Одновременно с этой ошибкой главного германского командования германское министерство иностранных дел совершает также роковой шаг. Оно разрешает советскому послу, еврею Иоффе, приехать в Берлин и, обосновавшись там, открыть свою преступную деятельность и в отношении германского народа.
Об этом я уже писал в предыдущих главах, а потому здесь ограничусь только приведением отрывка из книги того же генерала Гофмана, который и в этом случае, как человек наиболее близко стоявший к событиям в России, высказывает вполне правильный и обоснованный взгляд. Он говорит:
«…Одно из мирных условий с советской Pocсией касалось, естественно, возобновления дипломатических отношений. Однако я уже достаточно познакомился с большевиками, чтобы пренебрегать опасностью, которую представляло бы обоснование в Берлине большевистского посольства или консульства. Безусловно эти учреждения служили бы большевикам центрами для их агитации в Германии. Большевики сами ни одной минуты не скрывали, что их цель – всемирная революция – и что их первый шаг в этом направлении будет сделан к тому, чтобы произвести революцию в Германии. Они пользовались для пропаганды каждым представляющимся им случаем: так, например, известный Радек, будучи членом мирной делегации, пробовал раздавать нашим солдатам пропагандные листки из окна железнодорожного поезда. Ввиду всего этого я убедительно советовал не допускать большевистского посланника в Берлин. Я доложил мой взгляд главнокомандованию и предложил, чтобы обоим посольствам, как русскому, так и германскому, на время нахождения еще в состоянии войны, было бы предоставлено место при главной квартире главнокомандующего на восточном фронте. Здесь я был бы в состоянии ограничить слишком широкую деятельность г-на Иоффе. Главным образом можно было бы препятствовать его интимной связи с германскими коммунистами. Насколько мне известно, главнокомандование поддерживало мое предложение, но оно все-таки было отклонено вследствие несогласия с ним нашего иностранного отдела. Его превосходительство г. Крит, председатель юридического отделения иностранного отдела был глубоко убежден в чистоте замыслов Иоффе и с нетерпением ожидал продолжения в Берлине начатых с ним в Брест-Литовске переговоров. К сожалению события подтвердили, что мои опасения были основательны. Государственный секретарь Зольф велел вскрыть ящик с пропагандой, но слишком поздно и запер таким образом сарай лишь после того, когда корова из него была украдена…»
Здесь я хочу задать ряд вопросов. Можно ли было при таком положении дел ожидать революцию в Германии? Не была ли она следствием этих ошибок? Не следует ли удивляться стойкости германского народа, который выдержал это испытание с марта по октябрь, т. е. в течение семи месяцев?
Я думаю, что двух мнений в данном случае не может быть.
Если вас ставят в невыносимо тяжелые условия боевой обстановки, и притом на безнадежно долгое время; если вас к тому же кормят по карточной системе, достаточной лишь для того, чтобы не умереть с голода; если одновременно с этим вас подвергают еще искусу злостной пропаганды, подобной нашептыванию дьявола, то немудрено, что вы в конце концов теряете возможность сопротивляться и поддаетесь искушению даже помимо своей воли и указаний разума.
Повторяю, я удивляюсь германскому народу и лучшим его представителям – офицерам и солдатам. Я отдаю должное их геройству, стойкости, выносливости и патриотизму. Они сделали больше, чем могли.
Продолжая настойчивые атаки на Западном фронте, главное германское военное командование, выполняя программу своих дипломатов, ограничивается на востоке оккупацией Финляндии, Прибалтийского края, Белоруссии, Привисленского края, Малороссии, Крыма и Кавказа. Создав там ряд новых государств: Финляндию, Эстонию, Латвию, Литву, Польшу, Украину, Крым, Грузию, Армению и Азербейджан, германцы тем самым закладывают прочный фундамент для грядущей политики «союзников» – политики расчленения русской территории и создания буферных республик между Россией и Германией. Эти завоевательные планы германской дипломатии впоследствии дорого стоили ей. Они, получив в лице «союзников» ярых последователей, распространились и в обратную сторону, в сторону территории Германии, и таким образом Литва получила Мемельскую область, Польша – коридор, Познань и Силезию.
Кроме того, как результат всего этого, было то, что между Россией и Германией выросла широкая стена этих государств, колонизованных Антантой и являющихся, вследствие их понятной враждебности, серьезной преградой для будущих дружественных отношений между русским и германским народами.
Расчеты германцев на получение из занятых русских областей большого количества продовольствия также не оправдались. Произошло это потому, что им сперва приходилось налаживать порядок в занимаемой области, а это по различным причинам не всегда и не везде можно было сделать и быстро, и основательно. Разнообразие местных условий создавало необходимость и разнообразия в конструкции местных властей, и германцы в таких случаях не всегда сразу нападали на правильную форму государственного устройства для данной области, как, например, это было в Малороссии с Украинской Центральной радой Петлюры, а иногда в этом направлении они навсегда оставались на ложном пути, как, например, это было в Прибалтийском крае с Эстонией и Латвией.
Эти уроки на западе и на востоке заставили германцев летом 1918 г. пересмотреть их политическую программу и внести в нее существенные поправки.
В июле того же года в городе Киеве начала свое формирование Южная армия. Это были первые русские добровольческие части, которые создавались при помощи германцев. Они явились результатом частичной победы мнения военного командования на востоке. Это были первые слабые попытки использовать упущенные возможности[58].
В это самое время «союзники» бросили Россию на произвол судьбы и предоставили ее всецело ужасу большевистского властвования. Покровительство, которое, как я упоминал выше, они оказывали чехословацким батальонам, конечно, не могло считаться за помощь, – это было лишь противодействие германской оккупации юга России. Эта оккупация распространилась тогда на восток до области войска Донского включительно и почти соприкасалась с фронтом, наскоро построенным «союзниками» из чехословаков и Народной армии.
Также нельзя было рассматривать как помощь России и действия англичан приблизительно в этот же период времени на территории нашей Северной Приморской области. Появление их там было вызвано страхом перед оккупацией Финляндии германскими войсками под командой генерала графа фон дер Гольца. Они опасались за склады в Мурманске, где хранились огромные запасы военного имущества, привезенного из-за границы для русской армии и не отправленного оттуда вследствие начавшейся революции.
Англичане, высадившись 2 мая 1918 года в Мурманской бухте, наскоро образовали там никому не нужную того же названия республику. В течение июня и июля они расширяют зону своей оккупации на восток, достигают Камы и Онеги и, наконец, 2 августа с помощью привезенных итальянских и сербских войск занимают Архангельск.
Этими двумя действиями в Сибири и Архангельске «союзники» ограничивают свою «помощь» России за почти (до ноября) весь 1918 г.
Таким образом, германцам в этот год открывалось широкое поле деятельности в России, которым они, однако, не воспользовались. Генерал Людендорф в своих «Воспоминаниях» выражает теперь по этому поводу глубокое сожаление.
«С военной точки зрения, – пишет он, – с войсками, которые были в нашем распоряжении на востоке, следовало сделать короткий удар на Петербург и с помощью донских казаков произвести таковой же и в направлении на Москву.
Тогда мы могли бы свергнуть в душе столь враждебное нам советское правительство, помочь установиться новой власти в России, которая не работала бы против нас и готова была бы идти вместе с нами.
Будь в России другое правительство, то тогда мы достигли бы с ним тем или другим образом соглашение относительно Брестского мира.
Обстановка для этого наступления была более чем благоприятной, и германцы были бы встречены русским населением с радостью, так как разочарование в “союзниках” было полным и все надежды на избавление от большевиков были направлены в сторону Германии.
Pycские офицеры также с удовольствием отозвались бы на призыв, ибо большинство из них были возмущены демократической декларацией генерала Деникина, выпущенной им 5 мая. Это подтвердилось и тем первоначальным успехом, которым ознаменовалось начало формирования “Южной” и “Астраханской” армии.
Однако главное германское командование все еще не могло окончательно освободиться от пагубного влияния своих дипломатов и формирования “Южной”, “Астраханской”, а затем Северной армий происходили замедленным темпом и как бы украдкой от своего дипломатического корпуса. И только в последний месяц перед революцией началась более интенсивная работа, но, увы, было уже поздно.
Второе большое германское наступление на западе снова не дало благоприятных результатов, а напротив, встретив ответное контрнаступление противника, привело к катастрофе 9 ноября 1918 г.
До этого времени германцы могли еще надеяться, что военное счастье повернется в их сторону и что им удастся на западном фронте создать такое положение, которое позволило бы заключить благоприятный мир, но теперь, с началом революции, об этом думать было уже нельзя. Вставала новая задача – спасение своего отечества от полного разгрома.
В первые дни революции германское командование на востоке, ошеломленное неожиданными событиями, потеряло способность ориентироваться и принять какое либо решение.
Германские войска разлагались, дисциплина их исчезала, и они превращались в «товарищей» с той же быстротой, которая раньше так удивляла и генерала Гофмана, и многих других германских офицеров, когда все это происходило в нашей армии. Яд большевистской пропаганды произвел свое злое действие, и прекрасная императорская германская армия, показавшая миру чудеса храбрости и стойкости, перестала существовать.