И Егор Иванович исповедался своей внучке в следующей истории.
Была середина сорок третьего года. Немец тогда был ещё силен и готовился под Курском взять реванш за Сталинград. Капитан Кузьмин в ту пору возглавлял разведгруппу, регулярно засылаемую в тыл врага для выполнения особо важных спецзаданий командования фронта. После штрафной роты его послали в разведшколу для совершенствования боевой подготовки. По окончании спецкурсов капитан Кузьмин был направлен в действующую армию, где возглавил разведывательно-диверсионную группу, выполняющую задания штаба фронта.
Однажды после серьёзного ранения, полученного им при выполнении одного из таких заданий, Егор возвращался из госпиталя, в котором продолжительное время находился на лечении. Госпиталь располагался в глубоком тылу, поэтому возвращаться в часть приходилось поездом.
Вагоны хоть и были пассажирские, но пассажирского комфорта не было и в помине. Потому что людей ехало так много, что места практически все были сидячие, даже верхние полки. И это несмотря на то, что поезд двигался в сторону линии фронта.
При подъезде к прифронтовым городам народу поубавилось, и стало полегче. Но даже при открытых окнах в вагоне было жарко и душно.
В плацкартном купе, где находился капитан Кузьмин, кроме него, все были гражданские и в основном женщины и дети. За почти суточную дорогу Егор невольно со многими познакомился, а с некоторыми успел даже подружиться.
Так, ему приглянулась молодая симпатичная женщина с трёхлетней дочкой, которую он нянчил, когда мать отлучалась по делам. Соседку звали Анастасией, а её дочку – Полиной. Полюшка, как её ласково называла молодая мама. Егор сажал Полину на колено и, покачивая в такт песни, напевал:
– Полюшко, поле. Полюшко, широко поле. Едут да по полю́ геро-о-о-и, это Красной Армии геро-о-о-и.
Девчушка весело и искристо смеялась, а Анастасия нежно смотрела на неё и Егора. Колеса шумно стучали на стыках, а вагон дёргало из стороны в сторону. Люди постепенно привыкли к скученности и даже умудрялись прилечь на вагонных лавках. Когда подходило время трапезы, еда была общей. Каждый доставал свой неказистый харч, который становился общим достоянием.
По мере приближения поезда к прифронтовой зоне бо́льшая часть пассажиров сходила, но тут же на их место садились новые попутчики, которых судьба несла по жизни по каким-то своим неведомым законам.
Когда Анастасия подсела к Егору, освободив свою лавку для пожилого и очень больного человека, Егор решил более подробно расспросить женщину о её жизни.
Настя не стала отнекиваться, а как на духу поведала незнакомому офицеру свою незамысловатую судьбу, удивительно схожую с тысячами судеб того тяжелейшего времени.
Настя с дочкой возвращались в свой родной город Балашов, который на тот момент уже стал прифронтовым. Но, несмотря на это, она всё же решилась уехать из далёкого сибирского города, в который её когда-то привёз муж. Они не прожили там и года, как началась война, и мужа забрали на фронт. Естественно, он не смог увидеть свою прелестную дочурку. Но однажды Анастасия получила полное горечи письмо от своей матери. Она писала, что в госпитале их города она встретила своего зятя, мужа Насти. И что он в очень тяжёлом состоянии и, возможно, не выживет. Письмо было пропитано отчаянием и слезами. И Настя решилась. Несмотря на всю строгость военного времени, она сумела уволиться с предприятия и поехать в свой родной город, где, возможно, ещё был жив её муж.
Женщина, сидевшая напротив и оказавшаяся невольным свидетелем их разговора, всё время качала головой. А когда Настя замолчала – не выдержала и с нескрываемым сочувствием произнесла:
– Дочка! Дочка! Что ж ты себя и ребёнка не жалеешь и сломя голову едешь в самое пекло? Ведь наш город постоянно бомбят.
– А вы что, тоже из Балашова? – спросила Настя, прервав свой рассказ.
– Конечно! И, похоже, я даже припоминаю вашу семью. Вы случаем не на улице Ленина проживали? У самого Хопра.
– Да! У Хопра.
– То-то я смотрю, кого-то ты мне напоминаешь, девонька.
– А вы случаем не родня? – вмешался в разговор Егор. – Вот здо́рово было бы.
Все почему-то сразу замолчали, глядя себе под ноги и мерно покачиваясь на лавках.
А за окном мелькали деревья, обременённые густой листвой, да многочисленные полустанки, забитые движущейся военной техникой.
Неожиданно вагон задёргался, визжа тормозами, а через секунду резко остановился. Внутри вагона всё, что могло упасть, попадало, в том числе и люди. Поднялся невообразимый шум и крики. Но когда недалеко от вагона раздался взрыв, на мгновение всё смолкло, а затем началась паника.
Из-за загромождённых проходов люди не смогли сразу выйти через двери, а потому инстинктивно начали покидать вагон через окна, разбивая стекла и выпрыгивая наружу, при этом сильно травмируясь и калечась.
Егор первым выпрыгнул из своего купе и начал помогать остальным людям покидать вагон через окно. Ступив на землю, они опрометью бежали в придорожную лесополосу, спасаясь от бомбёжки.
Невесть каким образом прорвавшиеся немецкие бомбардировщики под прикрытием истребителей с пронзительным воем проносились на бреющем полете, сбрасывали на состав смертоносный груз, а затем уходили на повторный круг.
Несколько вагонов уже горели, кругом лежали убитые и раненые. Это был кромешный ад.
В тот момент, когда Егор принимал из вагонного окна Анастасию с девочкой, с противоположной стороны вагона разорвалась мощная авиабомба, угодив под тамбур. Ударной волной Егора снесло с насыпи. Сам же вагон приподнялся одним концом, а затем опрокинулся на бок, переломившись пополам.
Придя в себя, Егор долго не мог осознать, где он находится. В голове шумело, в глазах двоилось. Постепенно освоившись с ужасающей обстановкой, Егор вспомнил про Анастасию и её дочку.
На подгибающихся ногах, держась за голову, он подошёл к перевёрнутому вагону. Под вагоном было много раздавленных людей, которые не успели покинуть его. От временной контузии Егор ничего не слышал, иначе просто сошёл бы с ума от душераздирающих криков и стонов.
Анастасию с Полиной Егор обнаружил прямо возле рельсов, на шпалах. Мать крепко прижимала к себе истерично плачущую дочь. Голова у Анастасии была вся в крови, а левая нога по колено оторвана. Егор проглотил ком в горле, руки его дрожали. Сквозь помутнённое сознание Егор услышал пронзительно нарастающий скрежет. Он поднял голову. Прямо на него летел «Мессершмитт», немецкий истребитель.
Фашистский лётчик начал выравнивать машину и одновременно нажал на гашетку пулемёта. Дорожка из пуль, которые поднимали фонтанчики пыли, стремительно стала приближаться к Егору и Анастасии с девочкой. Егор моментально ухватился за Полину и хотел оттащить её в сторону. Но не тут-то было – Анастасия держала её мёртвой хваткой. Тогда Егор машинально упал на обеих, закрыв своим телом. Он со всей силы вжался в них, приготовившись ощутить всю прелесть авиационных снарядов.
Не дойдя пяти метров до Егора, дорожка от пуль оборвалась, так как закончились патроны у фашистского лётчика. Резко взмыв вверх, он услышал по рации похвалу от командира-наставника, который в очередной раз восторгался снайперскими способностями своего подчинённого. На фюзеляже этого самолёта у самого креста был нарисован средневековый рыцарь в доспехах.
А где же были наши истребители?
Несмотря на третий год войны, превосходство в воздухе по-прежнему продолжали удерживать пилоты Люфтваффе.
Нагло и безнаказанно фашисты продолжали крутить свою смертельную карусель.
Вдруг как чёрт из табакерки откуда-то выскочили три наших истребителя, прилетевшие с востока.
Завязался воздушный бой.
Немецких истребителей было намного больше, но их боезапас был на исходе, а у некоторых и вовсе закончился. Поняв это, хвалёные асы кинулись врассыпную от наших истребителей, но не тут-то было. Пристроившись в хвост к двум бомбардировщикам, наши лётчики сразу сбили этих гадов, а затем взялись за истребителей, поскольку остальные бомбардировщики улепётывали в разные стороны.
Фашистские лётчики грамотно прикрывали друг друга по всем правилам воздушного боя. Но что можно было сделать без огневой поддержки, без патронов, которые они с такой лихостью расстреливали в беззащитных людей? Это-то и раскусили наши пилоты. Не опасаясь нападения с хвоста, наши лётчики в упор расстреливали фашистских стервятников. Сбив ещё три «Мессершмитта», один из наших взял на прицел последний немецкий истребитель, который не успел удрать, как остальные.
Но тут на помощь своему гибнущему командиру прямо из облаков выскочил «Мессершмитт» с намалёванным рыцарем на фюзеляже. Он направил свою машину на наш истребитель, который уже открыл огонь по его командиру.
– Ах, мать твою! – зло сквозь зубы выговорил наш лётчик. – В лобовую идёшь, сука? Ну давай, давай, рыцарь хренов. Посмотрим, у кого нервы крепче.
И наш лётчик штурвалом подправил самолёт, совместив свою траекторию полёта с траекторией немца.
Удар был такой мощный, что после взрыва от самолётов мало что уцелело. И только через несколько секунд из огненного облачка на землю посыпались мелкие детали.
От немецкого самолёта остался кусок обшивки фюзеляжа с намалёванным рыцарем без башки. А от советского истребителя – пропеллер с двумя лопастями. Так они и упали вместе: кусок фюзеляжа с намалёванным рыцарем без головы и воткнувшийся в него, как меч, пропеллер.
Бомбёжка так же быстро прекратилась, как и началась. Вот только весь состав поезда был полностью разгромлен, причём в тылу, на нашей территории.
Большинство вагонов горело, и целым оставался только паровоз, который продолжал пыхтеть паром, как большое живое существо, возмущаясь, что тащить уже нечего.
Вряд ли случайный пассажирский поезд был целью немецких бомбардировщиков. По всей вероятности, они ошибочно приняли его за состав, который, согласно их разведке, должен был подвозить артиллерийские боеприпасы к фронту.