[42], как это было в Латвии.
Однако с началом военных действий на латышском фронте под давлением «союзников» и литовское правительство стало спешно перебрасывать войска с Двинского фронта в район Шавли, угрожая тем самым моим сообщениям с Германией.
С целью узнать причины подобной переброски войск я обратился 16 октября к литовскому правительству со следующей нотой:
«Мне стало известным, что литовские войска сконцентрированы в районе Шадов-Бейссагола. Уже в течение некоторого времени до меня доходят слухи, что Литовское правительство намерено напасть на мои войска. Мне не хотелось бы верить этому. Считаю необходимым заверить Литовское правительство в том, что моей единственной целью является борьба с большевиками.
Я отнюдь не намерен мешать в чем бы то ни было свободному развитию Литовского государства. Центральный Совет Управления и я разделяем принципы, провозглашенные президентом Вильсоном и признаем суверенное право Литовского народа на решение своей судьбы.
Прошу мне указать причины концентрации войск и я надеюсь вступить в союз с Литвою для совместной борьбы с общим врагом нашим – большевизмом».
На это обращение 18 октября за № 189 была получена от председателя Совета Министров Литвы г. Гальванаускаса следующая телеграмма:
«Через Данию в Митаву полковнику князю Авалову
Вашу телеграмму от 16/10 получил. Если Вы желаете сражаться только с большевиками – Литовское правительство не имеет никаких возражений с тем, чтобы только pycские принимали в этом участие. Присутствие германских войск в стране противоречило бы желаниям Литвы, а равно и мирному договору, подписанному Германией. Прошу сообщить число германцев находящихся в Русской Западной добровольческой армии и дать нам знать согласны ли Вы отослать их в Германию в кратчайший срок, согласно требованиям Антанты».
В тот же день я ответил телеграммой:
«Очень рад усмотреть в Вашей телеграмме выражение сочувствия нашей цели в борьбе против нашего общего врага. Прошу Вас указать место, где мои представители совместно с представителями Литовского правительства могли бы выработать условия продвижения армии на фронт Двинск – Режица. Что касается эвакуации германских частей, то таковая производится под руководством генерала Эбергардта».
19 октября литовское правительство сообщило мне:
«Переговоры о пропуске русских войск на Двинский фронт и о совместных действиях не могут быть начаты, прежде чем регулярная германская армия, находящаяся под командою генерала Эбергардта, не покинет пределы Литвы и прежде чем все германские солдаты, находящиеся в Западной добровольческой армии не будут удалены».
19 октября я обратился с письмом во французскую миссию, в котором просил оказать давление на латышское правительство в смысле прекращения военных действий и о совместной борьбе против большевиков.
В тот же день я получил ответ на свое обращение к латышскому правительству, отправленное еще 10 октября.
«Полковнику Авалову
Митава
Ответ на Вашу радиотелеграмму № 1 от 10/10 1855 JV 2 от 10/10, 2310
1) Вы отклонили предложение Латышского правительства послать Ваши войска на фронт Нарва – Гдов под команду генерала Юденича.
2) Вы напали на тыл латышской армии без всякой причины, не уважая международного права и морали, в тот момент, когда последняя победоносно продвигалась против большевиков на фронте Двинск – Ливенгоф.
3) По этой причине командующий Северо-Западной армии генерал Юденич был принужден Вас и Ваши войска исключить из состава русской армии. Вы 9/10 объявлены изменником России.
На предложенное Вами перемирие есть только один ответ: мы хотим продолжать с Вами и Вашими преступными войсками оборонительную борьбу, варварски вызванную нахождением их на нашей родной земле. Цивилизованный мир поймет, что ведомая победоносно нами упорная борьба за культуру и свободу человечества отныне будет вестись нами против крайней подлости и эта борьба вынесет нам свой справедливый приговор. Против этого приговора и против нашей храброй армии банды разбойников и наемных убийц бессильны. Генерал Симансон».
О тоне телеграммы говорить не приходится. Она напоминает собой разве только послания запорожцев. Интересно это грубое, чисто латышское послание читать теперь, когда вся подпольная интрига вскрыта и документально установлено, что нападение было произведено латышскими бандами, находившимися под командой самого автора генерала Симансона. Ныше все им написанное в столь ярких выражениях может быть бесспорно отнесено к нему и его «храброй» армии, бежавшей тогда перед контрнаступлением моих доблестных войск и укрывшейся под защитой морской артиллерии «союзных» держав.
Из приведенных выше подлинных документов для всех очевидно, что все мои старания добиться справедливости не имели никакого результата, так как там, где замешаны интересы «союзников», о справедливости говорить не приходится. Мои обращения к ним непосредственно, а также к правительствам Латвии и Литвы рассматривались как выражение моей слабости и потому приводили к обратным результатам – мои враги становились более требовательными и дерзкими. Во всех этих устных и письменных переговорах я потерял драгоценное время, т. е. то, что особенно важно в каждой войне, а при моих обстоятельствах в особенности.
Эта главная моя ошибка, которая в дальнейшем создала условия, вынудившие меня оставить Прибалтику.
Тогда, отрезанный от Германии, окруженный со всех сторон врагами, убедившись, но, к сожалению, поздно в бесцельности всяких переговоров, я мог принять лишь одно из двух решений: или сдаться на милость врагов, что было бы позором и для русского, и для германского оружия, или продолжать борьбу. Я избрал последнее и приказал возобновить на всех фронтах военные действия. Веря в правоту моего дела, я обратился со следующим воззванием к моим действительным союзникам германцам.
«Ко всем германцам корпуса графа Келлера, Вырголича Железной дивизии Германского легиона, ко всем перешедшим и переходящим на русскую службу.
Солдаты! Для того чтобы положить конец тайным нападениям латышей, которые стали на пути борьбы нашей с большевиками, я с тяжелым сердцем принужден взяться за меч.
Плечом к плечу с Вашими товарищами русскими Вы подавили первую попытку противника в три раза численно Вас превосходящего и отбросили его за Двину. Я был свидетелем Вашего быстрого продвижения вперед, когда Вы из деревни в деревню вытесняли врага, борясь за каждую пядь земли.
Я горд быть предводителем таких войск и считаю честью для себя командовать Вами.
С чувством справедливой благодарности этим воззванием я хочу возобновить обещания данные Вам при вступлении в мои войска.
Первой моей обязанностью я считаю доставление продовольствия и снаряжения, которые хотя бы на первое время обеспечили Ваше существование.
Все обещания, которые даны Вам, будут исполнены после уничтожения большевизма. Каждому дана возможность получить права русского гражданина и вступление на государственную службу, соответственно своему служебному положению. Каждому будет дана земля за половину стоимости до 1914 года.
Правительство принимает на себя возмещение убытков пострадавших в войне и оставшимся за фронтом семьям, выплату пенсии офицерам и солдатам.
Наряду с борьбой с большевиками, которая является главной задачей, есть и другая – водворение порядка и мирного строительства жизни».
Далее, 22 октября, мной был отправлен с докладом к генералу Деникину на аэроплане военный летчик подполковник Фирсов, прапорщик Маршалк и германский летчик. Кроме этого доклада было отправлено письмо на имя главнокомандующего польской армией, в котором я разъяснял цели борьбы Западной добровольческой армии и предлагал заключить союз против большевиков; я просил, кроме того, командировать в нашу армии военную миссию для ознакомления с положением.
Это письмо подполковник Фирсов должен был передать по назначению, опустившись на польской территории. Затем, еще 13 октября, мной была отправлена польскому правительству радиотелеграмма, в которой я заверял в отсутствии у Западной добровольческой армии какой бы то ни было враждебности к Польше и предлагал также заключить соглашение для общей борьбы против большевиков. В этой же телеграмме я просил освободить всех задержанных поляками русских, чтобы дать последним возможность вступить в ряды русской армии.
Между тем события на латышском фронте развивались и начали принимать ожесточенный характер. Все мои попытки прекратить обстрел гор. Торенсберга и убрать батареи, поставленные в городе для бомбардирования моих позиций у мостов, были тщетными и мне ничего не оставалось, как отдать приказ сбить эти батареи огнем нашей артиллерии.
После этого начальник французской дипломатической миссии Дюпарке прислал мне следующую радиотелеграмму:
«Уже в течение 12-ти дней Вы бомбардируете беспрестанно Ригу – открытый город, несмотря на то, что Вы знаете, что Ваши снаряды предназначены не для латышских солдат, а для женщин и детей и мирного населения, которое чувствует, что Вы его убиваете. Это меня не удивляет, так как раз, став изменником, Вам недалеко до убийцы. За то стояние около Вас советники, не должны были бы забывать… (пропуск)… ожидавшие Вас в один прекрасный день захватить Вас всех за шиворот».
Французский дипломат перещеголял даже латышского генерала Симансона в площадной ругани, которую отказалась передать радиотелеграфная станция. Однако мне была понятна ярость зазнавшегося второстепенного французского дипломата, который под защитой своей страны-«победительницы» уютно устроился в Риге и занимался мирными «гешефтами», заключавшимися в покупке у латышей краденного русского имущества. По мнению честных латышей, бывших свидетелями его политической деятельности, Дюпарке дело расхищения добра Российского государства организовал довольно умело.
По поводу этого послания Центральный Совет Управления немедленно отправил в Берлин начальнику французской дипломатической миссии письмо с приложением текста телеграммы Дюпарке. Письмо это было следующего содержания: