– А-а, – протяжно выговорил Егор, – значит, ещё не у всех потеряна совесть, выходит, и среди них есть люди.
Затем быстро переключился на своих.
– Мужики! Мы будем полными идиотами, если не воспользуемся этим случаем. Берём топоры и идём врукопашную, а там, глядишь, и закрепимся у основания моста.
Расхватав топоры, которых было предостаточно в воронке и возле неё, штрафники с перекошенными от злобы лицами, с отборнейшим русским матом выскочили из своего укрытия и устремились на неприятеля, залёгшего у основания моста.
Бой был страшен, во всяком случае для немцев, не привыкших драться с доведёнными до отчаяния русскими мужиками в грязных лохмотьях и с топорами.
От ужаса, который они испытали перед смертью, их парализовало настолько, что некоторые не смогли вставить новый магазин с патронами в автомат и передёрнуть затвор. Естественно, все были зарублены с жутким остервенением, присущим только русским мужикам, в жилах которых ещё течёт кровь предков, которые вот с такими же топорами отстаивали свою Родину на Чудском озере и на Куликовом поле.
Трещали каски, трещали кости, кровь лилась рекой.
После этой атаки штрафники, завладев трофейным оружием, закрепились у основания моста со стороны неприятеля. Егор, памятуя об основной боевой задаче, распределил бойцов таким образом, чтобы основная их часть продолжала работу по восстановлению моста для прохода тяжёлой техники, а другая часть охраняла подступы к мосту.
И работа возобновилась. Оставалось совсем немного. Тем временем немцы, перегруппировавшись, подтянули свежие силы и вновь атаковали остатки роты штрафников.
Егор, находясь среди обороняющихся, с усилием вырвал из закостеневших рук убитого энкавэдэшника пулемёт и яростно продолжал отстреливаться от наседающих фашистов. В какой-то момент он оглянулся на работающих бойцов и внутренне содрогнулся. Его люди, не обращая внимания на возрастающие потери, продолжали работать и при этом… пели. Кто что. В этой разноголосице слышалась и «Катюша», и «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»», и разухабистая блатная песня. У каждого была своя песня как последняя вера, с которой и умирать не страшно.
Несмотря на критическое положение, командир роты заметил, что пыл и темп немецких атак как-то странно снизился, а затем и вовсе прекратился. И это тогда, когда бойцов на мосту осталось совсем немного, а немецких пехотинцев добавилось в разы. А объяснялось всё очень просто. К мосту подходили моторизованные силы Вермахта в большом количестве. А поскольку войска Красной Армии упустили стратегическое время для переброски своих войск через реку, то немецкое командование решило сохранить восстановленный мост для переброски теперь уже своих частей. Но старший лейтенант Кузьмин пока этого не мог постичь. Егор сильно нервничал и, злясь, постоянно твердил:
– Но почему наши медлят, ведь мост уже готов?
И, сверкнув глазами на старого седого бойца, Егор закричал почему-то на него:
– Ведь это же преступление!
– Ты замечательный оперативник и тактик, старший лейтенант, но не стратег, – спокойно проговорил седой боец, нисколько не смутившись от сурового взгляда своего командира. – Это тебе говорит подполковник Ерофеев Андрей Леонидович.
Воспользовавшись затишьем, Егор привстал и произнёс:
– Что?!
– А ты думал, в твоей роте одни урки? К счастью, их очень мало. В основном здесь разжалованные офицеры и немало старших, таких как я.
И глянув на удручённого старшего лейтенанта, разжалованный подполковник далее проговорил:
– Так вот, насчёт стратегии. Наше командование блестяще провело эту операцию. И сейчас где-то с успехом прорываются остатки нашей армии из окружения, стянув сюда огромные силы противника.
Егор не дал ему договорить.
– Значит, мы – это отвлекающий манёвр?! Подстава?!
– Ну я же говорил, ты соображающий парень, старший лейтенант, и, если останешься жить, далеко пойдёшь.
Разговор их оборвался, поскольку совсем рядом начали рваться снаряды от подходящих вражеских танков. Бойцы залегли. В дальнейшем оставаться на этой позиции было бессмысленным, Егор это прекрасно понимал. Но как отходить без приказа?
Вдруг под мостом раздался сильнейший взрыв, и часть моста наполовину обвалилась. Это была подорвана одна из его опор. Таким образом, тяжёлая техника ни с той, ни с другой стороны уже не могла пройти. Всё вокруг заволокло клубами дыма и пыли. Оставшиеся в живых штрафники недоумённо и непонимающе смотрели на старшего лейтенанта и друг на друга. Боец Рыжий произнёс:
– Я не пойму: к-к-к-кто сумасшедший, наши или немцы, з-з-з-зачем подорвали мост? Это, б-б-б-б…ь, какой-то цирк.
Рядом рванул снаряд от танка. Взрывной волной снесло в сторону рядового Рыжего и задело осколком седого бойца. Очухавшись от оглушающего взрыва, Егор подал команду оставшимся в живых:
– Забираем раненых и уходим на нашу сторону.
Затем, взвалив на себя стонущего подполковника Ерофеева, потащил его по уцелевшей части моста на противоположный берег. Его примеру последовали остальные бойцы.
С берега им махали руками, а некоторые красноармейцы, пригибаясь, бежали на помощь раненым.
Не все ещё ступили на свой берег, когда за спинами снова громыхнуло. Это была подорвана вторая опора моста. И его средняя часть окончательно рухнула, образовав непроходимую щель.
Старший лейтенант Кузьмин обернулся. На мосту лежала его рота, до конца выполнившая приказ командования армии, каков бы он ни был. На горящем мосту в форме рядовых штрафников лежали капитаны и лейтенанты, майоры и подполковники, сержанты и рядовые, кровью и жизнью искупившие все прегрешения за себя и будущие поколения.
А в десяти километрах от этого участка с тяжёлыми боями из окружения прорывались части некогда большой армии. Вырывались благодаря блестяще разработанному плану командования штаба армии.
Егор закрыл глаза. Второй раз он потерял всю роту, но теперь уже не юных мальчишек, а людей намного старше себя. И что удивительно, судьба вновь хранила его, оставляя без единой царапины. Хороший у него был ангел-хранитель.
К Егору подбежал запыхавшийся майор-штабист и прокричал в самое ухо:
– Быстрее сажай всех оставшихся на полуторку, и едем к месту прорыва, – выпалив это, он отбежал от старшего лейтенанта и начал неистово подгонять отходивших красноармейцев рассаживаться на полуторки.
Егор повернул в сторону майора голову и зло проговорил:
– Гадёныш! Ты у меня сейчас отъедешь, – и он потянулся за немецким автоматом, отобранным в бою. – Гад, подорвал мост, не отозвав людей, как будто мы помойные крысы. Ничего, ведь я почти тоже штрафник…
– Не сметь, товарищ старший лейтенант! – превозмогая боль, прокричал седой подполковник. – Этим ты ничего не добьёшься, а себя погубишь.
Затем, немного смягчившись, произнёс:
– Это только в романах красивая месть бывает. В жизни всё гораздо сложнее сынок. Мне тоже, что ли, идти убивать командующего армией?! А?! Не хочешь думать о себе, подумай о людях. Посмотри, у тебя ещё осталась рота, твоя рота, пусть из нескольких человек, но тем она и дороже. Это как изодранное и обгоревшее знамя после боя. А то, что бо́льшая часть роты осталась там, на мосту, выполняя никчёмную работу, так на то она и война. И в этой кровавой игре нужна правда и только правда, а иначе немец не поверил бы, он вовсе не дурак, каким его представляли до войны и в фильмах. И на то, что люди по-настоящему умирали там, на мосту, немец всё же клюнул. А это значит – половина армии была спасена. И последнее, сынок, – седой подполковник сильно прижал руку к ране на груди и, улыбнувшись, произнёс: – Запомни, Егор Иванович, что во все времена основной доблестью русского офицерства, помимо стойкости и мужества, было прощение и доброта.
Егор медленно встал и молча начал помогать загружать раненых в кузов полуторки.
Меж тем на противоположном берегу ещё оставались несколько бойцов, часть из которых была ранена, часть контужена от взрывов снарядов.
К ним подошли немецкие пехотинцы и, грубо ругаясь, начали расталкивать их ногами, заставляя подняться. К рядовому Рыжему, еле стоящему на ногах, подошёл немецкий офицер и, указывая на бревна, заорал:
– Арбайтн! Арбайтн, мдак.
– Сам ты м-м-м-мудак. Бери б-б-б-бревно и дуй на тот берег к т-т-т-таким же м-м-м-мудакам, как и ты. А с меня х-х-х-хватит этого цирка.
Ничего не поняв из сказанного, офицер вытащил пистолет и начал тыкать им в грудь Рыжему. В ответ Рыжий показал тому знак рукой, который каждый мужчина в состоянии понять, невзирая на национальность. Офицер побагровел и в ответ на оскорбление в упор выстрелил Рыжему в грудь. Капитан Рыжий, в форме рядового штрафника, упал и, схватившись рукой за рану на груди, прохрипел:
– Ну вот, м-м-м-мамо, мы и встретимся.
Противно визжа моторами, полуторки с красноармейцами и остатками штрафников неслись к месту прорыва.
Старый генерал вновь прервал свой фронтовой рассказ и, повернувшись к внучке, тихо произнёс:
– Ну вот, Лидочка, вновь хочу покаяться, теперь уже за тех погибших солдат моей роты, которые полегли на том мосту. За которых я был в ответе и которых не сберёг. Они часто снятся мне, и мы вновь и вновь восстанавливаем этот мост памяти.
Лидочка нежно положила свою руку на плечо деда и сказала:
– Не вини себя, Егор Иванович. Этот мост памяти объединил всех вас вместе – и живых, и мёртвых, потому что вы там вершили Великую Победу, а уж кому повезло остаться в живых, а кому нет, зависело от случая и от Всевышнего.
Часть 3Полина
Глава 1
Самолёт мягко коснулся взлётно-посадочной полосы и на большой скорости продолжил свой бег, трясясь и помахивая крыльями. Стюардесса приятным голосом сообщила, что полёт благополучно завершён в столице нашей Родины Москве и пассажирам необходимо приготовиться к переезду в здание аэропорта. Многие нехотя отходили от сна, готовясь к выходу из самолёта. В том числе и Егор Иванович с Лидочкой.