а завтра вопрос может стать опять-таки иначе, и тогда нам скажут: «К чему вы так торопились слушаться?»
– Необходимо торопиться, – возразил Дадли, – потому что адмирал Виллеганьон явится сегодня с четырьмя французскими галиотами в Дэмбертон, чтобы взять на борт королеву, и ему придется сделать все это как можно скорее, чтобы не попасться в руки английской эскадре.
– Роберт Дадли! – вступил теперь в разговор и Сэррей. – Позвольте мне открыто высказать вам свое сомнение. Если герцог Нортумберленд, ваш дед, и регент Шотландии вступили между собой в тайное соглашение и если предметом этого соглашения является такой поступок, который им придется официально наименовать государственной изменой, то пусть они и подыскивают себе людей, готовых пойти на это, а не поручают честному дворянину во имя секретных приказов нарушать долг чести. Я был здесь в качестве слуги регента, всем известно, что я охраняю замок Инч-Магом, и если завтра королева будет похищена, то ответственным явлюсь я. Что же скажут? Скажут, что либо я обманул, либо дал себя обмануть. И то и другое навлекает на меня одинаковый позор, способный навсегда запятнать мое имя, и поэтому я не пойду на это. Пусть регент отзовет меня или пришлет мне официальный приказ; без этого Мария Стюарт выйдет из замка, только переступив мой труп.
Дадли улыбнулся, хотя и не без удивления взглянул на Сэррея, и произнес:
– Это было предусмотрено, и я могу только удивляться прозорливости моего деда, который так верно понял вас. Когда он дал мне почетную миссию лично переговорить с графом Арраном, то поручил напомнить регенту, что в Ментейте находится один дворянин в лучшем смысле этого слова и что было бы в высшей степени жалко, если бы этот дворянин поплатился жизнью за защиту бесполезной вещи. Регент пошел навстречу нашему желанию. Вот приказ о вашем отозвании с распоряжением передать ваш пост мне.
– Ну а я и мои стрелки? – воскликнул Брай. – Сэр Дадли, уж не думаете ли вы, что я пущу вас через озеро?
– Нет, сэр Брай, – улыбнулся Дадли, – я уже заметил, что вы так же упрямы, как и граф Сэррей. Но вот приказ регента, который передает мне власть над Инч-Магомом и Ментейтом. Посмотрите сами и вы увидите, что вам придется повиноваться моим приказаниям.
Брай прочел приказ и воскликнул:
– Клянусь святым Андреем! Я предпочел бы, чтобы мне отрубили руку, чем быть вынужденным видеть, как королева убежит. К чему ее мучили, если в конце концов уступают ее желанию? Что законно теперь, было законным и тогда, а незаконное в прежнее время осталось таковым и теперь!
– Законы хороши для обыденной, повседневной жизни, но не для политики, сэр Брай! – возразил Дадли. – Но я сейчас смягчу ваше раздражение. Регент нуждается в войсках. Поэтому велите своим стрелкам готовиться в поход и отправляйтесь с Богом. Если же вы предпочитаете следовать за графом Сэрреем, то пусть отряд поведет ваш капрал. Могу дать вам увольнительное свидетельство, так как я захватил для этого чистые бланки.
– Вот за это я готов поцеловать ваши руки! – воскликнул Брай. – Значит, я с честью выйду из этого положения. Но как же быть, граф Сэррей? Раз мы выходим в отставку, то нам следует сделать визит дамам в замке и сказать им, что не от нас зависит, если сегодня им предлагают то, что еще вчера было бы сочтено государственной изменой.
Тем временем Сэррей прочел вслух свое увольнительное свидетельство, которое гласило следующее:
«Ввиду того что сэр Роберт Говард, граф Сэррей, по представлению графа Уорвика, герцога Нортумберленда, восстановляется английским королем Эдуардом VI во всех титулах, отличиях, правах и имениях, отнятых у его рода вследствие государственной измены графа Генриха Сэррея, то мы, Джеймс Гамильтон, граф Арран и регент Шотландии, увольняем упомянутого Роберта Говарда от службы королеве Марии и настоящим указом даем ему свободный пропуск и дозволение вернуться в свое отечество каким ему заблагорассудится путем, будь то на одном из французских галиотов, находящихся в Дэмбертоне, или же шоссейными дорогами нашего государства».
Позволение уехать на французском судне заключало в себе несомненный намек, что ему разрешается проводить королеву Марию Стюарт, если он того пожелает, и что он не должен чинить никаких препятствий ее побегу. Поэтому, когда Брай сделал предложение сделать прощальный визит дамам, то Сэррей почувствовал, что ему не получить более полного нравственного удовлетворения за все неприятности, испытанные из-за вдовствующей королевы, чем если он лично объявит ей об исполнении всех ее желаний. Кроме того, его сердце шептало ему при этом, что он получит возможность увидеть Марию Сейтон.
И этот тихий шепот бурным валом кинул ему в голову всю кровь! Каким нежным и страстным аккордом боли зазвучало его сердце в ответ на эту мысль!
«Да, я хочу еще раз увидеть Марию Сейтон! – кричало все внутри Сэррея. – Я еще раз хочу заглянуть ей в глаза, чтобы набраться духа забыть ее! Свидание убьет воспоминания».
После того как трое мужчин обсудили все необходимое и стрелки были снаряжены в поход, чтобы навсегда покинуть Ментейт, со сторожевой башни после долгого перерыва снова зазвучали звуки рога, возвещавшего о визите в Инч-Магом и требовавшего челнока.
В Инч-Магоме все с любопытством сбежались к окнам. До обитательниц этого замка уже дошли вести о поражении армии регента, и они были готовы покинуть Инч-Магом, чтобы переселиться в более надежное убежище. Будет ли там лучше или нет – но как бы там ни было, а это было переменой, и это одно уже могло влить надежду в сердца.
Глазки Марии Сейтон тоже заблестели ярче. Все время она ждала, что Сэррей появится когда-нибудь. Сперва она надеялась на это со всей страстью любви, сознающей, что она глубоко обидела любимого человека и несправедливо отнеслась к нему, любви, готовой исправить нанесенное зло и согнать печаль с чела возлюбленного. Но шли месяцы, а Сэррей все не появлялся. Тогда в сердце Марии начинала закрадываться горечь, а все сильнее звучавшее сомнение говорило, что Роберт не любил ее, а просто играл ею и поддался минутному увлечению, чтобы завязать интрижку. С течением времени сомнение перешло в уверенность, и Мария Сейтон стала ненавидеть Сэррея.
Да, он только играл с нею! Иначе он должен был бы явиться в Инч-Магом и не мог бы так быстро позабыть ее! Сомнение все росло, и когда Мария думала о том вечере, когда Сэррей прошел в спальню вдовствующей королевы, то приходила к выводу, что любовь Сэррея узкочувственного характера.
Однако теперь, глядя, как спокойную гладь озера рассекал легкий челнок, Мария вдруг почувствовала, что ее сердце бьется беспокойнее, чем всегда.
– Нам посылают нового пажа, – сказала вдовствующая королева, пожимая плечами, – вот и все! Я не имею ни малейшего желания принять этот визит.
– Но я непременно хочу! – воскликнула Мария Стюарт. – Ведь новый паж является лишним человеком в нашем одиночестве. Авось он окажется повежливее, чем сэр Говард! Правда, бедному Сэррею пришлось перенести здесь так много неприятностей, что ему нельзя ставить в вину, если он предпочел остаться на свежем воздухе, а не сидеть здесь, в этой клетке. Пожалуйста, мама, будь полюбезнее с новым пажом!
– Я готова льстить нашему тюремщику, если ты требуешь этого от меня, – воскликнула Мария Лотарингская, – но только не сегодня, когда он приводит с собой тех других. Я не хочу видеть ни Сэррея, ни его грубого стрелка.
Мария Флеминг вышла, чтобы передать распоряжение вдовствующей королевы и принять явившихся, но в самом непродолжительном времени снова вернулась и доложила:
– Ваше величество! У этих господ, должно быть, случилось что-нибудь необыкновенное, так как они настаивают на приеме и говорят, что цель их посещения не терпит отлагательств.
– Хорошо же! – улыбнулась вдовствующая королева, и эта улыбка была полна такой злобы, что ее свита забеспокоилась, как бы страстность королевы не вызвала ее на необдуманный поступок. – Хорошо же, так пусть же они придут! Но пусть они никого, кроме себя, не винят, если прием им не понравится.
Вошли все трое – Сэррей, Дадли и Брай.
– С каких это пор, – крикнула им вдовствующая королева, – мы являемся пленными даже в нашем замке? С каких это пор регент настолько позабыл всякие приличия, что перестал даже уважать собственные покои королевы?
– Ваше величество, – ответил Сэррей, – вы ошибаетесь. Регент не заставлял нас добиваться у вас приема, которого мы у вас так настоятельно попросили. Я и Уолтер Брай оставили службу у регента, а на мое место вступает сэр Роберт Дадли.
– Сэр Роберт Дадли! – воскликнула Мария Лотарингская. – Вы не могли бы хуже зарекомендовать себя, чем теперь, когда начинаете с того, что усваиваете себе манеры вашего предшественника, который, со своей стороны, только копирует грубость этого стрелка.
– Ваше величество! – перебил ее Дадли, глубоко склоняясь пред ней. – Почтительнейше прошу вас не осуждать моих друзей, пока не дослушаете их до конца.
– А они собираются еще что-либо сказать? Уж не хотят ли они трогательно распроститься с нами? Мне кажется, что обеим сторонам одинаково нетрудно будет расставаться!..
– Мне – нет, ваше величество, – ответил Сэррей, – потому что я глубоко сожалею, что был поставлен в необходимость идти наперекор вашим планам. Я уже сказал вам, что оставил службу у регента. – Он повернулся к Марии Стюарт и, преклонив пред нею колено, продолжал: – Ваше величество! Теперь я свободен от данного слова. Когда я поступил на службу к графу Аррану, я поклялся ему, что буду защищать вас от каждого, кто бы это ни был. Если бы даже сам регент захотел заставить вас бежать, то и тогда я с такой же энергией восстал бы против этого, как и тогда, когда чужие расчеты хотели предопределить вашу судьбу. Так поверьте же моему честному слову дворянина, что я только верно и преданно исполнял свою обязанность!.. Я буду счастлив, что хоть одно сердце расстается со мною без злобы и ненависти.
Мария Стюарт улыбнулась, как и тогда, когда он преклонил пред ней колено в застенке, и неописуемая красота ее лица превратила эту улыбку в истинно ангельскую.