Очки на миг вспыхнули зеленым.
— Вы удовлетворены?
Огр кивнул.
Света, сняв обновку, аккуратно сложила дужки, убрала очки в футляр, который через мгновение исчез в сумке.
— Мы закончили? — мило улыбнулась она.
— Почти. Если у вас вдруг изменятся обстоятельства или вы просто передумаете?
— В таком случае вы первые на очереди. Слово.
— Отлично. Ну и на прощание — ответ на так и не заданный вами из деликатности вопрос: какого черта я вообще самолично сюда приперся, а не отправил к вам того же Саню. Дело в том, что у меня в реале есть кое-какие дела с Бигбанком. До меня дошли определенные слухи, вот и я решил посмотреть на вашу команду, так сказать, живьем. И, надо сказать, не жалею о потраченном времени. С вами будет интересно. Всего доброго, господа работяги, рад был знакомству.
Вдруг его голос вновь стал стальным:
— А теперь я бы хотел переговорить с владельцем участка. Наедине!
Андрюшка вздрогнул и поднял голову. Светлана пожала плечами, и тихо прошептала: «Ты уже большой мальчик, думай сам».
Мы гурьбой двинулись в выходу и услышали в спину:
— Внизу заказан обед. Как меня заверили, здесь очень неплохо готовят. Я буду польщен, если останетесь на обед. Кирилл, Богдан, — обратился Петр к так и не двинувшимся с места телохранителям, — постойте за дверью, пожалуйста.
Столы внизу буквально ломились от снеди, и Митрич, потирая руки, прямым курсом двинулся к выставленному изобилию. Девушек, любезно придерживая под локоть, сопровождали работяга и гоблин. Мне есть совсем не хотелось, и я вышел на улицу. Почти сразу меня окликнул возница, возившийся, извините за невольный каламбур, с каретой.
— Мужик, будь ласка, подержи оглоблю, а? Я не дотягиваюсь, а шеф уже выйти скоро должен.
— Да без проблем.
Управился водила буквально секунд за тридцать, и, отряхнув руки, уселся на запятках. Приглашающе хлопнул ладонью:
— Садись, брат, в ногах правды нет. Эх, покурить бы, но нет здесь табака. Вот всем хороша работа, но с куревом беда. Я, как вечером домой возвращаюсь и из капсулы вылезаю, одну за одной высаживаю. Жинка моя бурчит, чтобы бросил, а я без курева не могу.
— Хорошая работа, говоришь? — удивился я. — А мне кажется — разводилово. Вкладываться надо серьезно, доходы копеечные, работа нудная, да еще и спину перед барином гнуть заставляют. Я, конечно, здесь недавно, но что-то впечатления не фонтан.
— Да как тебе сказать… — охотно включился в разговор кучер. — Не без того, врать не буду. Но тут вот какое дело — ты бегом не занимался?
— Нет — удивился я.
— А я занимался. И вот что тебе скажу — можно бежать стометровку, а можно 10 километров. И силы рассчитывать придется, сам понимаешь, по-разному. И я тебе больше скажу — стометровку, так или иначе, пробегут все, а вот десять километров — только несколько человек из сотни. Я к чему веду: здесь работа — на десять километров, она не для спринтеров. И пробегут ее не все.
— А что тогда телевизор сюда всех заманивает?
— Так это ж телевизор, у него работа такая — врать. Нету здесь никаких золотых гор, которые обещают. И вообще — здесь, как и там — кому как повезет. У меня вот первый хозяин лютый чудак был. На букву «Му».
Я ведь в грузовых перевозках начинал, водителем телеги был. Артель у нас, значит, а хозяин — гнида. Кровь у хлопцев пил ведрами, всех задолбал, до икоты. Левачить не давал, весь ремонт — за твой счет, штрафы — за всю херню на всю мазуту. А самое главное — унижать людей любил, это ему слаще всякой водки. Вот ей богу, я тогда триста раз проклял, что в это дело вписался. Веришь, нет — психовал, ночами не спал, чуть не плакал, так жалко себя было. Решил хозяина поменять, резюме на спецфоруме выставил, а его за месяц никто даже не открыл ни разу.
А с другой стороны — а что делать? Кредит за капсулу висит, кредит за маунта висит, дети малые еще, а жинке 35 лет было. Сам понимаешь, это такой возраст, что и покрасоваться хочется, и пошопиться — много ли ей того бабьего цвета осталось?
Работа меня тогда спасла. Психовать бросил, зубы стиснул, думаю — мужик я или не мужик? Хозяин орет, а я как будто не слышу — киваю, и работаю дальше. В общем, пахал с утра до вечера. Не за гроши пахал — какие там в дупу гроши, платил этот говнюк копейки, — а за опыт. За все заказы брался, даже за самые копеечные, на работе до полуночи задерживался. Один уровень взял, второй — смотрю, просмотры моего резюме расти начали. Оно же там автоматически обновляется. Потом предложения пошли — сначала, конечно, жулики всякие писали, которые с говна пенку снять хотят, а потом и нормальные люди к себе звать начали.
Я, сам понимаешь, от своего говнюка сразу ушел, но новую работу выбрал ту, где опыта побольше капало. Так потихоньку и начал подниматься, теперь вон сам видишь — олигарха вожу. И дело не в том, что олигарх меня пригрел. Не, все наоборот — это я его выбрал. Это я уже выбирать могу, понимаешь? Чтобы и шеф мужик нормальный был, и платил нормально. Вес у меня появился, водилу с моим уровнем мастерства еще найти попробуй.
А сразу здесь ничего не бывает. Сразу ты здесь никто и звать тебя никак.
— Ну вот и получается, — заметил я, — что здесь сначала надо кучу унижений стерпеть, чтобы потом нормально жить начать. Причем в открытую терпеть — барину кланяться, и шапку ломать.
— Ну, во-первых, баре разные бывают, у Барсука вон — нулевая ступень идентичности, он ничего не требует. И он не один такой. Но резон в твоих словах есть, уродов здесь хватает. Я тут уже три года, кучу работ сменил, где только не ездил, с кем только не говорил, и всякого насмотрелся. И вот что я тебе скажу: здесь все то же самое, что и там. Понял? Вообще никаких отличий нет. Здесь люди, и там люди, здесь гниды, и там гниды. Просто здесь все в открытую, а там — исподтишка. Здесь просто нахрен пошлют, а там — «сожалею, но вы недостаточно квалифицированы для этой позиции». А мне не один ли хрен — как меня с работы выкинут? Что здесь я для барина пыль под ногами, что в оффлайне для шефа — та же пыль, он меня и за человека не считал. Здесь поклоны бить заставляют, а там в кабинет зовут и под юбку лезут. И знает ведь, сука, что мужа у нее нема, а дите хворое, поэтому за работу она руками и ногами держится — а все равно лезет.
— Так ведь можно и по морде дать, — заметил я.
— Можно, — легко согласился возчик. — Дело нехитрое и дерьмом себя чувствовать не будешь. А что ты через месяц чувствовать будешь, когда сыну курс прокалывать надо будет, а денег на лекарства нет? Я никому не судья, жизнь человека иногда в такую раскоряку ставит, что и не поймешь — что хорошо, что плохо. Что важнее — гордость или сын? И не дай бог, чтобы нам с тобой такой выбор делать когда-нибудь пришлось. Я тебе так скажу — что бы человек не выбрал, я его осуждать не буду.
И все это хорошо, пока ты молодой, и не за кого, кроме себя, не отвечаешь. Потому что жизнь — она лесенкой. Всегда кто-то над тобой стоит, и под тобой. И не всегда людей на этой лесенке правильно расставляют. Я вот смотрю здесь на всяких банкирских да депутатских сынков, которые тута в масштабируемом шмоте гуляют, что дороже моей квартиры стоит, на спесь да на гонор их смотрю. Молодой был — злился на таких, а сейчас не злюсь. Это нам здесь — работа, а им игра, пусть себе играют. Всегда будут тот, кто играет и тот, кто работает, всегда будут паны и холопы, по-другому не бывает.
Мне вон батька рассказывал — даже при коммунистах то же самое было: начальство и простые люди. Разве что воли гнидам, наверх залезшим, меньше давали, вот они себя и сдерживали. Причем не от души сдерживание идет, а от ума. Там ведь дураков мало, они понимают, что предел у людей есть. Нельзя все время терпеть, терпелка рано или поздно закончится, планка упадет и тогда все тормоза слетают. Им оно надо? У меня ведь тоже граница есть, которую я никому перейти не дам, и тому первому хозяину не дал бы. Ни жена, ни дети не остановили бы. А он хоть ума и небольшого был, но чуйка у него прекрасно работала — ни разу эту границу не перешел. Ни со мной, ни с другими мужиками. Рядом крутился, на грани ходил, но не заступил.
И последнее, что сказать хочу — если человек что-то из себя представляет, если лапками дергает — все равно он рано или поздно на свое место встанет. Где ему и сверху правильный человек будет, и снизу такие же.
Вот, говорят, что людям вверх стремиться надо. Глупости это все. Чем дальше вверх, тем меньше места, все не влезут. Люди в основном по кругу ходят, но не просто так, а место свое ищут, где им ничего не жмет и не мешает.
— А ты, я так понял, свое нашел уже? — поинтересовался я. — Складно говоришь, вот только если люди вверх стремиться не будут — значит, вниз провалятся. А там известно, что находится.
— Нашел, да. А знаешь, когда понял, что нашел? Меня Барсук раз спросил: не хочешь ли, Юрко, полный аккаунт взять? Я тебе, говорит, беспроцентный кредит дам на три года, сколько ж тебе можно в работягах ходить? А я как подумал — это же опять качаться, опять с нуля все. Ну да, профессия при мне останется, да и заработки у воинов побольше наших. Но тут как посмотреть — хороший мастер не меньше дружинника получает, а уж если редкий крафтер — то и поболе. Хотя не в деньгах дело, самое главное — просто не хочется. Когда все хорошо легло, ничего нарушать не хочется. Гармония, кажись, это называется.
Подумал, в общем, — не, говорю, Петр Семеныч, не надо мне этого. Вот через пару лет, когда старший подрастет и его к делу пристраивать надо будет — тогда и приду к тебе на поклон. За кредитом на капсулу и полный аккаунт. Пусть сразу воина качает, а я подмогну, если что. Такой уж закон человечий — детям судьбу легче своей делать, иначе для чего жить? Вот так люди вверх и идут — медленно и постепенно. А ежели саженец тянуть, чтобы быстрее рос — загубишь его и все.
— Да ты философ, Юрко, — улыбнулся я.
— Философ не философ, но мозгой раскинуть люблю. Мы ведь, водилы, много всего видим, и времени обдумать все это у нас тоже хватает.