Колесо революции (государственного развала) не могло не катиться по пути разрушения, гибели армии, наконец, пожаров и многочисленных жертв.
Это называлось – углубление революции, ее активное сопротивление «интригам темной реакции» и т. д., то есть попросту – разумному началу организованности. Ведь самое углубление было движением в хаос, в неисчисляемые преступления…
Большевизм для союзников был, конечно, неприятен лишь постольку, поскольку он разрушал их планы: помощью наших армий, удержать на Восточном фронте германские армии до того времени, пока они сами на Западном фронте не произведут решающих операций.
Для того чтобы выяснить действия Германии по отношению большевиков и союзников, я остановлюсь на этом периоде несколько подробнее.
Вот что рассказывает про это германский генерал Гофман, бывший начальником штаба Восточного германского фронта.
Прежде всего он подтверждает, что «разложение, которое русская революция внесла в войска, мы, конечно, старались посредством пропаганды увеличить»…
Он также подтверждает, что германское министерство иностранных дел отправило через Германию Ленина в Петербург. Он пишет по этому поводу следующее:
«Некто, поддерживающий сношения с живущими в Швейцарии русскими изгнанниками, подал на родине мысль, привлечь некоторых из них к работе, чтобы еще скорее развратить войска и отравить их нравственно. Он обратился к депутату Эрцбергеру, а последний в свою очередь в германское министерство иностранных дел. Таким образом дошли до известной отправки Ленина через Германию в Петербург. Я не знаю, было ли германскому главному командованию известно об этой мере. Во всяком случае главнокомандующий на востоке ничего об этом не знал. Мы узнали об этом лишь через несколько месяцев, когда иностранные газеты начали в этом упрекать Германию и утверждать, что она является отцом русской революции. Это утверждение вымышленно, как и многие другие, и его нужно упорно оспаривать».
Подтверждая эти факты, генерал Гофман одновременно и защищает своих соотечественников, говоря:
«Революции в России, как я уже упоминал выше, произвела Англия; мы, немцы, находясь в состоянии войны с Россией, имели бесспорное право, после того как революция не привела, как это вначале предполагали, к миру, увеличить в стране и в войсках революционные беспорядки.
С таким же правом, с каким я стреляю гранатами по неприятельским окопам и пускаю против них ядовитые газы, я могу, как неприятель, применить к вражеским войскам и средство пропаганды. В России, кроме того, появилось в это время наряду с Лениным большое количество большевиков, проживавших раньше в Англии и Швеции»
Еще в начале книги, в главе о большевистской революции, я высказал по поводу отправки германцами Ленина свое мнение такими словами: «Многие pycские обвиняют Германию в насаждении у нас большевизма и считают, что подобный поступок навсегда уничтожил возможность нашего сближения. По-моему, это пристрастный и совершенно неправильный приговор. Почему мы должны больше сетовать на германцев, которые, будучи нашими врагами, использовали наше затруднительное внутреннее положение и устроили большевистскую революцию, а не на наших “союзников”, организовавших меньшевистскую».
И дальше там же задаю вопрос: «Так кому же простительнее, врагам или друзьям?»
Конечно, простительнее врагам… Но зло остается злом, и я, касаясь этого вопроса вообще, никогда не соглашусь, что насаждение революции, даже в стране противника, является правильным методом борьбы для культурного государства[56], и в особенности государства монархического.
Это средство борьбы с противником для культурного государства я считаю потому неправильным, что ведь оно направляется против всего населения вражеской страны, я же понимаю войну как борьбу с неприятельскими войсками, оставляя стариков, женщин и детей в стороне. Гранату и насаждение революции сравнивать нельзя… Я, как военный, беру гранату под свою защиту и прошу не обижать ее сравнением.
Для государства же монархического это еще тем более непростительно, что оно, поддерживая революцию во вражеской стране, поддерживает ее и против себя самого. Надо не забывать: революционеры в большинстве случаев – интернационалисты.
Генерал Гофман теперь со мною соглашается и признает вину Германии и перед Россией, и косвенно перед самой собой такими словами:
«Как уже мною упомянуто, лично я ничего не знал об отправке Ленина. Но если бы меня об этом спросили, то я вряд ли бы стал возражать, т. к. тогда никто не мог предвидеть, какие гибельные последствия для России и для всей Европы повлечет за собой выступление этих людей».
Можно только пожалеть, что германцы этого не предвидели, однако мне было приятно узнать, что вся эта война «насаждением революции» велась помимо военных кругов Германии и идея ее принадлежит целиком германскому министерству иностранных дел. Как я уже и раньше упоминал, я не поклонник этого учреждения вообще, а германского в особенности.
В заключение я не могу не похвастаться взглядами на этот способ войны нашего министерства иностранных дел. Я привожу ниже выдержку из записок Мориса Палеолога (французского посла в России) «Императорская Россия в эпоху Великой Войны».
Он описывает свою беседу с нашим министром иностранных дел Сазоновым, которую он имел с ним 20 августа 1914 г., следующим образом:
«Затем мы приступили к подсчету соответствующих сил воюющих сторон, их резервы, а также финансовые, земледельческие и промышленные ресурсы, мы оцениваем также благоприятное положение, которое нам дают внутренние несогласия между Австрией и Венгрией.
Палеолог: Мы имеем перед собой фактор, которым не следует пренебрегать, а именно общественное мнение германского населения. Совершенно необходимо, чтобы мы были постоянно осведомлены о всем том, что там происходит. Вам следовало бы организовать осведомительные органы в крупных центрах социалистических течений близ Вашей территории, в Берлине, Дрездене, Лейпциге, Хемнице и Бреславле.
Сазонов: Это очень трудно организовать.
Палеолог: Да, но это необходимо. Не подлежит сомнению, что, в случае больших военных неудач, германские социалисты заставят воинствующие классы Германии заключить мир. Мы должны были бы содействовать этому движение.
Сазонов привскочил и коротким, сухим голосом мне заявил: “О нет, устройство революции никогда не будет входить в нашу политику”.
Палеолог: Будьте уверены, что Ваши враги используют это оружие против Вас. Германия не будет ожидать возможного разгрома Вашей армии, она даже не ожидала войны для того, чтобы завязать сношения с Вашим рабочим классом. Вы не разуверите меня в том, что забастовки, вспыхнувшие в Петербурге во время визита президента (Пуанкаре), не были вызваны германскими агентами.
Сазонов: Я в этом не сомневаюсь, по повторяю Вам, революция никогда не будет входить в качестве оружия в нашу политику, даже в отношении Германии.
На этом наш разговор закончился. Сазонов был уже не в настроении для откровенной беседы, разговор о революции видимо его охладил».
Наш бывший министр иностранных дел Сазонов, занимавший этот пост в период начала войны и ее наибольшего напряжения, хорошо известен всем германским кругам, и большинство из них считают его злейшим врагом Германии. И вот этот-то злейший враг все же высказался, и в самой категорической форме, против метода борьбы «насаждением р е в о л ю ц и и».
Насколько был правильным взгляд на это дело нашего императорского правительства, ярко доказывают последующие события. Теперь, когда в Европе с легкостью повержены наиболее могущественные монархи мира и когда роль других, менее могущественных, сведена к жалкому существованию «приживальщиков в своей стране» (короли английский, итальянский, норвежский и т. д.), убеждать монархистов в ошибках их прошлой политики, политики «насаждения революции у врагов и друзей», я думаю, излишне и даже смешно[57].
Правильным действием для германского императорского правительства, в то время когда в России вспыхнула меньшевистская революция, зажженная союзниками, изменившими русскому царю и народу, было действие, обратное действиям «союзников». За это говорит и логика. Ведь тогда это был момент перестройки политической, а вместе с ней и военной конъюнктуры воюющих государств. «Союзники» предали государя императора и русский народ и тем самым перестали быть союзниками России. И вот внимание Германии должно было быть обращено в сторону преданных, покинутых – русского государя и русского народа.
Императорская Германия могла спасти себя от разгрома, если бы тогда поддержала русскую монархию и добилась дружеского соглашения с ней. Для успеха последнего же необходимо было пойти навстречу с открытым сердцем и отказаться от всяких завоевательных планов на востоке. Таким образом для Германии было правильным тогда следующее решение: поддержать русскую монархию и заключить с ней дружеское соглашение на условиях «status quo ante bellum».
Германское министерство иностранных дел этого не учло, и его деятельность в то время выразилась в конкуренции с «союзниками» в деле разрушения России и ее подчинения своему влиянию. На этой почве между «союзниками» и Германией началась борьба.
Германия, послав в Россию своего ставленника Ленина, одержала временную победу, но эта победа обошлась ей очень дорого, а главное – пришла слишком поздно. Со дня революции, т. е. с 26 февраля 1917 г., до большевистского переворота 25 октября прошло 8 месяцев.
Однако и сама победа германцев была еще весьма сомнительной, и каждый день мог принести неожиданные сюрпризы.
В настоящее время передо мной лежит отчет о судебном процессе в городе Орлеане над французским капитаном Садулем, секретарем III Интернационала. Садуль – официальный член Коммунистической партии; произнося защитительную речь на суде, он представил в совершенно новом свете военную политику большевиков. Вот его заявление: