— Митя!!! — прервал эти философские рассуждения вопль Митрича. — Митя, ты куда пропал? Девки аж испугались. Иди давай, а то Светка тебя на лоскуты порвет.
— И то верно, заболтались мы, — подержал Митрича Юрко. — Иди, Дмитро, а то хозяйка твоя осерчает. Бог даст, еще свидимся.
— Да не хозяйка она мне. Такая же, как и мы, только башка у нее получше моего варит. Вот и командует нами.
— Ну так я и говорю — именно поэтому всегда и будут те, кто велит, и те, кто слушается. Главное, чтобы по ступенькам расставляли по-честному. Ну все, бывай.
— И тебе не хворать.
Всю обратную дорогу я молчал и думал — пригрузил меня Юрко. А Андрюшка, гад малолетний, так и не раскололся — о чем же они с огром беседовали. Кроме «не могу, слово дал» мы так ничего от него и не добились.
Последняя неделя пролетела незаметно. К нам еще несколько раз обращались по поводу данжа, но тут обошлось без личных встреч — хватало короткой переписки. Нам много раз пообещали горы золота — но потом, три раза — взять к себе в клан, но тоже потом, и один раз — полный капец и мучительную цепь перерождений прямо сейчас. Караташ и Извольский с нами так и не связались, но Сергеевна заявила, что молчанию удивляться не приходится — они наверняка обо всем уже в курсе:
— Они же наверняка у огра в клане себе «кротов» навербовали, да и он, думаю, не отстает. Всех людей не проверишь, а золотой ключик открывает любые замки. А если знают, что договариваться с нами не о чем — так чего время зря терять?
Наше боевое звено качалось как подорванное. «Три танкиста» перешли на 12-уровневых мобов, никого сильнее на нашем участке просто не было. На третий день Андрюшка наконец-то выбил 10 уровень, а на четвертый спалился Митрич.
Выяснилось, что неуемный дед, выбив пятый уровень, начал, как он выразился, «индивидуальную подготовку». Каждый вечер, вместо того, чтобы идти спать, он тайком возвращался в капсулу, брал Тортика и ночами гасил семиуровневых мобов, благо, их локация была неподалеку от нашего дома. Спалил его охранник нашей богадельни, когда капитан, которого от усталости и недосыпа кидало от стенки к стенке, уже под утро брел к себе в комнату.
Господи, как же орала на него Семеновна! Такого перечня синонимов словосочетания «старый дурак» я не слышал никогда, и наверняка больше не услышу. Митрич сначала пытался спорить, но между этими сыплющимися блоками из матерных слов невозможно было просунуть и лезвия ножа. Поэтому мы втроем просто смиренно ожидали, когда утихнет буря.
Наконец, после слов «… а шдохнешь — штопки на твоих поминках не приму, хлеба крошки не шьем!!! Так и знай, штручек шкрюшенный!» разошедшаяся врачиха остановилась перевести дух. Эстафету подхватила Сергеевна.
— Сережа, ну правда, — мягко сказала она, — ну чем ты думал? Через три дня защита падает, нам послезавтра в данж идти. А если бы с тобой что-то случилось? Ну мало ли — сердце схватило, инсульт, да все что угодно. Тебе ведь не двадцать лет, и даже не пятьдесят. Ну разве можно устраивать себе такие нагрузки? Бог с ним, что игра бы псу под хвост пошла, не о том речь, но о нас ты подумал? Что же ты себя не бережешь?
К моему удивлению, Митрич не стал ни оправдываться, ни орать, а просто тихо и очень серьезно спросил:
— А для чего беречь, Свет? Ладно, перед данжем действительно не надо было, согласен, виноват, не подумал. Но вообще — для чего мне себя беречь? Для маразма? Для утки? Зачем мне это догнивание?
Он махнул рукой, и продолжил:
— Я себя контролировать привык, без этого помер бы тысячу раз. А когда понял, что подсел на игрушку хуже, чем алкаш на водку — даже испугался немного. Долго тогда думал — неужели совсем в детство впал, и на старости лет игрушка для меня смыслом жизни стала. Хуже подростка, которого от компьютера не оторвешь. Надо бы как-то себя ограничивать, что ли. А потом вдруг подумал — да какого черта? От чего ограничивать, и для чего ограничивать? Что у нас здесь, в реальности, есть? Доживание? Соседи-маразматики?
А там — вот там-то, как ни странно, жизнь настоящая. Там от меня что-то зависит, там мне чего-то добиваться надо, упираться как в молодости — до упора. Там на мне ответственность за людей, там от меня польза есть. Так лучше уж я там помру, в настоящей жизни, чем здесь годами слюни пускать. Помните — в школе «Песню о соколе» учили? Ладно, что говорить, сами вы все понимаете, потому что такие же, как я. Понимаете, просто себе не признаетесь.
Я подсел к нему и приобнял его за плечо.
— Брось, Серега. Мы же не потому, что ты плохой, а мы хорошие. Мы просто за тебя очень испугались. Ты прав, для нас сейчас настоящая жизнь — там. Потому и испугались, что никак нам сейчас без тебя нельзя. Нам еще подвиги совершать, и невозможное делать реальным. Ты, главное, не дергайся. Помнишь, у Визбора?
И я негромко запел, отчаянно сожалея, что нет гитары:
Спокойно, дружище, спокойно!
У нас еще все впереди.
Пусть шпилем ночной колокольни
Беда ковыряет в груди —
Не путай конец и кончину:
Рассветы, как прежде, трубят.
Кручина твоя — не причина,
А только ступень для тебя.
Спокойно, дружище, спокойно!
И пить нам, и весело петь.
Еще в предстоящие войны
Тебе предстоит уцелеть.
Уже и рассветы проснулись,
Что к жизни тебя возвратят,
Уже изготовлены пули,
Что мимо тебя просвистят.
Когда я допел, зависла неловкая пауза. Чтобы разрядить обстановку, я спросил:
— Ты лучше скажи, чего вообще на износ вдруг рванул? Чего-то конкретного добиться хотел или просто так?
— Шестой уровень хотел выбить до данжа, — глухо пояснил Митрич. — У Тортика на шестом «глухая защита» появляется. Он просто втягивает голову и лапы в панцирь, и весь входящий урон наполовину режется. Очень нужная штука.
— Ну и как — выбьешь?
— Теперь выбью. Я ведь не идиот, я все посчитал — потому и задержался в ту ночь. Ночами сидеть больше не надо, я бы как раз за оставшиеся дни и докачался спокойно, и восстановиться успел. Не спалили бы меня — вы и не узнали бы ничего.
— Вот и качайся теперь шпокойно, математик, блин, — подключилась к разговору Семеновна. — Тебе вооще щитать положено тока до двух, на «первый-второй». Напугал всех, чертяка в фурашке.
Оставшиеся дни прошли штатно. В последний вечер, будто нарочно, из медведя, на котором Митрич получил шестой уровень, выпал лут. Это была сумка на сто ячеек с прямым подключением к аукциону. Семеновна, малость обалдев, пояснила, что стоит она безумные деньги. Митрич ликовал, и уверял всех, что это знак свыше.
На следующее утро мы вошли в игру в шесть утра. До падения защиты оставалось двадцать часов. Семеновна прошлась по опустевшему дому, проверить, не забыли ли чего — возвращаться мы не собирались. Потом мы выставили на продажу мой утренний улов, и Андрюшка отключил аукционные функции на камне возрождения — теперь весь непроданный лут и купленные вещи будут падать сразу в новую сумку. «Сын полка», в отличие от стильного Митрича, выглядел очень забавно — настолько разномастными были вещи, выкупленные ему на 10 уровень с бора по сосенке.
Мы встали у крыльца, и посмотрели на дом, в котором прожили месяц. Семеновна украдкой промокнула глаза.
— Ну что, пошли, что ли? — просто сказал Митрич.
И мы пошли.
Прода 8
Данж и впрямь оказался недалеко — минут через десять мы стояли перед небольшим холмом, у которого с одной стороны как будто огромным ножом была срезана «горбушка». На срезанном боку переливалась малиновыми нитями овальная мембрана высотой с человеческий рост.
— Отзывай Сивку, он туда не пройдет, — принялся командовать Митрич. — А телегу здесь придется бросить, будем надеяться, не сопрут, пока нас не будет. Или, Мить, может, останешься, посторожишь? Тебе все равно там делать вроде как нечего.
В ответ я лишь выразительно посмотрел на него, а Семеновна хмыкнула.
— Чтобы когда захватчики к данжу прибегут, им было бы на ком злобу сорвать? Ты хоть иногда своей верхней конечностью думай, валенок.
У Светы блымкнула почта, и, посмотрев письмо, она вдруг начала озираться вокруг.
— Что случилось? — поинтересовалась Семеновна.
— Барсук прислал письмо из двух слов: «Удачи вам!».
— Следят, что ли? — встревожился Митрич.
— Да нет, их же на участок система не пустит. Скорее всего, просто вычислил примерное время, когда мы пойдем в данж — и угадал. Ладно, мы идем или как? Митрич, командуй.
Старик выпустил Тортика, внимательно осмотрел Андрюшку, зачем-то заставил его попрыгать на месте, поинтересовался — не забыл ли он переместить эликсиры в слот быстрого доступа, затем обратился к нам.
— Порядок прохождения будет такой. В коридорах впереди идет Тортик, за ним — я, дальше вы втроем, Андрюха замыкающим. При нападении — вжимаетесь в стены и прикидываетесь ветошью. У нас с Андрюхой действия отработаны, поэтому ваша задача — ни в коем случае не путаться под ногами, не проявлять своего присутствия, и вообще не отсвечивать. В залах — железное правило: пока мы втроем не закончим зачистку, вы околачиваетесь в коридоре. В зал заходим только по моей команде. Понятно?
«Да», «понятно», «не дурней тебя», — вразнобой ответили мы.
— Ощущения всем выставить максимум на 50 %, ну, кроме Светы, конечно. Мало ли что, здесь помирать реально больно.
А что у нас со Светой? Я, похоже, традиционно что-то пропустил из-за своей «отселенности». Но Митрич не дал додумать — охотник вдруг размашисто перекрестился:
— Я первый, Андрюха за мной, остальные — секунд через десять. Береженого бог бережет.
И, пустив вперед Тортика, капитан шагнул в портал. Андрюха двинулся за ним след в след, я галантно пропустил вперед старушек и вошел последним.
К моему удивлению, данж вовсе не был подземельем, а я искренне полагал, что это синонимы. Здесь ярко светило солнце, небо было голубым, а трава зеленой. Вот только неба было немного — пройдя через портал, мы оказались в нешироком ущелье, чьи отвесные рыжие стены уходили вверх на какую-то невообразимую высоту. За нашей спиной светился портал, а вперед уходила узкая тропа.