«Совершенно непонятно, что во Франции до сих пор еще не знают о непрерывных обращениях Ленина и Троцкого к Франции с просьбой о военной поддержке против немцев. Ведь то, что pycские генералы, участвовавшие в Брест-Литовских переговорах, были намечены генералом, руководившим французской военной миссией, – исторический факт. Ленин считался с возможностью разрыва переговоров и полагал, что ему придется возобновить войну с Германией. Через меня он запросил французскую военную миссию, готова ли она взять на себя руководство красной армией. Нуланс отклонил это предложение, и в результате был подписан Брест-Литовский договор. Главный виновник этого договора и последовавшей в результате его смерти сотен тысяч наших солдат – Клемансо. Во Франции не знают также, что, когда после подписания Брест-Литовского мира, Нуланс бежал, наша военная миссия работала совместно с высшим командным составом красной армии».
Из этого отчета видно, что большевики вели двойную игру, и преданность их Германии была весьма относительной. Последняя для большевиков была лишь средством для осуществления их целей.
Генерал Гофман, описывая этот период в той же книге, рассказывает:
«Одной из первых мер, принятых новым правительством, был запрос по беспроволочному телеграфу народного комиссара Крыленко, произведенного из унтер-офицеров в главнокомандующие, согласно ли германское главнокомандование заключить перемирие.
Генерал Людендорф вызвал меня к телефону и спросил: “Можно ли вообще с этими людьми вести переговоры?” Я возразил: “Да, можно. Ваше Превосходительство нуждается в войсках, а это первые, которые являются”.
Генерал Гофман, ответив, что предложением большевиков можно воспользоваться, сейчас же сам высказывает сомнение в правильности такого решения. Он пишет:
«Я часто думал о том, не было бы лучше, если бы германское правительство и командование отвергнули все переговоры с большевистскими правителями. Мы дали им возможность заключить мир и таким образом исполнить желание народных масс и поэтому они могли захватить власть в свои руки и укрепить ее за собой. Если бы Германия отвергла переговоры с большевиками, и потребовала бы от России, чтобы она выставила представителем от русского народа такое бы правительство, которое было бы избрано народом путем свободного голосования, то большевики не смогли бы удержаться у власти».
Мнение генерала Гофмана совершенно правильное: Германии надо было отвергнуть предложение большевиков, но, отвергая, начать прямо переговоры с русскими монархистами. Германия могла выбирать тогда только между старой монархией и большевиками, так как никакого нового правительства путем свободного голосования в России в то время создать было нельзя. Она выбрала большевиков, и генерал Гофман спешит оправдать это решение германских политиков следующими словами:
«Тем не менее я полагаю, что ни один разумный человек не может нас упрекнуть в том, что мы приняли предложение Крыленко о перемирии».
В данном случае я охотно зачисляю себя в ряды неразумных людей и высказываюсь против этого решения, которое погубило и Pocсию, и Германию.
Особенно ярко выступает эта ошибка, когда читаем отрывки из книги генерала Гофмана, в которых он описывает момент самого заключения Брест-Литовского мира.
«Русская делегация состояла из впоследствии нам, к сожалению, слишком хорошо известного Иоффе, Каменева (зятя Троцкого), г-жи Быценко, которая стяжала себе уже славу убийством министра, одного унтер-офицера, одного матроса, одного рабочего и одного крестьянина. Это были члены делегации, имеющие право голоса.
При делегации состояло несколько офицеров главного Штаба и адмирал Альтфатер. Они не имели права голоса, а служили лишь экспертами. Секретарем делегации был Карахан… Так как делегация обедала в собрании вместе с нами, то мы имели возможность несколько ближе познакомиться с ее отдельными членами. При распределении мест я, конечно, предоставил членам делегации, имеющим право голоса, лучшие места, чем экспертам, таким образом рабочий, матрос и унтер-офицер сидели на верхнем конце стола, а адмирал и офицеры – на нижнем. Я никогда не забуду первого обеда с русскими. Я сидел между Иоффе и Сокольниковым, теперешним министром финансов. Против меня сидел рабочий, которому многие принадлежности столового прибора причиняли немало затруднений. Он пробовал то одну, то другую принадлежность над самыми разнообразными предметами и только вилкой он пользовался исключительно для того, чтобы ковырять у себя в зубах. Наискосок против меня сидел князь Гогенлоэ, рядом с ним с одной стороны сидела г-жа Быценко, а с другой стороны поместился крестьянин – настоящий русский тип с длинными седыми кудрями и огромной, похожей на дикий лес бородой. Он вызвал один раз улыбку прислуживающего денщика, когда ему предложили выбрать красное или белое вино и он предварительно осведомился, которое из них крепче, так как он желал бы получить более крепкое».
Более наглядного примера несоответствия договаривающихся сторон трудно себе представить: с одной стороны – крайние революционеры, евреи-интернационалисты с преступным прошлым вместе с якобы представителями одураченного русского народа, с другой – блестящие дипломаты, генералы, офицеры Генерального штаба и даже князь Гогенлоэ. Картина трагикомическая, обидная для монархиста и русского, и германского, но во всяком случае поучительная.
Генерал Гофман, как чуткий и наблюдательный человек, не мог не заметить этого парадокса, и он выражает сомнения в целесообразности того, что происходит вокруг. Он пишет:
«В продолжение этих разговоров я начал сомневаться в правильности принятого решения вести переговоры с большевиками. Они обещали своему народу мир и блаженство. Если бы им теперь удалось добиться первого, то их положение должно было бы у народных масс, которые уже в продолжение нескольких лет жаждали мира, значительно упрочиться. Дальнейшие сомнения возникли у меня при моих разговорах с офицерами и в особенности с адмиралом Альтфатером. Я много говорил с ним о прекрасном Императорском русском вопросе и о том, как это случилось, что революция его так быстро разрушила. Альтфатер мне ответил:
“Влияние большевистской пропаганды на массы огромно. Я Вам уже неоднократно рассказывал, что при защите мною Эзеля войска буквально растаяли у меня в руках. То же самое произошло и во всех армиях, и я Вам предсказываю, что с Вашей армией случится то же самое”.
Я рассмеялся тогда несчастному адмиралу – его впоследствии убили – прямо в лицо…»
Генерал Гофман на предостережение русского адмирала рассмеялся, также смеялись и не верили в возможность революции в Германии, даже накануне ее, все те германцы, которым и я, и многие другие pycские в беседе указывали на грядущую опасность.
Перебирая эти события недавнего прошлого, невольно задаешь себе вопрос – почему Германия пошла на эти бутафорские и унизительные переговоры с большевиками, и в той же книге генерала Гофмана на это дается исчерпывающий ответ.
…«Иоффе был поражен как громом. После завтрака Иоффе, Каменев и Покровский с одной стороны, государственный секретарь граф Чернин и я с другой стороны, приступили к продолжительному совещанию, в котором русские откровенно высказали свои разочарования и возмущения. Покровский заявил со слезами ярости на глазах, что нельзя говорить о мире без аннексии, если у русского Государства будет отнято около 18 губерний. Под конец заседания pycские грозили отъездом и прекращением переговоров…»
Оказывается, германские дипломаты рассчитывали заключить мир, отняв от Русского государства 18 губерний. Конечно, старая русская монархическая власть никогда не согласилась бы на эти условия, от которых и большевики, правда по другим соображениям, пришли в ужас.
Германцы все-таки настояли на своем, и мир был подписан.
Однако желаемого, ощутительного результата он им не принес, и они не только были лишены возможности воспользоваться его выгодами, но, напротив, дальнейшие события вскоре заставили их раскаиваться в совершенном.
После заключения большевиками мира союзнические миссии, потеряв надежду с помощью большевистского оружия удержать восточный германский фронт, решили покинуть Pocсию и через Вологду выехали в Архангельск и Сибирь. К этому времени в Сибири сосредотачивались чехословацкие батальоны.
Еще до начала революции из пленных чехословаков постепенно создавались батальоны – несколько глубже прифронтовой полосы Юго-Западной России; они располагались главным образом по имениям, которые лежали вдоль железнодорожных линий. Такие же батальоны формировались и вдоль сибирской магистрали. Сведенные в одну боевую группу, они могли из себя представить некоторую ударную силу.
Естественно, что среди деморализованных, разрозненных масс, в которые обратилось русское войско, среди вообще развала и преступного революционного беспорядка маленькие, организованные единицы могли привлечь внимание тех, кто искал таких камней среди общего разрушительного течения.
Наибольшее сосредоточие чехословацких батальонов было на Волге. Образовавшаяся к тому времени там Народная армия, руководимая социал-революционерами, соединилась с этими чешскими формированиями и создала вместе с ними внушительный фронт против Красной армии.
Весной 1918 г. эти соединенные добровольческие войска имели большой успех и заняли города Самару, Сызрань, Симбирск и Казань.
Туда, разочаровавшись в большевиках, вскоре явилась союзная миссия и взяла эти формирования под свое высокое покровительство. Это не было помощью начинаниям добровольческих организаций, возникавших уже в разных концах России, – нет; союзниками руководила все та же задача: иметь фронт на востоке против Германии, хотя бы и на гребне Уральского хребта, прикрытого Волгой. Союзники меньше всего думали о самой России, запылавшей уже тогда пожарами.
На западе же, на линии германского и англо-французского фронта, к этому времени создается такое положение.
К началу марта германским командованием закончена переброска туда всех боеспособных частей с Восточного фронта. Против русских, несмотря на подписание Брест-Литовского мира, германцами выставлены редкие цепи, так как перестрелка еще происходила по всей старой линии позиции. Таким образом, впервые за всю войну германцы имели на Западном фронте количественный перевес над союзниками. Генералу Людендорфу предстояло решить, использовать ли это преимущество перед противником или нет? Опыт показал, что все большие наступления, производимые Антантой с громадными затратами людей и материала, к решительному концу не приводили. Значит, что же?