Брай направил коня не в город, а пустил его далее по краю обрыва. Ни он, ни Сэррей не говорили ни слова; ужасная сцена, которую им только что пришлось пережить, и их чудесное спасение достаточно занимали все их мысли. Проскакав несколько сотен шагов, они выехали на свободную равнину, разделенную на отдельные поля валами, между которыми проходили рвы. Вода последних светилась отблесками лунного света, и казалось, словно обширное болото было покрыто серебряными полосками. Среди камышей и терновника танцевали блуждающие огоньки; не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, только лошадиный топот да тихие стоны несчастной нарушали таинственную тишину.
Проскакав около часа по границе болота, Брай и Сэррей со спасенной девушкой доехали до развалин старого монастыря. Стена обвалилась, и камни заросли высокой травой. Хотя казалось, будто здесь уже несколько столетий как замерла всякая жизнь, но стрелок все-таки соскочил с лошади, вошел во двор развалин, прошел через разрушенные ворота и три раза постучал рукояткой меча во вмазанную у стены дужку.
Прошло около пяти минут, а затем Сэррей услыхал голос, словно выходивший из могилы:
– Кто тут?
Вместо ответа Брай еще раз ударил по железу.
– Откройте, мамаша Джил! – нетерпеливо крикнул он. – Это я, Уолтер Брай из Дэнсфорда.
Длинная, худая фигура внезапно вынырнула перед ними, и Сэррею показалось, что она появилась словно волшебством из мрака, так как он не видел не только какой-нибудь двери, но и вообще какого бы то ни было отверстия, из которого она могла бы явиться.
– Что вам нужно, Уолтер Брай? – спросила старуха. – В уме ли вы, что приводите ко мне какого-то болвана, который начнет рассказывать людям, что в аббатстве живет старая ведьма? Вы хотите, чтобы я и вас прокляла, как других?
– Не ворчите, Джил, у моего приятеля такое храброе сердце, какого только можно пожелать мужчине. Но впустите же нас в свою пещеру! Нам нужны огонь и еда.
Старуха хрипло рассмеялась, а затем заворчала:
– Может быть, еще ванну и пуховики? Я постараюсь в самом непродолжительном времени прибить здесь вывеску и открою гостиницу для городских молодчиков, которые приходят к мамаше Джил за целебным снадобьем или предсказаньем, а потом смеясь подсматривают, как топят ведьму!
– Молчите, старуха, мы пришли от папистского столба. Поглядите-ка сюда, здесь нужна ваша помощь!
Только теперь старуха заметила третьего свидетеля их разговора, так как Брай положил Кэт на камень.
– От папистского столба? – сказала она. – А юный лорд помогал вам? Да благословит вас Бог, лорд, ты же, храбрый Брай, помоги мне снести бедняжку; она истекает кровью. И моя кровь тоже обагрила папистский столб, и вы, Брай, были единственным человеком, который заговорил со мной тогда, когда меня схватили. Проклятие городу, проклятие детям и детям детей! Да ну же, беритесь! Вы хотите, чтобы она истекла здесь кровью?
Старуха и Брай взяли на руки несчастную, и только теперь Сэррей заметил, что сзади широкого столба среди развалин виднелось отверстие. Когда же, следуя за старухой и Браем, он тоже спустился туда, то понял, что колдунья жила в уцелевших погребах старого развалившегося аббатства. Остальное он понял как из слов Джил, так и из висевших по стенам пучков трав и кореньев и расставленных бутылок, блестевших при свете масляной лампы.
Старуха положила больную на ложе из мха и поставила перед Уолтером кружку пива, чтобы он отдохнул за ней, пока она осмотрит раны больной и смажет их болеутоляющей мазью. Но Уолтер даже не дотронулся до кружки; он мрачно смотрел прямо перед собой и казался глубоко ушедшим в свои мысли.
Трудно сказать, только ли жажда мести терзала его душу. Как ликовало его сердце, когда он увидал башни Эдинбурга и Сэррей обещал ему завернуть в кабачок «Красный Дуглас»! Ему не приходилось изменять своим служебным обязанностям и оставлять Сэррея одного; он мог показать графу свою Кэт и распить с ним бутылочку за ее здоровье. Ведь они не видались несколько месяцев, но, когда он отправлялся на войну, она с преданностью и прямотой посмотрела ему в глаза, обещая, что он, и никто другой, будет ее мужем! И вот он неожиданно вернулся… Где же застал он ее? У позорного столба мерзких девок, колдуний и папистов… Правда, если она была не виновна, то он мог отомстить за нее; но греза счастья все-таки навсегда скрылась от него, так как стоявшая у позорного столба девушка не могла стать его законной женой – иначе его прокляла бы старуха-мать. Ну а если Кэт была виновата? О, этого Брай почти желал, потому что было бы легче вонзить виновной нож в сердце и столкнуть вслед за всадниками в пропасть, чем покинуть невиновную!
Ужасны были эти муки сомнения!..
Наконец Брай нетерпеливо топнул ногой и спросил:
– Она уже может говорить, мамаша Джил? Мне нужно побеседовать с нею!
– Неужели вы хотите мучить бедняжку? – воскликнула старуха. – Ей необходимы сон и покой, иначе слабый огонек ее жизни погаснет навсегда.
– Пусть гаснет, если она только скажет то, что нужно. Дайте ей такое средство, чтобы она собрала все свои силы на несколько минут, а потом пусть хоть умирает!..
– Разве вы для того спасали ее, чтобы убить? Если это ваша родственница, то не беспокойтесь – я буду ухаживать за ней и разделю с ней свой хлеб; если же она для вас посторонняя, то да благословит вас Господь вдвойне; но тогда вы имеете еще меньше права мучить ее.
– Мамаша Джил, она была моей невестой!
– Невестой? – вскрикнула старуха и посмотрела на Брая с скорбным участием. – Вашей невестой? Да, это другое дело! Но не будьте очень жестоки с ней, Брай! Бедный ребенок так юн и прекрасен!
Брай схватился руками за глаза и воскликнул:
– Не старайтесь смягчить меня, старуха! Дайте ей напиток, или я разбужу ее мечом!
Старуха опустилась на колени около спавшей и влила ей в рот несколько капель. Последние оказали немедленное действие: Кэт судорожно вздрогнула, ее губы задрожали, кровь прилила к щекам, и она открыла глаза.
– Где я? – пробормотала она, оглядываясь по сторонам. – Или я видела все это во сне? О боже, это было ужасно! Коршуны… Однако где я? Что это?.. Уолтер, ты! О боже мой, значит, все это правда!..
– Да, все это правда, Кэт, – мрачно ответил стрелок, – и ты, быть может, уже через несколько секунд предстанешь перед Вечным Судьей. Так заклинаю тебя спасением твоей души, на которое ты надеешься, заклинаю любовью, в которой ты клялась мне, скажи, нарушила ли ты мне верность?
– И ты меня спрашиваешь об этом, Уолтер? Пресвятая Богородица, что же, я с ума сошла или вы все помешались? Именно потому, что я любила тебя, я и оттолкнула господина Штротмура, и только смеялась, когда он грозил мне. Я ведь никого не боялась, так как знала, что ты защитишь меня. Но все принялись со вчерашнего дня мучить меня; все говорили, что я лгу, что у меня имеется другой возлюбленный, кроме тебя. Тогда я поклялась, что дала тебе обет верности, и крестный подтвердил, но все остальные состроили такие рожи, будто я сделала что-то нехорошее.
– Дальше, Кэт, дальше! – нетерпеливо крикнул Брай. – Тебя оклеветали?
– Должно быть, так, потому что сегодня под вечер пришел лэрд Бэкли, и, когда я цедила ему пиво, он хотел усадить меня на колени, а когда я обругала его за это, то он повел нехорошие речи и грозил…
– Что же он говорил?
Кэт потупившись ответила:
– Он говорил, что если я буду жеманиться, то окажусь дурой, что он подарит мне золотое кольцо, а это лучше, чем стоять у папистского столба!
– Он сказал это? – воскликнул Брай. – Что же ты ответила ему?
– Я ударила его по лицу, но он только расхохотался и хотел схватить меня; тогда я бросилась бежать, и так как в кабачке сидели дугласовские всадники, а крестный был на базаре, то я спаслась в маленькую дверцу, ведущую на чердак, и там заперлась. Но лэрд пробрался двором, так что я даже и не видала этого; я считала его пьяным и не предполагала, что он употребит насилие. Но не успела я захлопнуть большие ворота или позвать работников, как он вскочил ко мне.
– Дальше, Кэт, дальше! Он пустил насилие в ход?
– Нет, Уолтер, он высмеял меня, что я бежала от него, и шутил по этому поводу. Он уверял, что любит меня и хочет непременно ко мне посвататься. При этом он становился все навязчивее и не трогался моими просьбами. Я не смела кричать на помощь, потому что всадники застали бы нас и подумали бы бог знает что; я не могла и убежать, потому что лэрд крепко держал меня. Но я не боялась ничего дурного, потому что теперь он не грозил, а просил и болтал всякую чушь, словно пьяный. Вдруг на дворе послышался шум. Меня звали, лэрд же сказал, что мы должны спрятаться, и я так и сделала, потому что вся дрожала от боязни, что Штротмур увидит меня с лэрдом Бэкли.
– Дальше, Кэт, дальше! Кончай!
– Они явились на сеновал, вырвали меня из сена, обругали и потащили на улицу.
– Ну а лэрд, Кэт?
– Он? Как ни в чем не бывало! Когда меня тащили на улицу и я клялась, что не виновата, то он рассмеялся и сказал: «Ну, вот видишь? К чему ты столько времени ломалась?» Затем он сел на лошадь и ускакал прочь, тогда как мне связали руки и ругали меня девкой.
– Кто это сделал, Кэт, кто?
– Все дугласовские всадники, особенно Штротмур. Он клялся, что я уже давно девка, а сегодня ему удалось, наконец, поймать меня с поличным. Он заявил, что в этом виноват ты, так как это ты обольстил меня.
– И никто не выступил на твою защиту, Кэт, никто? – воскликнул Брай.
– Да, крестный, когда он вернулся с базара. Он встретил меня, когда меня гнали по улице, хотел вступиться, но его прогнали ударами плашмя и кричали, что он давно знал все.
– Тогда тебя привели к судье? Кто был этот судья, кто?
– Меня не приводили к судье!
– Нет? Не приводили? – мрачно пробормотал Брай. – Жалко, черт возьми, а то было бы одним больше…
– Меня выволокли на базар и там забросали грязью. Уличные мальчишки кричали: «К столбу ее! Топить ее!» – а народ кричал и ворчал. Никто не хотел слушать мои мольбы, меня потащили туда и… о боже! – Кэт вся задрожала при воспоминании. – Коршуны, коршуны!