– Ну а гвардейцы?
– Им не устоять против вдесятеро сильнейшего неприятеля. Когда появится принцесса и потребует повиновения, когда лорд-мэр Лондона подчинится ей и я сам перейду на ее сторону, то со стороны королевской гвардии будет явным безумием защищать проигранное дело герцога Нортумберленда.
– Знаете, – воскликнул ликующий Гардинер, – вы отчаянно смелый сорвиголова, а смелость обещает победу. Если замысел удастся, то принцесса Мария будет обязана вам своей короной, и все, чего вы ни потребуете, покажется ничтожным для благодарности принцессы.
– Не говорите этого! – раздался голос принцессы Марии позади них. – Я сумею отблагодарить по достоинству и по заслугам. Милорд Хертфорд, сегодня ночью, если вы представите мне связанными бунтовщиков, Уорвика с его сыновьями и леди Грей, королева вознаградит вас, как вы заслужили того от оскорбленной женщины!
Хертфорд преклонил колено и поцеловал протянутую ему руку, но, когда его губы коснулись ее, принцесса Мария бросила Гардинеру такой взгляд, что тот содрогнулся, опасаясь, как бы Бэкли не заметил его.
Замысел удался, как мы видели, вполне, однако старый герцог, почуяв измену, успел бежать еще настолько своевременно, что был на дороге в Уорвикшир, когда Бэкли хотел приступить к его аресту. Бэкли как раз набирал вооруженный отряд, чтобы послать его для захвата приверженцев Уорвика во дворце Килдаров, когда последовала катастрофа, при которой Уолтер Брай попался в плен, и таким образом важная часть принятой им на себя задачи – арест Уорвиков – не удалась Бэкли.
Когда он бросился к Гардинеру, чтобы свалить на кузнеца всю вину в бегстве Дадли, ему сказали, что королева Мария ожидает его, а архиепископ находится при ней.
Караул королевской гвардии, стоявший у входа в комнату, где король Эдуард испустил дух, причем никто из родных не закрыл ему глаз, занял теперь пост перед покоями королевы, и тщеславная женщина уже украсила свою голову короной Англии. Гвардейцы отдали Бэкли честь, и кое-кто из придворных низко поклонился человеку, которому уже завидовали как любимцу принцессы – теперь королевы – Марии.
– Ах, – воскликнула она, – вот является наш нерадивый друг! Милорд, я слышу, что герцог Нортумберленд бежал, а где пленники, которых вы обещали доставить мне?
– Ваше величество…
– Ну, ладно, – перебила королева, – мы разбраним вас за это в другой раз. Пишите, секретарь! Когда будет читаться вслух мой королевский манифест, приказываю строго следить за тем, чтобы немедленно хватали тех, кто позволит себе обнаружить неудовольствие. Все наши войска должны быть высланы в погоню за государственными изменниками: герцогом Нортумберлендом, его сыном Гилфордом Уорвиком и женой последнего, леди Иоанной Грей, как и за его внуками, и за всеми лицами, которые оказывали поддержку вышеупомянутым мятежникам. Отряд всадников пусть отправится в Эшридж с моим приказом принцессе Елизавете немедленно прибыть в Лондон и присягнуть мне.
Речь королевы была прервана приходом гонца, который доложил, что лорд Гилфорд Уорвик и леди Джейн Грей арестованы у южных лондонских ворот.
Лицо королевы исказилось такой злорадной улыбкой торжества, что каждый из присутствующих прочел в ней приговор пленникам.
– Вот вам поручение, – воскликнула она, обращаясь к Бэкли, после чего подошла к письменному столу, написала несколько строк, сложила и запечатала письмо. – Возьмите это, отведите пленников в Тауэр и передайте наш приказ прямо в руки нашему коменданту Тауэра.
– Что вы написали? – шепотом спросил королеву Гардинер. – Не спешите чересчур со своим мщением!
– Неужели вы думаете, – улыбнулась королева Мария, – что я не желаю заняться им на досуге? Я достаточно долго терпела и ненавидела, чтобы не насладиться каждым часом мести по минутам. Комендант получит только приказ никого не выпускать из Тауэра; он отвечает мне за это головой.
– Ваше распоряжение относится также и к Бэкли?
– Если комендант поймет меня верно, то нет.
– Дай бог, чтобы такая опрометчивость прошла безнаказанно! Еще слишком рано…
Тем временем лорд-мэру донесли о происшествии в парке и запросили его, куда отправить пленников. Он изложил дело королеве, и ее ответ гласил:
– В Тауэр!
«В Тауэр!» Эти слова должны были в скором времени повергнуть в ужас Англию. «Кровавая Мария» вступила на трон Генриха VIII.
Глава 12. В тауэре
Шумные дни последовали за восшествием на престол Марии. Королева заставила принцессу Елизавету ехать верхом в своей свите при торжественном объезде ею лондонского Сити, а на коронации носить за нею корону. То было первое унижение, нанесенное ею гордому сердцу соперницы, и если она надеялась побудить этим принцессу Елизавету к необдуманным поступкам, то ее план был задуман удачно. Мария остерегалась в первые дни своего царствования обнаруживать жажду мести, которою кипела ее душа. Пленники томились в Тауэре, а Елизавета получила разрешение возвратиться в Эшридж. Королева откладывала наслаждение уничтожить своих врагов до более подходящего времени.
Граф Хертфорд, которого комендант задержал в Тауэре, написал Гардинеру; сначала он как будто думал, что его заключили в Тауэр по ошибке; но когда архиепископ оставил его письмо без ответа, а просьбы, заклинания и, наконец, даже угрозы оказались тщетными, то он обратился к самой королеве и напомнил ее обещание.
На его просьбу об аудиенции она приказала сообщить ему, что будет лично заседать в суде на разбирательстве его дела и что он может надеяться на благоприятный исход.
Бэкли терялся в догадках, что могло побудить Марию дать приказ о его аресте, и это мучительное сомнение и беспокойство о своей участи были ужаснее самой горькой правды. С ним обращались изысканно-вежливо; у него в заточении не было недостатка ни в каких удобствах; только свободу, по-видимому, не хотели давать ему.
Наконец настал день, назначенный королевою для ее мести. Уорвики восстали, и, как того ожидала Мария, у заговорщиков завязались сношения с принцессой Елизаветой, причем шпионами были перехвачены письма, на основании которых можно было обвинить в государственной измене и принцессу.
Она была привезена конной стражей королевы из Эшриджа и доставлена в носилках в Тауэр. Вступив во двор, принцесса Елизавета села на камень и не соглашалась войти в здание дворца.
– Лучше сидеть тут, – сказала она, – чем в худшем месте.
– Королева не должна застать вас здесь, – возразил комендант и повторил свою просьбу.
– А разве она приедет сюда? – спросила принцесса.
– Через час, ваше высочество!
Принцесса Елизавета поднялась и воскликнула:
– Прочь, прочь отсюда!.. Вы правы: лучше умереть, чем возбудить жалость Марии.
Придя в комнату, которая предназначалась служить ей тюрьмой, принцесса Елизавета написала королеве краткое письмо; в нем она клятвенно подтверждала свою невиновность и заявляла, что никогда не думала завидовать короне старшей сестры. Далее она требовала строгого и справедливого разбора возводимого на нее обвинения, а если ее признают невиновной, то освободить из Тауэра.
Не успела принцесса дописать эти строки, как затрубили трубы, затрещали мортиры, и Мария въехала в главные ворота Тауэра в сопровождении придворных дам и государственных сановников. Бледности лица королевы и особенной пронзительности ее взора было бы уже достаточно, чтобы привести в трепет каждого постороннего наблюдателя за участь тех, к которым она приближалась как верховный судья.
Со стороны Темзы были расположены комнаты, иногда служившие жилищем английских королей. Мария опустилась на кресло в виде трона и знаком подозвала к себе коменданта Тауэра.
– Елизавета Тюдор помещена у вас под крепким караулом?
Комендант поклонился с утвердительным ответом.
– Ее высочество, – сказал он, – прибыла час тому назад и попросила письменные принадлежности, чтобы обратиться к милосердию вашего величества с просьбой о помиловании.
– Я рассмотрю просьбу принцессы в государственном совете, так как намерена вообще не принимать лично никаких ходатайств о помиловании; пусть не говорят, что королеву Англии, как женщину, легко растрогать слезами и что строгая справедливость умаляется слабостью ее сердца. Скажите принцессе, что сестра советует ей молиться и каяться, но королева будет творить суд без всякого лицеприятия. Ступайте, сэр, и сообщите ей это, а мне пришлите сюда пленников: Уолтера Брая и кузнеца Брауна. Мы хотим, – прибавила Мария, обращаясь к своему придворному штату, когда комендант покинул зал, – разузнать о характере и о прошлом графа Хертфорда, прежде чем произнести над ним приговор. Мы желаем разобрать, одно ли пылкое усердие служить нам заставило этого человека прибегнуть к гнусному обману, или же он – интриган по натуре, осмеливающийся преступно шутить над нашей священной особой.
Затем по ее знаку поднялся с места Гардинер и произнес:
– Лондонский лорд-мэр предъявил мне бумагу за подписью королевы Марии. В ней ее величество изъявляет свою высочайшую волю принять реформатское учение. Этот документ не может быть ни чем иным, как грубым подлогом, которым воспользовался мошенник, чтобы обмануть лондонских граждан, а так как упомянутая бумага была вручена лорд-мэру графом Хертфордом, то надо думать, что он знает плута, совершившего подлог.
Трудно передать растерянность и замешательство, вызванные этим объяснением. Все смотрели на королеву, словно ожидая, что она опровергнет слова Гардинера; казалось невозможным, чтобы тут все дело сводилось к обыкновенному обману, и каждый невольно посматривал на Марию, не покраснеет ли она.
– Я слышу, – заговорила государыня, и ее взор с уничтожающим презрением мерил возмущенные лица, – что граф Хертфорд подделал почерк герцога Нортумберленда, чтобы удалить из Лондона латников Уорвикского рода, и потому едва ли могу сомневаться, что он одинаково подделал и мою руку, чтобы ввести в обман лондонских граждан. Никогда не отрекусь я от веры, которой надеюсь спасти свою душу, и было бы глупо воображать, будто я согласилась купить королевскую власть и бремя моей короны ценой душевного спокойствия. То был чистейший обман, наглый и бессовестный. И хотя я допускаю, что обманщик действовал в моих интересах, но все-таки взыщу с него без всякого снисхождения, так как цель его действий совершенно ясна: своим преступлением он хотел войти в милость королевы и так низко ставил нас, что воображал, будто мы простим обман ради принесенной им пользы.