– Браво, браво. Надо же, как пафосно, а главное – натурально, из вас вышел бы неплохой артист, – зло улыбаясь, произнёс Вальтер Краузе. – Ну что ж, коль вы постигли мои намерения по поводу дальнейшего использования вашей группы и выразили протест к сотрудничеству с нашей школой, то я пойду вам навстречу и предоставлю возможность уйти с честью из этой бренной жизни. Уверяю, я не собираюсь силой выбивать согласие у вас и ваших людей, как это делают в гестапо, вырывая у людей ногти, зубы и подвешивая на крюк. В своих методах я далёк от инквизиции. Моё убеждение – слово. Так что буду честен к вашему волеизъявлению, тем самым не уронив ваше человеческое достоинство, поскольку всегда уважаю достойных противников. А пока прощайте.
И резко встав, майор направился к двери. Перед тем как закрыть за собой дверь, он остановился и произнёс:
– Мне жаль, что мы с моим отцом лишаемся такого человека, как вы.
У Егора мелькнула мысль:
– Пароль?
– Что пароль? – не понял Краузе.
– Какой пароль между мной и полковником Ерофеевым?
Егор хорошо помнил, что Ерофеев выдал ему пароль для личных секретных контактов, который знали только два человека – капитан Кузьмин и полковник Ерофеев. Немец замешкался, глядя по сторонам.
– Что? Накося выкуси! Не знаешь, да? Потому что твоя связь с полковником Ерофеевым – полный бред и блеф.
Краузе покачал головой и тихо произнёс:
– Ещё раз повторяю, мне очень жаль тебя, капитан. А пароль: «Аист улетел», – и он вышел, закрыв дверь.
Не сразу, но Егор начал сомневаться в Ерофееве. «Не может быть», – сверлила его чудовищная мысль, но он гнал её прочь и не верил этому мерзкому немцу, так лихо изображающему русского.
«Да нет же, нет, – говорил себе много раз Егор. – Там, на мосту, в штрафной роте он видел этого человека в деле, презирающего смерть и подлость. Не может Андрей Леонидович быть предателем, не может. А если может? – вспыхнула маленькая мыслишка. – И тогда многое объясняется. Например, все блестяще проведённые разведоперации под руководством полковника Ерофеева. Не потому ли они блестяще проведённые, что были сплошной дезинформацией для нашего командования. Одно только это обстоятельство сводило к нулю все подвиги и деяния разведгруппы и запросто подводило всех к расстрелу как предателей и изменников Родины, а также бросало тень на родственников».
– Ничего себе перспектива, – вслух проговорил Егор и далее продолжал мыслить.
«А взять хотя бы то, что, ничего толком не выяснив про первую группу, засылается вторая наобум. А то, как полковник осёкся, когда сказал, что с разведгруппой будет радиоигра, а не радиообмен. Тогда Егор не придал значения этой мелочи, которая сейчас явно высветилась и возымела большой вес. Нет, всё это неспроста, – продолжал сомневаться Егор в своём начальнике. – В прошлом Ерофеев был белогвардейским офицером. Ну так что? В Красной Армии каждый третий участвовал в белом движении, на то она и Гражданская война. Поди, разберись тогда, кто прав, кто виноват. И даже по истечении десятков лет до конца в этом так никто и не разберётся. А вот то, что сын Ерофеева служит в немецкой разведке, и об этом никто якобы не знал, это уже что-то».
Тем не менее, несмотря на все эти сомнительные рассуждения, Егор ни на йоту не склонился к тому, чтобы считать полковника Ерофеева шпионом и предателем.
Глава 5
На следующий день разведгруппа была в сборе – все двенадцать разведчиков и один лётчик, волею случая оказавшийся вместе с ними. Все сидели на стульях со связанными за спиной руками. Стулья располагались кругом так, чтобы все были лицом друг к другу. Но смотреть в глаза не хотелось. На лицах читалась одна мысль: «Всё, это конец».
Конец войне, молодости и самой жизни. Они попались глупо, тупо, без сопротивления и без единого выстрела, как кролики. И за всё это каждый презирал себя безмерно.
В комнату вошли несколько немецких офицеров, в том числе и майор Краузе, а также шестеро солдат с автоматами и девушка-стенографистка в военной форме. Разведчики даже не глянули на них, все сидели молча, наклонив головы и приготовившись к неведомому.
Краузе обратился к офицерам. Он в шутливой форме объяснил своим коллегам, что сейчас в этой комнате развернётся театральное душещипательное действо, о котором они не пожалеют. Что сейчас он, как уже и не раз, совершит свои психологические эксперименты по развеянию стойкости русского характера, в том числе и советского, а заодно произведёт очередную вербовку этих испытуемых в славные ряды Абвера. И что в этот раз он применит новый метод, отличный от предыдущих. Офицеры, слегка похлопав в ладоши, расселись на приготовленные стулья. Затем Краузе зашёл в центр круга, где сидели пленные разведчики, и обратился к ним на русском языке:
– Итак, господа, простите, товарищи, хочу предложить вам две вещи. Первое – это сотрудничество с нашей школой, а значит – жизнь и работа. Второе – это достойная офицера честь – смерть из пистолета прямо здесь и сейчас. Все мы взрослые люди и прекрасно понимаем, что насильно изменить своим принципам и убеждениям очень трудно, а порой и невозможно. Так что, если кто-то решит застрелиться, мешать мы ему не будем, памятуя о чести и достоинстве каждого человека.
Сделав паузу, майор произнёс:
– Думаю, всем понятно.
Разведчики сидели не шелохнувшись.
– Молчание – знак согласия, так, кажется, у вас говорят? Хорошо, тогда перейду к формальности. По первому положению вам развязывают руки, и вы проходите в соседнюю комнату, где ставите свою подпись о согласии служить Вермахту. По второму положению, то есть в случае отказа, вы получаете в руки пистолет с одним патроном и совершаете благородную казнь, достойную офицера. И последнее, – спокойно продолжал свой монолог Краузе. – Что получает каждый в первом и втором случае? В первом, как я уже и говорил, – это жизнь, работу и свободу, а в перспективе – возможность стать гражданином великой Германии. Во втором случае – благородную смерть от пули здесь и сейчас и всеобщую ненависть и забвение на Родине, поскольку все ваши предыдущие операции проводились с ведома и под контролем Абвера. И, стало быть, вы автоматически объявляетесь врагами народа, а что это такое, полагаю, вам объяснять не надо.
Краузе надолго замолчал, сдавливая поочерёдно пальцы и уставившись в пол. Затем медленно произнёс:
– И совсем последнее. Чтобы обеспечить принцип случайности, я предлагаю вам вашу же народную и весьма забавную игру под названием «бутылочка». Что это такое, объяснять вам тоже не стоит. И чтобы совсем вам было приятно, – с издёвкой произнёс Краузе, – бутылочку будет крутить милая девушка, дочь руководителя партизанского отряда, Зоя. На кого укажет горлышко, тому развязывают руки, и он идёт в комнату для подписания документа о поступлении на службу в Абвер.
«Артист, первоклассный артист, – подумал про себя Егор. – Не зря ему дали такую кличку. Прямо спектакль разыгрывает, негодяй и подонок».
Меж тем Вальтер Краузе поднял руку, и в комнату втолкнули миловидную девушку в национальном русском костюме. В этом праздничном одеянии девушка явно контрастировала с гнетущей обстановкой в комнате. Её всю трясло, и было видно, что она здесь по принуждению либо под страхом смерти.
Начался первый акт смертельного спектакля, поставленный сумасшедшим режиссёром, не хватало только занавеса. Офицеры, сидящие у стола, предвкушали азартное действо, которое щипало нервы и будоражило кровь. Немка-стенографистка безучастно, с немецкой педантичностью, строчила за несмолкающим Вальтером Краузе.
Майор вышел из центра круга и любезно пригласил туда даму. Вся съёжившаяся девушка какими-то короткими перебежками зашла в круг и, положив на пол бутылку, раскрутила её. Когда бутылка остановилась, горлышко было направлено на Петра Тахно – самого молодого разведчика в группе. Один из охранников развязал Тахно руки, а Зоя быстро удалилась в соседнюю комнату, откуда виднелся стол, на котором лежали какие-то документы и стояли вазы с фруктами.
Разведчик медленно встал, растирая затёкшие руки.
– Ну и? – театрально произнёс режиссёр кровавого спектакля. – Впрочем, даю вам минуту на раздумье, после чего вы получите пистолет с одним патроном.
По истечении минуты Краузе как тень приблизился к окаменевшему Петру Тахно и сунул ему в руку заряженный пистолет.
Все, не моргая, глядели на Тахно. У Петра в этот момент были безумные глаза, его начинало трясти. Вдруг взгляд его сверкнул как молния, и он, резко повернувшись к Краузе, разрядил в него пистолет.
Вальтер как подкошенный упал на пол. Разведчики, привязанные к стульям, задёргались, пытаясь освободиться, а Тахно в порыве нервного припадка начал производить пустые щелчки курком пистолета, целясь в офицеров. Те, в свою очередь, сохраняли спокойствие, так как, по-видимому, были предупреждены заранее. И только после того, как с пола поднялся живой и невредимый Краузе, дружно зааплодировали. Выстрел был холостым.
– Ну что ж, побаловались и хватит, – зло произнёс поднявшийся Краузе, отряхивая испачкавшиеся галифе. – Я это предвидел, а потому, чтобы не произошло подобного инцидента, я предусмотрел следующее, – и он щёлкнул пальцами.
По его команде за спинами пленных расположились шестеро охранников с автоматами, готовых в любой момент пристрелить нарушителя правил. Кроме того, один из слушателей школы опустил на верёвке некое подобие большой люстры и включил свет над сидящими разведчиками. Таким образом, всякий, кто находился в круге, ничего не видел за ним. Яркий свет ослеплял сидящих на стульях людей. Петра Тахно вновь грубо усадили и связали руки за спиной.
– Ну точно сумасшедшие, – тихо произнёс один из разведчиков.
– Патроны теперь будут настоящими, так что не вздумайте шутить.
Краузе вновь поднял руку. Из комнаты вытолкнули девушку, и она, зайдя в круг, снова завертела смертельную рулетку.
В этот раз, когда вращение закончилось, горлышко было направлено в сторону Егора. Охранник уже собрался развязывать ему руки, как бутылка из-за неровности пола перекатилась, и горлышко указало на соседа по стулу Сергея Прохорова. Охранник стоял в нерешительности, но Вальтер показал на Сергея.