Гитлеровцы тут же открыли по ним минометный и пулеметный огонь. Пришлось залечь и плотно прижаться к земле.
Помощь пришла неожиданно. Штурмовики, во главе которых был Николай Сербиненко, и истребители видели, что происходит внизу. Они поняли, что их товарищи находятся под сильным обстрелом. По радио Сербиненко дал команду:
— Всем на выручку командира!
Отыскав вражеские минометные батареи и пулеметные точки, штурмовики накрыли их пулеметным и пушечным огнем. Самолеты с грозным ревом проносились над траншеями, не давая гитлеровцам поднять головы.
Огонь стих. Озеров поднялся и побежал вдоль железнодорожной насыпи. Все четверо быстро добрались до своих траншей.
— Ну, ребята, спасибо вам! — Озеров обнял спасших его бойцов и стрелка. — Если б не вы — сгорели бы мы оба.
Над ними все еще кружили самолеты. Боевые друзья не хотели возвращаться домой. Евгений махал им руками, давая понять, что они с воздушным стрелком в безопасности и благодарят за помощь.
Кажется, они поняли. Николай Сербиненко собрал группу. Самолеты четким строем прошли низко над землей и скрылись за горизонтом.
Озеров со стрелком вышли на шоссе. Обочины дороги были забиты обгорелыми машинами, танками, перевернутыми орудиями. «Видно, бой здесь был жаркий, — подумал Озеров. — А может, это следы нашей работы? Ведь мы пару дней назад в этом районе нанесли пять ударов всем полком».
Вскоре их нагнала грузовая машина. Из кабины высунулся майор-артиллерист, спросил:
— Товарищи летчики, это не вы горели?
— Да, мы, — ответил Евгений.
— Садитесь, подвезем, — сказал майор.
Через час они благополучно добрались да своего аэродрома.
Вечером, собрав боевых друзей, Озеров сделал разбор этого вылета. За проявленную боевую сплоченность, дружбу и взаимную выручку Озеров всему личному составу объявил благодарность.
Никому ни слова
Февраль — месяц метелей. А здесь, в придунайских перелесках, не метет колючая поземка, в заснеженных долинах не образуются заструги и наметы на дорогах, возле хуторов и деревень. Чаще начало появляться солнце, с каждым днем светит сильнее. Зима здесь необычная, мягкая. Идет мокрый снег. Трудно бороться с ним. Аэродромщики целые ночи напролет расчищают взлетную полосу, самолетные стоянки и подъездные пути. Все это делается во имя одного: самолеты должны летать. Обязательно должны. Этого требует обстановка, дела на фронте.
Позади тот день, когда летчики совершили последний боевой вылет на Будапешт. Вернее, на Буду, так как левобережная часть города — Пешт — была освобождена от фашистов намного раньше. Теперь остатки гарнизона сдались и в Буде.
В самом Будапеште наступило затишье. Зато в другом районе — возле города Секешфехервар, между озерами Балатон и Веленце, — бои разгорелись с новой силой. Враг, озлобленный разгромом будапештской группировки, решил взять реванш. Он выдвинул навстречу наступающим советским воинам несколько танковых и пехотных дивизий. На одном участке фашистам удалось прорвать наши боевые порядки, выйти к Дунаю. Для наземных войск сложилась критическая обстановка.
В воздухе наши дела также осложнились. Фашисты бросили в бой десятки истребителей, бомбардировщиков. Летать становилось с каждым днем труднее: «мессершмитты» группами нападали на штурмовиков, затрудняя боевую работу. В воздушных боях были сбиты летчики Попов, Пункевич, Петраков. Несли потери и истребители, прикрывавшие «илы».
Однажды в штурмовой авиаполк прибыли гости — летчики-истребители.
— Давно пора! — радуясь, сказал Озерову Сербиненко. — А то в воздухе вместе, а на земле никак не встретимся. Молодец парторг, договорился. Командиру-то, видать, недосуг.
— Обстановка… Некогда, — ответил Евгений, но его друг махнул рукой и увлек Озерова за собой в штаб.
Летчики штурмовики и истребители заняли три проходных комнаты. Гостей-истребителей рассадили, как и полагается, в передней комнате. Старшим у них был майор Николай Краснов, Герой Советского Союза, имевший на своем счету 39 сбитых вражеских самолетов. Сын гороховецкого котельщика, рослый, уверенный, он по земле ходил хозяином, хозяином был и в небе.
Как всегда спокойный, с голосом чуть хрипловатым, Краснов обратился к собравшимся:
— Пришли к вам посоветоваться как друзья, как коммунисты. Плохо мы стали воевать, нам это не нравится. Вам — тоже. Три машины потеряли. Конечно, это боевые потери, только их можно было бы избежать.
Ваша потеря — это наша потеря. Вот об этом давайте и поговорим. Поговорим по-партийному, не беда, если кому-то нервы пощекочем. Как нам дальше взаимодействовать?
Краснов говорил минуты три-четыре. Длинных речей он не любил. Закончив, ладонью поправил сбившуюся на глаза прядь каштановых волос, глянул на своих летчиков, словно спрашивая их, так ли высказался.
— Маловато сил даете на прикрытие, — первым отозвался Озеров. — Мы вылетаем восьмеркой или десяткой, а прикрывать нас приходит пара, в лучшем случае, две пары «лавочкиных». А гитлеровцы бросают несколько групп по восемь — двенадцать «мессеров». Как вы ни крутитесь, а они к нам все же прорываются.
— Не от хорошей жизни мы вылетаем парами, — признался Краснов. — Маловато у нас самолетов. Но все же и при такой численности надо воевать. Хорошо воевать. Без потерь.
— В последних боях мы потеряли три штурмовика, — вмешался в разговор Сербиненко, — от истребителей врага, которые атаковали замыкающих. Так погиб Володя Пункевич.
— Это мы знаем. Что вы предлагаете? — перебил его Краснов.
— Считаю, что, поскольку истребителей прикрытия мало, вам надо оберегать главным образом замыкающий штурмовик. А мы в своей группе прикроем друг Друга.
— Мысль хорошая, — поддержал Озеров Николая Сербиненко.
Разговор продолжался. Летчики, незаметно увлекаясь и горячась, стали высказывать предложения о построении боевых порядков на маршруте, над целью, в момент ухода от нее.
Стараясь не шуметь, на одних носках к Озерову подошел посыльный и на ухо, чуть слышно, прошептал:
— Товарищ старший лейтенант. Вас вызывают к генералу Белицкому. Немедленно.
Кажется, что никто не обратил внимания на то, как Евгений тихонько вышел из комнаты. Через несколько минут он уже стоял перед командиром дивизии и слушал. Ему ставилась новая задача на полет.
— Аэродром Алибунар, в Югославии, вам знаком? — задал ему вопрос генерал.
— По карте знаком, товарищ генерал.
— Садиться не приходилось на нем?
— Нет.
— Жаль. Узнайте точнее местонахождение этого аэродрома, изучите маршрут. Вылет по готовности, — генерал пристально глянул ему в глаза и продолжил: — но как можно быстрее. Ну хотя бы через полчаса. Теперь вот о чем. Куда летите — никто не должен знать. Никому ни слова. Поняли?
Озеров утвердительно кивнул головой, не совсем понимая, почему понадобилась такая строжайшая конспирация. Ведь он летел на аэродром, где далеко в тылу находились советские летчики. А генерал продолжал:
— Когда прилетите на аэродром Алибунар — тоже никаких разговоров, кроме как с командиром истребительной дивизии полковником Дементьевым. Знаете такого?
— Знаю, товарищ генерал!
— Вот этот пакет, — перейдя на строго официальный тон, сказал генерал, — вы передадите лично командиру дивизии полковнику Дементьеву.
Генерал передал Озерову небольшой, слегка помятый конверт. Он повертел его в руках. Обычные сургучные печати на нем отсутствовали. Это его несколько озадачило.
— Здесь письмо командующего воздушной армией генерал-полковника авиации Судец. Это его приказ: пакет вручить лично полковнику Дементьеву. Если будет вынужденная посадка — пакет уничтожить. Командующий армией придает большое значение вашему полету. Ясно?
Не теряя времени, Евгений поспешил к самолету. По дороге ему повстречался Николай Сербиненко. Он, очевидно, что-то понял. Ведь неспроста Озеров ушел из штаба во время такого интересного разговора с летчиками-истребителями, неспроста на лице его написана озабоченность, и сам он, чувствовалось, взволнован — явная примета перед боевым вылетом.
Николай шагал рядом с Озеровым, рассказывая, о чем говорили в штабе с истребителями. Евгений понял, что говорит он это ради того, чтобы вызвать его на разговор. Но сам молчал. Наконец Николай не выдержал, спросил:
— Летишь? Один? Но ведь в паре лучше. А кто прикрывает?
«Эх, Коля, Коля! С каким удовольствием пригласил бы тебя в этот полет. Нелегким он будет: видимость плохая, вот-вот пойдет метель, а ведь надо лететь на незнакомый аэродром. Но приказ есть приказ», — думал про себя Озеров.
Так и не дождался Николай от друга ответа ни на один из своих вопросов. Сербиненко внутренним чутьем понял, что Озеров отмалчивается неспроста. Он хлопнул Евгения крагой по спине, понимающе подмигнул:
— Ну, ни пуха ни пера.
Около часа вел Евгений машину над белоснежной равниной, над перелесками, оголенными зимними ветрами, над скованными льдом речками, впадающими в Дунай. Строго сверял карту с местностью, посматривал на часы, сличал показания приборов, а в ушах звучал наказ генерала: «Командующий армией придает большое значение вашему полету». Не каждому летчику выпадает честь выполнять личное приказание командующего армией, и он невольно гордился этим.
На аэродроме Алибунар его никто не встречал. Здесь, в довольно глубоком тылу, вдали от фронта, в такую нелетную погоду вообще не ждали самолетов. Когда Озеров приземлился и зарулил на стоянку, поставив свой штурмовик рядом с занесенным снегом связным По-2, то первый попавшийся летчик сочувственно спросил:
— Что, друг, заблудился?
Женя молча кивнул и зашагал по тропинке к командному пункту. Здесь его встретили тем же вопросом. Но когда он в ответ сказал, что ему срочно нужно встретиться с полковником Дементьевым, дежурный по КП немедленно куда-то позвонил по телефону, вызвал машину.
Вскоре прибыл трофейный «опель», Евгений сел в машину, хлопнул дверцей. Сопровождавший его лейтенант пытался было узнать, кто он и откуда, но, не добившись ответа, тоже замолчал.