Мария Лотарингская гордо выпрямилась; казалось, словно это оскорбление оживило ее упавшее мужество и отогнало страх.
– Роберт Говард, – ответила она, – я не лгу; я заставила бы пытать вас, если бы вы не сознались; я ненавижу вас, как шпиона графа Аррана. Теперь вы – победитель, но я не жду никакой пощады и даже не приняла бы ее от вас.
В это мгновение с шумом раскрылась решетчатая дверь, но по каменным плитам раздались не тяжелые шаги вооруженных людей, как этого, быть может, ждала Мария Лотарингская, а легкие, воздушные шаги ребенка.
– Королева! – воскликнул пораженный Сэррей, и волна радостного чувства наполнила его сердце, так как он решил, что никто другой, кроме леди Сейтон, не мог привести сюда Марию Стюарт.
Королева-мать вздохнула с облегчением, но в то же время краска негодования выступила на ее щеках, так как она догадалась, кто раскрыл план ее действий и избрал этот решительный способ помешать ее намерениям.
– Как ты попала сюда? – строго, со сверкающими глазами спросила она дочь.
Но Мария Стюарт поспешно подбежала к Сэррею и со слезами радости воскликнула:
– Слава Богу, что вы живы, что вам еще не сделали ничего дурного!.. Очень прошу вас, простите моей матери!
В этих словах слышались нежные детские ноты и выражалось королевское достоинство. Она не обратила внимания на вопрос матери, она чувствовала себя в эту минуту настоящей повелительницей; с тех пор как Мария Сейтон сумела внушить ей участие к судьбе Сэррея, Мария Стюарт из ребенка превратилась в молодую девушку, и хотя она только повторяла то, что было сказано ей Марией, однако она нашла в себе силы, чтобы не сробеть перед угрожающими взорами матери.
Сэррей был тронут и порабощен нахлынувшими на него чувствами. Когда он понял, каким чудом мольбы возлюбленной довели этого ребенка до сопротивления королеве-матери, и увидел, как нежно и доверчиво смотрели на него эти юные голубые глазки, – он преклонил колено и, поднесши к губам руку Марии Стюарт, воскликнул:
– Клянусь вам своей честью, что вы не имеете более верного слуги, чем я. Ваше величество! Ваша мать убедилась бы в этом, если бы почтила меня своим доверием или хотя бы согласилась выслушать меня. Но, проведенная советами негодяя, желавшего мстить мне, она выказала относительно меня подозрительность, озлобление и в конце концов оскорбительное насилие. Ваше величество! Ваша матушка ненавидит регента, думая, что он преследует только свои, но не ваши интересы. Я не знаю, ошибается ли она или права, но могу поклясться, что он поручил мне только заботу о вашей безопасности и что я отказался бы от всякого другого поручения. В моей власти было помешать бегству тайного посла, отправленного сегодня ночью, но я не сделал этого, желая заслужить ваше доверие; я боялся проявить враждебность к вам и вследствие этого нарушил свой долг. Я был вправе требовать вашего доверия, чтобы не оказаться бесчестным. Ваше величество, я преклонил перед вами колено; прикажите убить меня, если не доверяете мне; но я уже не исполнил возложенного на меня поручения, и регент может с позором изгнать меня отсюда. Прикажите убить меня, но не лишайте доверия вашего слуги, явившегося сюда с единственной целью защитить королеву Шотландскую от убийцы Анны Болейн, Екатерины Говард и палача моего брата.
При этих словах вдовствующая королева стала прислушиваться, и ее проницательный взор остановился на Сэррее.
– Правда ли это? – с удивлением спросила она. – Вы, англичанин, хотите идти против интриг Генриха Восьмого?
Роберт взглянул на Марию Стюарт, смотревшую на него глазами, в которых стояли слезы и светились детское доверие и трогательное участие, и произнес:
– Ваше величество! Ваша матушка спрашивает меня, действительно ли я ненавижу человека, убившего моего брата? Да неужели я мог бы быть таким негодяем, чтобы принимать участие в продаже вашей дивной, чистой юности сыну тирана? Верите ли вы мне, что я скорей дам разорвать себя на куски, чем изменю вам?
– Да, я верю этому! – воскликнула Мария Стюарт, схватив своими маленькими ручками руки Роберта. – Мама, он благороден и добр; ты не должна делать ему зло, я не хочу этого!..
– Дрейбир обманул меня, – тихо проговорила Мария Лотарингская. – Роберт Говард, – продолжала она громче, – каждая мать со слепой страстностью защищает свое дитя. Я хотела пытать вас, чтобы вынудить признание относительно того, какие интриги ведет регент и каковы его планы насчет того, чтобы держать в зависимости от себя королеву, мою дочь. Я даже допускаю мысль, что в своем предательстве он способен отдать королеву Шотландии во власть англичанам, и считала вас за орудие его воли. Теперь я жалею о случившемся, но вы сами дали понять, что за вами стоит защита регента.
– Я сделал это только для того, чтобы испугать своих врагов, ваше величество.
– Значит, это была хитрость? – воскликнула вдовствующая королева, бросив на священника взгляд, который выражал, как она была удивлена и как ошиблась, считая молодого пажа ничего не значащим человеком, а затем продолжала: – Эта предосторожность была, быть может, очень умна, но повлекла за собой заблуждение, которое заставило меня поставить вас в крайне неприятное положение.
– Значит, и ты, мама, прощаешь? – радостно воскликнула Мария Стюарт, хлопая в ладоши. – Но здесь холодно и мрачно. Пойдемте, – обратилась она к Сэррею, – мы поднимемся наверх и там все расскажем вам. – В это мгновение она заметила кастеляна, который, будучи поражен ударом Роберта, упал, обливаясь кровью, и умер, не проронив ни звука. – Пресвятая Дева! – громко воскликнула она. – Что это?
Мария Лотарингская подошла к трупу и, чуть дотронувшись до него ногой, произнесла с чувством внутреннего удовлетворения:
– Он мертв! Ваш меткий удар, Роберт Говард, избавляет меня от строгого и тягостного суда.
С этими словами, как бы в виде примирения и прощения, она протянула руку Сэррею.
Тот взял эту руку в свою, но его охватил ужас перед этой женщиной, и он не поднес руки к своим губам.
Эта женщина, угрожавшая ему пыткой, не нашла в себе ни слова участия к тому, кто погиб, служа ей; быть может, она даже радовалась, что эта смерть избавляла ее от унижения дать Сэррею должное удовлетворение. Роберт ужаснулся тому бессердечию и той бесчувственности, с которыми она удостоверила, что ее нога коснулась трупа, и вовсе не думал о том, что он в эту минуту вторично смертельно оскорбил гордую женщину. Он не поцеловал руки и этим самым оскорбил тщеславие женщины и гордость королевы.
Мария Лотарингская пожала плечами и подала руку духовнику. Мария Стюарт побежала вперед, чтобы выйти первой из страшного подземелья, а Сэррей немного отстал от других и, подозвав служителей, приказал:
– Устройте кастеляну почетное погребение, а завтра зайдите ко мне получить свою награду.
Затем он последовал за королевами. Перед наружной дверью ждали Мария Сейтон и две камеристки, сопровождавшие королев. Когда леди Сейтон увидела Роберта невредимым, ее глаза заблистали радостью, но она тотчас же отвернулась, когда он подошел поблагодарить ее.
– Мария! – прошептал он с сильным волнением. – Жизнь, которую вы спасли, принадлежит вам!
Она подняла на него свой взор и с насмешливой улыбкой и свойственной ей веселостью задорно ответила на горячее излияние его преисполненного восторгом сердца:
– Что за пустяки!.. Мы поквитались, вот и все!
В это мгновение королева-мать обернулась, и в ее глазах вспыхнул мрачный огонь. Теперь она знала, кого ей благодарить за то, что ее дочь в первый раз проявила волю королевы.
Глава 6. Женская хитрость
Мы уже упоминали, что еще до прибытия Сэррея Мария Лотарингская послала курьера к графу Аррану и, не дождавшись ответа, отправила графа Монтгомери с важными поручениями к командующему французским флотом. Королева-мать не ожидала никаких уступок со стороны регента, но ответ, присланный им, был такого рода, что она могла считать себя счастливой, что убийством Сэррея не вызвала еще большего раздражения графа.
Письмо регента привез тот же Уолтер Брай, которого Джеймс Гамильтон граф Арран назначил сопровождать Сэррея в Инч-Магом.
Роберт не видел ни одной из обитательниц замка в течение двух дней, последовавших за нападением на него, но ему, по молчаливому соглашению, были оставлены ключи, которыми раньше заведовал кастелян, и в этой замкнутости дам он отнюдь не мог видеть недоверия к себе; наоборот, он признал это выражением стыда за то, что задуманная над ним шутка приняла столь серьезный оборот и так печально окончилась для обитателей замка.
Он сидел на берегу озера и удил рыбу, когда сторож на башне протрубил в рог, извещая о приближении гостя к замку. Роберт вскочил с места; будь то хорошие или дурные вести, для него это все же было развлечением, быть может, даже случаем увидеть Марию Сейтон, если бы пришлось вести гостя к королеве.
Через озеро плыла лодка, и уже издали Роберт узнал своего друга-стрелка; последнего узнали также и из окон замка, так как к Роберту вышла камеристка и объявила, что обе королевы нездоровы, не могут никого принять и просят сказать об этом посланцу.
Роберт обещал исполнить просьбу и сделал это с тем большею охотою, что мог без помехи вдоволь поболтать с Браем, да к тому же и сам был возмущен выбором регента, оскорбившего королев присылкой подчиненного лица. Он стал ждать, что его позовут в замок для доклада о прибывшем.
Уолтер спрыгнул на берег из лодки и сердечно поздоровался с Сэрреем. Узнав о нездоровье королев, он засмеялся и сказал, что предвидел это; при этом он добавил, что на этот раз ему нет надобности просить об аудиенции, так как он только привез письмо регента и довольно долгое время будет находиться поблизости, чтобы иметь случай увидеть высоких особ, когда они снова поправятся.
– Что? – воскликнул Сэррей. – Вы останетесь поблизости? Разве регент подозревает измену или предвидит какую-нибудь опасность?