданное из кланхрана снаряжение.
Я сделал шаг вперед и молча положил на стол свою розовую панамку. Анатолий Михайлович посмотрел на нее почему-то с отвращением.
— Камни.
На столе появилась кучка из пяти камней.
— Ну, пожалуй, что и все. Можете быть свободны.
Мы двинулись к двери, и в спину нам раздалось:
— Да, чуть не забыл. Рекомендую поторопиться. Поскольку вы четверо теперь абсолютно посторонние люди, в течение часа вам нужно покинуть территорию «Второй молодости». Иначе ваше пребывание здесь будет расценено как незаконное проникновение в социальную локацию. А это — весьма серьезное нарушение. В зависимости от тяжести содеянного, предусмотрено несколько видов наказания, от социальных работ до стирания персонажей. Указ герцога об ужесточении наказания по этой статье оглашен и обнародован семь минут назад, все в рамках общеигровых норм. Это раз. Высшей судебной инстанцией в нашем герцогстве являюсь я. Это два. А три — новых персонажей без визы «Бигбанка» вы завести не сможете. Есть такой пункт в общем договоре, какой там у него номер, Светлана Сергеевна?
— Восемь-два-четырнадцать, — механически ответила стерва, которая сейчас явно лихорадочно прокручивала в голове варианты.
— Эх, Светлана Сергеевна, Светлана Сергеевна, вам бы другой характер — цены бы вам не было! — директор просто истекал хорошим настроением.
— Мы же не успеем с Митькой! — опробовал себя в роли Капитана Очевидность Товарищ капитан.
— Ничем не могу помочь, закон есть закон, — банкир развел руками. — Да, на магазин время можете не тратить. Он обслуживает исключительно работников локации. Нет, посторонним ничего не продает. Да, и свитки телепортации тоже. Как видите, я играю честно. Вы так и будете здесь стоять? Мне работать надо.
За дверь Сергеевна выскочила первой и сразу взяла за грудки Рукожопа, о котором за напряженностью диалога все забыли:
— Андрей!
Залетчик сразу замотал головой:
— Мне тоже ничего не продадут, я же больше не прикомандированный, у меня срок вышел.
Из-за не успевшей закрыться двери послышалось:
— Именно так.
— Черт! — королева бросила пацана и горохом ссыпалась по лестнице. Мы втроем последовали за ней.
Оказавшись на улице, мы завертели головами, но наша атаманша, бросив: «Сюда!», уже встала на курс.
— Ты уверена? — засомневался Митрич.
— Дебилы, вы что, до сих пор карту не раскрывали?
— А чо ты сразу обзываешься, кто же знал?
Но Сергеевна опять заморозилась, и ответом его не удостоила.
Я поднял голову — у окна стоял Анатолий Михайлович и, улыбаясь, наблюдал за нами.
Через пятнадцать минут я в очередной раз сидел на дороге, восстанавливая выносливость, и в очередной же раз взывал к разуму.
— Слушайте, ну это уже просто смешно! Ну вот объясните мне — зачем пропадать всем, если можно откупиться одним человеком?
— Заткнись и не трать энергию! — грубил в ответ Митрич.
— Да пошел ты! Не, ну правда, ну что вы как дети? Вы меня что, в плену у фашистов бросаете? Ну найдут меня, ну выключат — что я, помру без этой игрушки? Семьдесят три года жил и ничего, не похудел даже. Ну глупо же просто. Будете мне по вечерам сказки рассказывать о своем житье-бытье.
— Закрой рот! Русские своих не бросают!
— Сам заткнись, брат-два доморощенный. Свет, ну хоть ты им объясни — даже если вы втроем выйдете до срока, все равно мы его этим умоем!
— Мить, прекрати, — отозвалась Светлана. — Сто раз уже говорили. Ему именно это и надо — чтобы мы тебя бросили. Рациональное, мать его, поведение.
— «Бросили…» — проворчал я, внутренне признавая ее правоту. — Вы меня еще и не поднимали.
— Дайте я его пну? — мрачно потребовала гражданка Динкилякер.
— А это идея! — заорал Митрич. — Не, не пинай! Давай его поднимем! Не, правда, давайте его вдвоем потащим, пока он восстанавливается. Минут пять пронесем, а больше и не надо. Блин, ну что вы тупите, на НВП[54] что ли переноску раненых не изучали? Семеновна, иди сюда! Санитаркой будешь. Руки крест-накрест!
— Отработала я свое санитаркой, — ворчала Семеновна, но послушно следовала командам.
Вскоре я, как падишах, восседал на скрещенных руках, а с боков ко мне нежно прильнули отдувающиеся немка с военным. Хоть сейчас на плакат с пропагандой бисексуализма, тьфу!
— Ну что, восстанавливается? — интересовался пыхтящий Митрич.
— Все, опускай, я зеленый уже.
И мы скорым шагом двинулись дальше.
— Сергеевна, как мы там по таймеру? Сильно выбиваемся? — поинтересовался неугомонный Митрич. Угодив на импровизированный марш-бросок, он почувствовал себя в родной стихии и всех доставал.
— А уже все, ребята, — криво и жалобно улыбнулась Света. — Уже приехали. Я подсчитала — не успеваем. Даже если Митю сейчас бросим, нас все равно в полукилометре от границы примут.
И тут я в первый раз увидел плачущую Снежную Королеву.
— Это все я… — всхлипывала она. — Из-за меня это все. Прав он, во всем прав — всю жизнь я людей подставляю! Самых лучших, тех, кто мне поверил! И все из-за гонора своего проклятого. Я как чума заразная, как болезнь! Ну вот зачем я на обострение пошла, ради чего? Похвастаться «дыркой» вскрытой сучке захотелось, вообразила из себя…
И она тихонько завыла, но тут же осеклась, перестала всхлипывать и часто заморгала, загоняя слезы обратно.
— Это все омоложение это проклятое, — тихо сказала она. — Купилась, вообразила себе невесть что, крылья расправила. А вот и кончилось все. Быстро.
Мы молчали, не зная, что делать. Лишь Семеновна приобняла подругу и гладила ее по голове, как маленькую девочку.
— А ну разговорчики в строю! — заорал вдруг Митрич. — Чо стоим, воины?! Вперед, шагом марш, команды «разойдись» не было! Вперед, вперед, вон Митя уже зеленый!
— Зачем? — по-прежнему тихо спросила Света.
— Инструктаж будет на ходу!
Пожав плечами, я двинулся вперед, за мной — все остальные.
Митрич, помолчав минутку, наконец заговорил:
— Я, конечно, так красиво, как Светка, излагать не могу, но вот что я вам скажу: если меня чему армия и научила, так это тому, что сдаваться нельзя. Вообще. Никогда. Если ты сел и крылья сложил — ты двухсотый. Без вариантов. А будешь барахтаться — может, и вывезет кривая.
— Ну какой смысл идти, Сережа? — упиралась плакса. — Ну примут нас не здесь, а в километре от границы — в чем разница?
— Кстати, — влезла в разговор Семеновна, — а почему за нами не следит? Я думала, с нами пару стражников отправят, чтобы повязать, как время выйдет.
— А смысл, Нина? — устало ответила Сергеевна. — Выход из локации через ущелье, там пост, его не обойдешь. Они нас, опоздавших, и возьмут под белы рученьки.
— В чем смысл, говоришь? — вернулся к теме тугодум Митрич. — Ну смотри: жизнь есть жизнь, конечно, и с чудесами в ней не густо, сами знаете, не дети. Но если полная жопа накрыла и шансов нет — можно сдаться, а можно дергаться. Вот если сдаться — то накроет сто процентов, без вариантов. А если дергаться, то хоть какой-нибудь один сраный процент, да появляется. И иногда он срабатывает, это все армейские знают. Раз в год и палка стреляет. Поэтому ты права, а не он. По жизни права — всегда до конца идти надо, я это еще лейтехой зеленым понял, когда меня на стройбат к судимым кинули. Я поэтому с тобой и иду, а не за твои красивые глазки. Зареванные.
— В кои-то веки наш Сапог что-то умное сказал, — встряла немка. — Все правда, Светка. Почему врачи на операции пациентов не бросают никогда, даже если все уже давно ясно? Именно поэтому — всяко может случиться. Чего только в жизни не бывает. Поверь, я в своей больничке таких чудес насмотрелась…