месте с остальными друзьями.
Когда городская стража стала подбирать убитых и раненых, кузнец узнал Брая, положившего начало нападению.
– Вот поднимите-ка этого, – сказал он, – мы не хотели обижать лордов, но этот негодяй коварно сыграл с нами скверную штуку.
– Что тут такое? Вы поймали Уорвика? – спросил подоспевший Бэкли, но тотчас отскочил назад, взглянув на бледное лицо Уолтера Брая и встретив его взор, горевший мрачной угрозой. – Этого отпустите, – воскликнул он, – я позабочусь о нем!
Бэкли, видимо, колебался: убить ли ему раненого или сознаться перед ним, что он раскаивается в своей низости. Он никак не ожидал встретить этого шотландца между своими пленниками.
– Добрый человек, – простонал поверженный Уолтер Брай, хватаясь за подол кольчуги, надетой на кузнеце, – убейте меня, прежде чем выдать этому мерзавцу. Его-то я и разыскивал, потому что он соблазнил мою невесту.
– Заколите его! – крикнул Бэкли и, словно пантера, кинулся с обнаженным мечом на раненого.
Но кузнец, схватив его с железной силой, воскликнул:
– Этот пленный безоружен, и над ним произнесет приговор судья, а не вы.
С этими словами кузнец поднял алебарду так грозно, что лэрд отступил.
– Вы должны повиноваться мне по приказу королевы и лорд-мэра! – заскрежетал зубами Бэкли. – За необдуманное слово берите мой кошелек, но пленника отнесите в подземелье Уайтхолла.
– Оставьте при себе свое золото, а я оставлю за собой пленного; пусть он попадет в подземелье, но я стану сам стеречь его. Ведь он сдался мне, а не вам.
Бэкли закусил губы и сжал кулак, но внезапно обратился опять к пленнику.
– Уолтер Брай, – стал шептать он ему на шотландском наречии, – вам не следовало раздражать меня. Я желаю вам добра, потому что вас по моей вине постигло жестокое горе. Я вовсе не мерзавец, каким вы считаете меня. Сдайтесь мне, и не успеет наступить утро, как вы будете уже свободны; в противном же случае вы умрете до рассвета.
– Негодяй просит и угрожает! – сказал Уолтер Брай кузнецу, не удостоив графа ответом.
Тогда тот обнажил кинжал и с быстротой молнии, прежде чем кузнец заметил это, ударил им Уолтера в грудь. Но сталь клинка скользнула мимо: под плащом шотландца была надета кольчуга.
– Проклятие! – заскрежетал зубами Бэкли и хотел бежать, но кузнец метнул ему вслед секиру, и тяжелое железо сшибло его с ног.
– Я беру на себя ответственность, – проворчал честный малый, когда его товарищи кинулись к месту побоища, растерявшись от такой неожиданности, – граф хотел умертвить моего пленника. Мне очень жаль, – прибавил он, обращаясь к Уолтеру, – но я должен перенести вас в подземелье: мы получили строгий приказ. Будьте спокойны, на допросе я не умолчу о том, что может послужить к вашей пользе!..
– Советую вам, куманек, – шепнул ему мясник, который слышал эти слова и был очевидцем разыгравшейся сцены, – поскорее убраться куда-нибудь подобру-поздорову со своим раненым, если он ваш приятель. Ваше заступничество поможет ему как раз настолько, чтобы привести его с виселицы на колесо. Не с ума ли вы сошли? Ведь граф Хертфорд – любимец королевы; она обязана ему своей короной, а вы кидаете ему в голову секиру!
– Потому что он оскорбил меня и сделал подлость. Если он – любимец королевы, тем хуже для нее; тогда нам не стоило надевать доспехи, чтобы выгнать Уорвиков.
Между тем Бэкли поднялся с помощью подскочивших горожан, и, так как к тому времени подоспело подкрепление в виде отряда королевской гвардии, привлеченного шумом стычки, то Бэкли приказал арестовать кузнеца за содействие бегству Уорвиков и нападение на него самого.
Кузнец отдал свое оружие при первом требовании королевских гвардейцев.
– Я повинуюсь, – сказал он, – будучи уверен, что справедливый судья не осудит меня и что лорд-мэр и мой цех не дадут меня в обиду. Но захватите, пожалуйста, с собой и моего пленника, а вы, кумовья и товарищи, – прибавил он, повысив голос, – надеюсь, не разойдетесь по домам, пока не узнаете, какая участь постигла меня и человека, взятого мною под свое покровительство.
– Мы все как один постоим за тебя! – воскликнули в ответ горожане. – Ты должен спать так же спокойно в Уайтхолле, как под своим родным кровом; иначе рука, осмелившаяся коснуться тебя, сгниет на позорном столбе Лондонского моста.
С зубовным скрежетом слушал граф Хертфорд эти угрозы; алебарда кузнеца ударила его тупою стороной и только разбила ему панцирь на спине, причинив болезненную контузию, но он предпочел бы получить опасную рану, если бы мог этим предотвратить случившееся. Нетрудно было предвидеть заранее, что ссора с горожанами в ту ночь, когда королева была обязана им своей короной и властью, будет крайне неприятна ей и что она не велит осудить кузнеца без строгого разбора дела. Между тем на суде должно выясниться, что он – Бэкли – покушался умертвить Брая из страха перед его разоблачениями, потому что он соблазнил его невесту, а потом трусливо кинул ее на произвол судьбы. Подобное обвинение, способное навлечь на графа Хертфорда презрение королевы Марии, не подлежало огласке и его нельзя было избегнуть чем-либо иным, кроме убийства.
Пленников поместили в подземелье дворца; теперь все зависело от того, чтобы предать их суду и успокоить лорд-мэра, если бы тот потребовал освобождения кузнеца. Важнее всего было перевести арестованных в Тауэр; стоило им только попасть туда, чтобы у любимца новой королевы нашлось достаточно средств заставить их умолкнуть навсегда.
Граф поспешил к Гардинеру; духовник королевы не смел отказать ему ни в какой просьбе, так как был обязан именно его предательству успехом своего замысла.
В то самое время, когда Бэкли договаривался с принцессой Марией, Уорвик, герцог Нортумберленд, получил письменное предостережение без подписи. Ему советовали быть осмотрительным, так как среди горожан обнаруживается враждебное настроение против него, главной причиной которого было то, что он вызвал в Лондон своих приверженцев с их латниками. Старый Уорвик увидел, что перед ним лишь два пути для достижения намеченной цели: или привлечь на свою сторону горожан обещаниями и посулами, или прибегнуть к открытому насилию. Первый путь был менее надежен, второй обещал удачу, если он успеет захватить городское население врасплох. Король был при смерти. Переворот должен был последовать в момент его кончины. Уорвик принял быстрое и смелое решение. Он отправил гонца в Уорвикшир, чтобы вызвать сына Гилфорда и леди Грей в Лондон, после чего распорядился запереть ворота Уайтхолла. Герцог намеревался держать в тайне кончину короля в том случае, если бы она последовала до наступления ночи, чтобы дать время Гилфорду и леди Грей прибыть во дворец Килдаров; затем он хотел объявить о смерти короля и в Уайтхолле провозгласить королевой Джоанну Грей как раз в тот момент, когда она будет торжественно въезжать в Тауэр во главе всех приверженцев Уорвиков. Принцессу Марию готовились арестовать, и таким образом обманутому городу пришлось бы признать новую королеву.
План был превосходен. Однако Уорвик не подозревал, что горожане, благодаря предательству Бэкли, уже держались настороже и втихомолку приняли меры, чтобы противопоставить силе силу. Когда Бэкли представил членам городского совета формальное письменное обещание принцессы Марии принять реформатское учение, то не раздалось ни единого голоса в пользу лорда Уорвика; ремесленным цехам изготовили приказы ударить тревогу в положенное время, а Бэкли взял на себя удалить из Лондона латников, вступивших в город вслед за приверженцами Уорвиков. Ему удалось достичь своей цели с помощью подложного распоряжения герцога Нортумберленда, причем он прибегнул к такой уловке более из боязни битвы, чем во избежание кровопролития. Бэкли было легко подделать почерк Уорвика, так как он часто изготовлял за него приказы и хорошо знал грубые буквы, начертанные его рукой. Когда это было сделано, он отправился в Уайтхолл, предварительно сговорившись с лорд-мэром, чтобы тот при наступлении темноты отворил ворота парка вооруженным городским цехам. Герцога хотели перехитрить, разрушив задуманный им план.
Духовник принцессы Марии пришел в немалое волнение, узнав от прислуги Уайтхолла, что ворота заперты и дан строгий приказ не выпускать никого, кто не представит пропускного листа за печатью герцога Нортумберленда. Шептали потихоньку, будто король лежит в агонии и уже приобщился Святых Тайн; другие даже уверяли, что Эдуарда нет более в живых, но лорд Уорвик скрывает его смерть, чтобы выждать прибытия леди Грей. Флигель, где жил царственный мальчик, был строго изолирован и охранялся усиленным нарядом стражи. Бэкли не вернулся, а это означало, что весь Лондон кишит латниками Уорвиков. Одним словом, Гардинер имел много поводов к беспокойству, потому что каждый час мог принести развязку, и трудно было угадать, насколько она окажется благоприятной для принцессы Марии и для нового утверждения католичества в Англии.
Духовник вернулся опять к принцессе Марии и нашел ее лежащей на диване, по-видимому, в крепком сне; однако яркая краска лица и клокотанье в горле доказывали, что она прибегла к алкоголю, чтобы этим тяжелым сном забыться от своих горестей.
Гардинер весьма бесцеремонно растолкал ее; он боялся, что опьяневшая Мария проспит тот важный момент, когда одно ее появление могло помешать гвардейцам провозгласить королевой леди Джейн Грей.
Принцесса Мария проснулась, но тупо оглядывалась по сторонам, будучи не в силах опомниться и прийти в сознание. Гардинер выругался про себя, но тут внезапно вошла служанка с докладом, что граф Хертфорд настоятельно желает повидаться с ним.
– Пусть войдет сюда! – воскликнул духовник в надежде, что принцесса Мария отрезвится при виде Бэкли.
Однако она вздрогнула всем телом, и ее лицо приняло грозное выражение такой ядовитой ненависти, что архиепископ опрометью выбежал вон, опасаясь, как бы принцесса под влиянием выпитого вина не выдала своей злобы.
– Все идет отлично! – сказал Бэкли. – Уорвик запутается в собственных сетях. Лондон запрет свои ворота и провозгласит принцессу Марию королевой. Латников Уорвика я удалил с помощью подложного приказа. С наступлением темноты вооруженные группы ремесленных цехов вступят в Уайтхолл и, будет ли король еще жив или уже мертв, мы провозгласим принцессу Марию королевой, а Уорвика арестуем.