Широкие планы наступления, совместно с формировавшимися русскими армиями “Южной” и “Северной”, на Петербург и Москву, свержения там большевистской власти и восстановления в России законного правительства, естественно, были разрушены, ибо к осуществлению их приступили слишком поздно.
Друзья германской дипломатии, большевики, в искренность которых они так глубоко верили, не замедлили показать свое истинное лицо – лицо интернациональных преступников, руководимых единственным желанием зажечь пожар революции во всей Европе. Они не постеснялись нарушить договора и перейти в наступление против германцев и в Прибалтийском крае, и в Малороссии, и, наконец, на Кавказе. Вместо совместного наступления русских добровольцев и германских войск на Петербург и Москву – началось наступление большевиков на Ригу и Киев. Пришло время расплаты.
Обстановка резко изменилась и не только по своей внешности, но также и по переменам внутреннего характера, отразившимся на настроении и русских, и германцев.
Германцы, бывшие несколько дней тому назад полными хозяевами оккупированных ими областей, теперь, видя, что войска их деморализованы, понимали, что все их планы рушились и что им ничего не остается больше делать, как отходить к своим границам. Только что начавшая принимать определенно дружественные формы совместная работа русских и германских военных кругов как-то сразу оборвалась, и большинство участников ее в первый момент думали, что вряд ли она скоро возобновится.
Германцы не сомневались, что на смену им в эти области прибудут англичане и французы и что эти их враги, но союзники нас, русских, не замедлят помочь нам восстановить законный порядок в России, и таким образом они предполагали, что мы, русские, снова перейдем во вражеский им лагерь. Так думали и многие русские, а потому торопились забыть свою немецкую ориентацию и перекраситься в союзнический цвет. Среди командного состава обеих армий (и Южной и Северной) произошла такая же перемена настроения и только немногие сумели верно предугадать будущие действия ожидаемых «союзников».
Новообразованные государства вели свою эгоистически национальную линию, но они не были уверены в своем ближайшем будущем и потому сдерживались еще и не показывали своих истинных стремлений, ожидая выяснения событий, а главное – решения «союзников».
Я считаю здесь своим долгом подчеркнуть, что германцы, несмотря на то что сами переживали грандиозную катастрофу и что одновременно многие pycские снова спешили занять враждебную к ним позицию, все же они, покидая оккупированные области, широко шли навстречу всем, кто искал у них помощи от надвигающихся большевиков. Они беспрепятственно выдавали даровые проезды в Германию или по желанию в другие страны, и не только всем русским офицерам, но даже и совершенно частным лицам и семьям.
«Союзники» не торопились с прибытием, и в это время в русских и германских военных кругах снова стало создаваться убеждение, что начавшаяся совместная работа должна вестись дальше вопреки всеми событиям, идущим вразрез ее правильному развитию. У некоторых это убеждение вернулось путем логического рассуждения и сопоставления происходящего с фактами прошлого, у других – стихийно, в силу самой обстановки, создававшей невольную близость между нами и германцами, как товарищами по несчастью. «Истинные друзья познаются в беде», – говорит народная пословица, и к нам она особенно применима, так как мы познали друг друга в момент, когда наши отечества переживали величайшие бедствия.
Прибытие долгожданных «союзников», к великой радости тех русских, которые надеялись на их помощь, наконец совершилось. Прежде всего они появились на юге России. Первые представители союзных держав были торжественно встречены в Новочеркасске 8 ноября 1918 года.
«Еще в ноябре, – пишет генерал Лукомский, – согласно заявлению, сделанному генералом Вертело[59] генералу Щербачеву[60], для занятия важных центров на юге России было предположено двинуть 12 дивизий союзных войск (французских и греческих)».
Прибывшие на юг представители «союзников» снова подтвердили генералу Деникину о том, что они, безусловно, помогут ему во всем при его борьбе с большевиками. Но это были только слова, на самом же деле «союзники» везде вполне ясно выказали свою склонность поддерживать не русские добровольческие части, а самостоятельные республики, которые остались как наследие от германской оккупации и их политики расчленения России.
Со стороны германцев, как бывших наших врагов, такая политика могла быть подвергнута критике и рассматриваться как правильная или неправильная, что же касается союзников, то с их стороны продолжение этой политики расчленения России можно назвать лишь одним словом – предательством.
Это предательство началось почти одновременно во всех окраинах бывшей Российской империи.
В середине декабря в Либаву прибыла английская эскадра, начальник которой, адмирал Синклер, при приеме русской делегации от Северной армии, заявил, что ему ничего не было известно при его отбытии из Англии о существовании в Прибалтийском крае русских добровольческих войск, а потому он ничем помочь не может и должен прежде запросить инструкции по этому поводу. Присутствовавший же при этой аудиенции английский консул вполне определенно высказался за поддержку новых республик – Эстонии, Латвии и Литвы.
Одновременно в Батуми высадилась английская дивизия под начальством генерала Форестье-Иокера и продвинулась в глубь Кавказа вплоть до Тифлиса.
Генерал Лукомский так описывает этот эпизод в своих воспоминаниях:
«Бакинский район был занят английским отрядом под начальством генерала Томсона, подчиненным генералу Форестье-Иокеру.
В Батумскую область в качестве генерал-губернатора был назначен британский генерал Кук-Коллис.
Отношение этих начальствующих лиц к Вооруженным силам Юга России было различное.
В Баку наш представитель встретил сначала к себе самое корректное отношение, и получалось впечатление, что с русскими интересами в Бакинском районе англичане считаться будут.
В Тифлисе генерал Форестье-Иокер, с самого начала своего там пребывания, стал определенно на сторону Грузинского правительства, поддерживая его в разногласиях с Командованием Вооруженных сил Юга России из-за Сочинского округа.
В Батумской области, при генерал-губернаторе, для управления областью был образован “Совет” в составе 9 лиц.
Права Вооруженных сил Юга России на Батумскую область англичанами совершенно не признавались, и ясно было, что они, оккупировав область, впредь до выяснения в будущем вопроса о ее судьбе Державами Согласия, считали только себя хозяевами в ней.
Получалось отчетливое впечатление, что англичане собираются в Закавказье вести особую политику, поддерживая отделение от России образовавшихся там республик, а Батум, как вывозной порт для нефти, насколько возможно сохранить в своих руках».
Ту же политику расчленения России «союзники», несколько позднее, проводили и в Малороссии, взяв под свое покровительство полуразбойничье правительство Петлюры – Украинскую Директорию. Они отклонили предложение Добровольческой армии организовать защиту Одессы и Николаева, так как считали эту территорию уже украинской. Большевики их хорошо проучили за это предательство, и они, потерпев позорное поражение и бросив добровольцев и население на произвол судьбы, удрали куда глаза глядят.
Вот как этот позорный случай описывает генерал Лукомский:
«26 февраля (11 марта) большевики атаковали французские войска у города Херсона.
Французы и небольшой греческий отряд очистили Херсон и Николаев и на транспортах отошли к Одессе.
Директория переехала в Тарнополь.
Неудача под Херсоном, при которой союзники потеряли 400 человек (в том числе 14 офицеров), произвела тяжелое впечатление на французское командование.
К этому времени в Одесском районе находилось:
а) части вооруженных сил юга России: бригада генерала Тимановского 3350 штыков, 1600 сабель, 18 легких орудий, 8 гаубиц и 6 броневых машин;
б) союзные войска: 2 французских, 2 греческих и часть румынской дивизии, всего 30 000—35 000 штыков и шашек.
Против этих сил, со стороны большевиков, действовало 2 советских полка местного формирования и ряд наскоро организованных отрядов, всего не более 15 000 штыков и шашек.
После занятия большевиками Херсона, вследствие неудачных действий местного французского командования, большевики одержали ряд частных успехов, несмотря на численное превосходство войск союзников.
Опасаясь потерь и, по-видимому, не вполне уверенное в устойчивости своих войск, французское командование решило, по опыту Солоникского укрепленного района, создать в Одесском районе “Укрепленный лагерь”. 15/28 марта было приступлено к инженерным работам.
До 20 марта (2 апреля) не было абсолютно никаких признаков, которые могли бы указать на возможность экстренной эвакуации союзных войск из Одесского района.
Вечером 20 марта (2 апреля) французское командование в Одессе получило директивы из Парижа и 21 марта (3 апреля) заявило Начальнику Штаба русских войск в Одесской зоне, что от г-на Пишона получена телеграмма о вывозе всех войск из пределов России в 3-дневный срок.
Генерал д’Ансельм, командовавший союзными войсками в южной России, приказал закончить эвакуацию Одессы в 48 часов.
Эвакуация как русских учреждений, бывших в Одессе и гражданского населения, а также французских войск, началась 21 марта (3 апреля) и носила сумбурный, панический характер.
23 марта (5 апреля) в Одессе уже хозяйничал местный совет рабочих и крестьянских депутатов.
Последние французские суда покинули рейд Одессы 25 марта (7 апреля); таким образом, закончить эвакуацию в 48-часовой срок, естественно, оказалось невозможным!..
Назначенный чрезмерно короткий срок эвакуации Одессы отнюдь не вызывался обстановкой – ни военной, ни политической, и мог быть смело увеличен до недели, в течение которой, при спокойных и надлежащих распоряжениях, можно было бы упорядочить эвакуацию, вывести всех беженцев и наиболее ценное имущество.