ФИЗИЧЕСКАЯ ЗАЩИТА — 25-40
ЗАЩИТА ОТ МАГИИ — 2-5
+5 % ШАНСА ОГЛУШЕНИЯ
СТАНДАРНАЯ КАСКА НЕЖИТИ МОД. 1К-АЭД
+5 К СТОЙКОСТИ
СТАНДАРТНЫЕ САПОГИ НЕЖИТИ МОД. 1СА-КРЗ
+2 К ЛОВКОСТИ
— Вот теперь пойдем, — кивнул я. — У меня, как вы говорите, задротство проснулось.
Андрюшка хрюкнул.
— Мбвана, а что такое «задротство»[139]?
— Ну и что твой Барсук сказал? Сразу нас с нашими просьбами послал и чуть погодя? — Митрич, как обычно, сразу взял быка за рога, едва все собрались.
— Да нет, не послал. Но и денег тоже не дал, — наша предводительница была какой-то задумчивой
— Это как? — заинтересовался я.
— Работу предложил, — пояснила Светлана. И опять замолчала.
— Что за работу-то? Давай уже, подруга, рожай, что из тебя все клещами тянуть приходится? Зачем мы сюда тащились на тебя, красивую, посмотреть? Мы с Митричем, между прочим, с самого сенокоса ушли, мобы просто косяком перли. Нет, бросили все и нафига? Твои вздохи на скамейке слушать? — обозлилась грубая Семеновна. — Давай уже, колись, что ты у него вымутила.
— Да в том-то и дело, что ничего. На него тоже, знаешь ли, где сядешь, там и слезешь. Он волчара опытный, на хлопанье глазками не клюет, и деньги считать умеет. Олигархи вообще этому первым делом учатся. Сколько я их не знала все жадные, поголовно. Не Плюшкины и не Скуперфильды[140], но по большому счету не сильно далеко от них ушли так, отстегивают побирушкам от искусства копейки иногда, чтобы приличья соблюсти.
— Короче!!! — рявкнула Семеновна. — Что за работа?!
— Да понятная работа, ничего неожиданного, — махнула рукой Светлана. — Караташа кошмарить. Людей его на ноль множить, можно будет грабить караваны[141]… Вести партизанскую борьбу, в общем. Каждый вечер отчет, сумма начисляется ежедневно по итогам отчета.
— Он там башкой о притолоку не стукнулся часом, морда его волосатая? — осведомилась Семеновна. — Это мы, значит, будем Караташа кошмарить, потом Барсук нам денег даст, и мы такие придем и в дверь постучим: «Караташик, брат, мы тут пошалили немного, но зато денежку тебе принесли. Пусти нас в данжик!». Смешно.
— Конечно, смешно, — откликнулась Светлана. — Естественно, все будет не так. Badger собирается у Караташа наш бывший участок отбивать. Но это так, между нами. Барсук хитрый он в первую драку не полез, армию свою сохранил в неприкосновенности, пока Караташ Извольского выносил. Проблема в том, что у него бойцов хоть и побольше, чем у Караташа, но они послабее. Силы примерно равны, а на наемников Барсук тратиться не хочет говорю же, жадные они все, лишнюю копеечку никто из них не переплатит. Вот когда Барсук участок у Караташа заберет он нас и пустит в данжик, причем за весьма умеренные деньги. Но всю эту сумму мы у него должны авансом натурой отработать, кошмареньем то есть. Хотя бы нескольким караташевским бойцам уровень сбить, к примеру. Как он мне сказал: «Я иду вам на уступки, но мне представляется справедливым, если и ваша группа будет активно вкладываться в нашу будущую победу. Я не требую невозможного, хайлевелы вам не по зубам, но там хватает бойцов и вашего уровня. Главное, вам нужно создать нервную обстановку, чтобы он начал злиться и дергаться. Вывести его из равновесия, короче говоря. Кроме того, я надеюсь на вашу креативность, которую вы уже много раз демонстрировали». Кстати, он прекрасно знает, что бойцов у нас уже трое и кто из вас какого уровня тоже в курсе. И про Тортика знает. Разве что про скелета еще не разнюхал.
Повисла пауза.
— Ох-хо-хо… — наконец-то высказалась Семеновна. — И долго нам партизанить придется? Может, он полгода воевать собираться будет? У нас квест протухнет, там меньше месяца осталось.
— Ну ты уж, Нин, дурой-то меня не считай, — обиделась Светлана. — Естественно, сроки я первым делом оговорила. Мы должны зайти в данж самое позднее за три дня до окончания квеста. Он согласился.
— Ох-хо-хо… — повторила Семеновна.
— Да понимаю я все! — взорвалась Сергеевна. — Да, условия не сахар, но что смогла то выторговала. В конце концов, это единственный реальный способ попасть в данж. По крайней мере, у меня больше никаких идей нет.
— А охрану у данжа положить и внутрь заскочить? — поинтересовался Митрич. — Я как-то забежал, посмотрел издалека. Там всего два бойца у входа сидят. Расслабленно сидят, крылья сложили, сапоги стянули, в носу ковыряют.
— Ох, Сережа, ну когда уже вы гайды читать будете? — взвилась на него Сергеевна. — Они потому и расслабленные, что чужие в данж могут войти, только получив от хозяина участка одноразовые жетоны на вход. Там на программном уровне все реализовано, не обойдешь. Караташ мог и не ставить никого, все равно смысла охранять нет. Наверное так, для порядка, пост там организовал. Чтобы народ при деле был.
— Это он правильно, — согласился помрачневший Митрич. — В армии главное, не чтобы солдат пользу приносил, а чтобы он задолбался. Иначе от безделья у солдата мысли разводятся, а это опасно! Ох-хо-хо… То есть никак нам в данж по-другому не попасть?
— Никак, Сереж, — вздохнула Светлана. — Без разрешения хозяина участка никак.
— А что вы паритесь? Нормальные условия нам предложили! — вдруг влез в разговор Андрюшка. — По-моему, все справедливо. Поупираемся сейчас, через три недели в данж попадем. Кинуть Барсук вряд ли кинет, не похож он на кидалу. Нормально! Сейчас еще Цита прокачаем и нормально всех ПК-шить будем. Не, ну реально, партизанить это же прикольно. Фан, движуха, все дела. Лут опять же. Романтика, блин! Всяко лучше, чем тупо гриндить[142].
И тут мрачный Митрич неожиданно взорвался:
— Рот закрой, сопляк, когда старшие говорят! Романтика ему, блин! Ты ту романтику нюхал когда-нибудь, обалдуй малолетний? Ты вообще знаешь, что такое партизанская война? Это когда на тебя охотятся все, загоняют как дикого зверя. Забудь о гостинице, забудь о кроватках. Мы бомжевать будем! Все время в бегах, все время настороже! Спишь вполглаза, где-нибудь в лесу в листья зарывшись, и каждый день на новом месте. А сам ты бьешь только в спину и каждый день придумываешь новые подлости. Потому что в честном бою никаких шансов у тебя нет. И все тебя боятся и ненавидят. И враги, и местные гражданские. Потому что ты всем жить мешаешь, всем поперек горла встаешь. И ладно мы, мужики, но девчонкам нашим так же придется по лесам скрываться. И тут меня битого, опытного мужика такая тоска берет, как представлю, что опять надо к такой жизни возвращаться. А ты «фан, движуха»! Молоко еще на губах не обсохло, жизни не видел, а туда же советы давать!
Андрюшка пошел пятнами. Он открыл было рот, но так и не нашел, что сказать, и от этого покраснел еще больше. Наконец, он рявкнул:
— Да пошли вы!
И выскочил из гостиницы, хлопнув дверью.
Прода 19
На следующий день Андрюшка в игре не появился. Бабки весь день безостановочно пилили Митрича. Тот же, понимая, что виноват, даже не отбрехивался. Чтобы ему не выели мозг окончательно, он после обеда куда-то удрал, взяв с собой только верного Тортика. А мы весь день бродили по лесам вчетвером: я, старушки и охраняющий нас Цитамол.
— Вот ведь говнюк какой! — никак не могла успокоиться Семеновна. — Напакостила кирза и смылась. Вот все вы, мужики, такие — как накосячить, так вы первые, а как ответ держать вас тут же митькой звали.
Старушка закончила потрошить зарубленную Цитамолом лису. От скелета на охоте была большая польза, которая, правда, могла обернуться и большими проблемами. На «нечистую силу», как обзывала его Семеновна, агрились все, даже зайцы. Поэтому выслеживать никого не приходилось, главным было не собрать «паровоз».
— И здесь пусто! — раздраженно резюмировала хилерша-потрошительница, отправив шкурку и мясо в сумку. — Что за жизнь пошла? Жилья своего нет, денег нет, лута нет, ладу в семье и то нет! Ну вот кто этого сапога за язык тянул? Ну что он, не понимает, что ли, что Андрюшка еще подросток практически? Ну разве ж можно в таком возрасте так человека унижать?
— Человека ни в каком возрасте нельзя унижать, — поддержала тему травница, сортировавшая очередную набранную охапку, — а Митрич просто привык в своей армии на людей орать да так и не поймет, что давно уже не в казарме. А нынешние дети совсем не то, что мы в их возрасте были. Они в своей жизни ни ремня, ни даже угла обычно не видели. Андрюшка вон, единственный ребенок. Как я понимаю, ему всю жизнь в рот заглядывали: «Андрюшенька то, Андрюшенька се…». А потом жизнь ключом по голове настучала, объяснила, что он не милый, не дорогой, не любимый и не единственный[143]. Сколько подростков на этом ломается? Вспомни, каким он был, когда мы познакомились!
— И не говори, подруга! — охотно откликнулась Семеновна. — Только-только он с нами отошел немного, только-только улыбаться начал, все успокоилось и вдруг БАЦ! Вот такое услышать. И от кого. От лучшего своего друга, от учителя можно сказать! Ну как так можно?! Нет, Светка, давай сворачиваться, не играется мне сегодня. Половина седьмого уже, хватит, наработались на сегодня. И вояке этому пиши пусть вылазит уже из игрушки. И в Молоди тащиться нечего, только зря время терять. Здесь распадок укромный, до завтра здесь тела поваляются, никто и не найдет. Все, выходим, Андрюшке звонить будем. Что-то неспокойно у меня на душе.
— Хорошо, — кивнула Светлана, которая уже набивала текст, судя по всему писала Митричу. Не отрываясь от этого занятия, она обратилась ко мне: — Мить, поставь своего скелета на охрану, все спокойнее будет.
— Хорошо.
Я подошел к Цитамолу. Скелет преданно смотрел мне в глаза, улыбаясь во все зубы. Цитамол был единственным из нашей компании, кто пребывал не просто в хорошем, а в прекрасном настроении. Скелет был создан для войны, а воинам нет ничего хуже, чем сидеть без дела и не иметь возможности проверить свое умение побеждать. Выход из подземелья, где годами ничего не происходило, и последовавшая за этим прокачка, сопровождавшаяся многочисленными победами над разнообразной лесной скотиной