Еще раз повторяю: мы имеем основание гордиться нашим благородным гостем. Князь Авалов желает наилучшего нашей родине и жители города должны его так же приветствовать, как комендант лагеря, и относиться с доверием к нему и его несчастным соотечественникам».
Воспоминание об этих днях останется в моей памяти на всю жизнь. Благородный мэтр Ленерс неизменно заботился о чинах моей армии и после моего отъезда в Берлин, из которого, по настоянию все той же Антанты, я был вынужден уехать в Гарц.
Отмечаю здесь, что такой человек, как майор Ленерс, иначе поступить не мог: ведь он достойнейший из достойных патриотов своей родины. Что может быть выше этих качеств.
Расставаясь с нашими друзьями германцами, я отдал следующий приказ по армии:
«Командуемая мною армия уходит с Западного фронта и должна присоединиться к армии генерала Деникина. Расставаясь со своими союзниками и оглядываясь на пройденный путь, считаю своим нравственным долгом отметить плодотворную и самоотверженную деятельность наших честных союзников германцев.
Оставив свои семьи, германские офицеры и солдаты пошли в чужую страну и соединились с нами для того, чтобы помочь нам свергнуть в России ненавистное иго большевизма, врага порядка и организованного общества и тем дать нам, русским, возможность восстановить вновь величие России.
Не довольствуясь этим, высшие чины германской службы внесли в дело формирования армии свои выдающиеся познания и опыт, накопленный ими во время мировой войны. Предупредительно и с полным вниманием относясь ко всем нашим нуждам и потребностям, они по мере сил и возможности стремились к их удовлетворению. Благодаря их усилиям мы одеты, сыты и вооружены. И это обстоятельство мы должны высоко ценить, так как мы денежных средств не имели и ниоткуда таковых не получили.
Наконец памятны дни, когда войска командуемой мною армии двинулись на фронт, германские войска своими геройскими действиями, своим мужеством и храбростью удивляли нас старые солдаты.
В минуту прощанья от лица всей армии приношу мою сердечную благодарность начальникам всех отдельных германских частей, всем офицерам и младшим чинам, от души желаю им всем всего лучшего».
Ввиду ухода армии из пределов русской земли и выделения ее из состава германских добровольческих частей и принимая во внимание, что дальнейшее пребывание частей будет на иностранной территории, 2 декабря Западная добровольческая армия была переименована в «войсковую группу кн. Авалова». Ближайшей задачей группы была отправка ее при первой возможности в Pocсию для присоединения к армии генерала Деникина.
15 декабря я был приглашен министром государственной обороны Носке в Берлин. Мной уже было указано выше, что г. Носке был единственным министром социалистического правительства, который оказывал помощь моей армии, и потому у меня осталось к нему чувство глубокой признательности и благодарности.
В беседе с министром я просил его оказать и в данном случае свое содействие войскам Западной добровольческой армии и предоставить им возможные удобства при их размещении в лагерях. Носке обещал, но указал, что это в большей мере зависит не от него, а от Антанты, которая весьма враждебно настроена к «Балтийским» войскам вообще и ко мне лично в особенности, так как я определенно занял по отношению к ней непримиримую позицию[46].
После этого свидания и разговора с министром Носке я решил, чтобы не подвергать свои части возможным репрессиям со стороны Антанты, сдать командование генералу Альтфатеру, а сам остался в Берлине.
Покидая созданные мной русские части, я обратился к ним со следующим приказом:
24 декабря 1919 года № 20 гор. Берлин.
«Офицеры и солдаты!
Неимоверными усилиями была создана мною Западная Добровольческая Армия. Россия звала нас, с запада ждала она освобождения своего от большевистского безумия. Отцы, матери, жены, сестры и дети простирали изможденные руки свои к нам, рвались истерзанные сердца их в порыве безмолвного отчаяния к нашим сердцам.
Я сделал все, что было в силах человека, чтобы созданная мною армии попала туда, куда звали ее долг и зов родной крови. Я выбрал то направление, где не могло не быть успеха. Но политика злой воли, политика недругов России, политика недалеких и эгоистичных слепцов, соединившихся против меня – помешала моей работе и погубила бессмысленно тысячи героических и лучших жизней. Окруженный злонамеренными врагами, я старался найти выход на большевистские фронты, я просил, я умолял, я доказывал необходимость выхода моего на Двинский фронт, но враги выигрывали время, чтобы потом задушить мои начинания. 26 августа я получил разрешение за подписью английского генерала Марча занять фронт у Двинска и начать наступление 15 сентября, а посланным мною представителям в Ковно был вручен английским полковником Робинзоном отказ в пропуске на этот фронт.
Офицеры и солдаты, 8 октября началась борьба за наше существование, за честь России. Я хотел заставить уважать нас после того, как лживый враг – латыши, врасплох напали на нас. В глубине души у меня сохранилась вера, что и у врага есть честь, что он поймет свои ошибки и прекратит ненужную бойню, дав мне спокойный выход против большевиков – я предложить перемирие. Но тщетно. И я должен был защищаться в надежде пробиться на большевистский фронт.
Враг крепнул. Граница была герметически закрыта. Никакими усилиями, ни помощью верных людей нельзя было получить ни денег, ни продовольствия, ни теплых вещей, ни патронов, ни бензина.
Борьба стала бессмысленной, невозможной. Затруднения того народа, который помогал нам всем, чем только мог, – стали из-за блокады почти невыносимыми.
Дабы сохранить Вас, сохранить честь Родины я должен был дать согласие на увод Вас в Германию. Вы видели, как приняла Вас благородная страна. Вас встретили, как друзей, а не как иностранные войска – и Вы должны быть благодарны народу Германии и навсегда сохранить благодарность эту в своем сердце.
Офицеры и солдаты, создавшаяся обстановка требует, чтобы я оставил командование Вами. Голос Родины зовет Вас достойно и с полным доверием и спокойствием встретить это мое решение. Необходимо это также и для общего нашего благополучия. Я ухожу, но зароненная мною в сердца Ваши идея должна жить, чтобы созрев, стать делом».
Я уехал в Берлин. В одной из последующих глав я рассказываю о моей дальнейшей работе и той связи, которую я сохранил с чинами армии.
Глава XII. Дело чиновника Ю.А. Селевина
Травившая меня и мою армии левая русская и германская пресса, чтобы скомпрометировать мое дело в глазах общественного мнения, широко использовала для борьбы со мной дело чиновника Селевина. Сознательно преследуя свои политические цели, не располагая точным фактическим материалом, печать, замалчивая одно, раздувала другое, не брезгая ложью и клеветой, лишь бы загрязнить доброе имя мое и Западной добровольческой армии; представители «шестой части света» не стеснялись обобщить кучку негодяев со всей армией, оставляя в тени тот факт, что прежде их шумихи сама армия и ее суд сурово покарали виновных.
Я считаю необходимым остановиться на этом деле и осветить его на основании материалов судебного следствия.
11 августа 1919 года, в связи с участившимися случаями нападения на русских чинов в Митаве и после неудачного покушения на меня, в конце июля, по предложению состоявшего при мне чиновника для особых поручений Ю. Селевина была учреждена охрана личности командира корпуса. Охрана в своей деятельности должна была руководствоваться особой инструкцией. Начальником охраны был назначен чиновник Ю. Селевин, юрист по образованию, человек незаурядных способностей и весьма энергичный. При царском правительстве он служил судебным следователем, при гетмане на Украине служил в полиции (державной варте) и, как выяснилось впоследствии на суде, во время последней службы показал себя с худой стороны – был заподозрен во взяточничестве и лихоимстве и проявлял крайне враждебное отношение к еврейскому населению (в Кременчуге).
В армии Селевин обращал на себя внимание своими разными проектами, порой весьма целесообразными. С прибытием отряда в Митаву ему было поручено сформировать корпусной военный суд, при котором он сам непродолжительное время состоял судебным следователем, после чего я назначил его чиновником особых поручений при мне, в то время командире корпуса.
Селевин вел очень скромный образ жизни, был весьма исполнительным чиновником и приобрел большое доверие мое и чинов моего штаба, благодаря чему я и назначил его начальником охраны.
Подобрав себе соответствующий штат служащих, он с ними решил использовать мое доверие и, по-видимому, с целью скорого обогащения, совершил ряд уголовных преступлений. Узнав о его деятельности, я немедленно приказал арестовать самого Селевина и чинов охраны.
Судебному следователю приказано было тотчас же приступить к производству предварительного следствия и о ходе последнего докладывать мне дважды в день. Для подробного расследования дела, ввиду его исключительности, мной была назначена особая следственная комиссия из высших чинов армии под председательством старшего генерала Архипова.
Следствие установило следующие преступления чинов охраны.
1. 13 августа 1919 года штабс-ротмистр Буцкий и прапорщик Сорокоумов, по предварительному между собой соглашению, явились в столовую некоего Геринга и потребовали от владельца столовой и призванного туда еврея Вейда дать взаймы для начальника охраны 3000 рублей, угрожая в противном случае разнести столовую.
2. Начальник охраны Селевин и прапорщик Линник в ночь с 19 на 20 августа явились на квартиру еврея Юделовича на Дворцовой улице и обманным образом под видом обыска похитили у находившихся в названной квартире евреев деньги в сумме свыше 1500 рублей. Пострадавшие после обыска были приведены в кабинет начальника охраны, где под угрозами должны были дать подписку в том, что отобранные день