– Оставь меня одного! – ответил Сэррей. – Мне не нужна ничья помощь.
– Как? Ты остаешься здесь, в Лувре? – удивленно спросил Дадли. – Неужели одна из принцесс ожидает тебя?
– Я боюсь, что здесь дело идет не о любви, а о чем-то другом, – вмешался Уолтер, пристально всматриваясь в лицо Сэррея, – вспомните о стрелах папистов, Роберт, и позвольте мне остаться с вами.
– Благодарю вас, Уолтер, но это не устраивает меня, – возразил Сэррей. – Если вы любите меня, друзья, то не расспрашивайте ни о чем и возвращайтесь спокойно домой. Завтра я сам все расскажу вам.
– Да поможет вам Бог! – прошептал Уолтер и, крепко пожав руку приятеля, направился к выходу, увлекая за собой Дадли.
Роберт остался один.
Как только его друзья скрылись из вида, он прошел через галерею на лестницу, которая вела в сад. Он уже успел раньше сориентироваться в Лувре, заметил, где стояла статуя Юноны, и теперь, несмотря на темноту, ему нетрудно было найти верную дорогу. Роберт спрятался в кусты и устремил взор на окно, о котором говорила Мария Сейтон. Окно было освещено, но шторы опущены.
– Она уже ждет его! – простонал Сэррей и выхватил свою шпагу, чтобы броситься на графа Монтгомери, как только тот покажется у окна, и бороться с ним на жизнь и смерть.
Роберт ждал уже около четверти часа. В комнатах, где только что веселилась толпа гостей, было теперь темно и тихо. Вот захлопнулись ворота Лувра; по саду прошел патруль и скрылся.
Граф Монтгомери, вероятно, тоже спрятался где-нибудь невдалеке и ждал, пока все стихнет.
Вот поднялась штора; свет в комнате погас, и у окна показалась фигура; но это была не Мария Сейтон, а сам граф Монтгомери. Он выглянул вниз, как бы измеряя высоту между окном и землей.
«Слишком поздно! – подумал Сэррей. – Мне остается только отмстить за ее позор, а не предупредить его».
В эту минуту его внимание было отвлечено светом, показавшимся в окнах верхнего этажа, как будто кто-то проходил по комнатам с фонарем в руках. Вот осветилась лестница, и Роберт узнал короля, который спускался по внутренней лестнице вниз.
Генрих II, очевидно, искал комнату Марии Сейтон и, таким образом, должен был встретиться с графом Монтгомери, если тот не успеет убежать, но скрыться граф мог, только выскочив в окно.
– Ему не миновать моих рук! – злорадно прошептал Роберт, сжимая шпагу в руках.
Но что это? Окно тихонько закрылось, и граф, по-видимому, подошел к двери, навстречу королю. Холодный пот выступил на лбу Сэррея; он не понимал, почему граф не убегает, но чувствовал, что перед его глазами происходит какая-то страшная, загадочная драма.
«А что, если граф серьезно любит Марию и она позвала его за тем, чтобы он защитил ее от насилия короля?» – подумал Роберт.
Свет показался в угловой комнате нижнего этажа, затем осветились третье и четвертое окна… Вдруг раздался крик.
Роберт не мог дать себе отчет в том, был ли это крик удивления, испуга или радости, крикнула ли это Мария Сейтон или кто-нибудь другой. Если Мария пригласила графа Монтгомери в качестве защитника своей чести, то Роберт не имел никакого основания для того, чтобы осудить ее или выражать неудовольствие. Она была свободна и имела право располагать своим сердцем. Граф Монтгомери, очевидно, любил ее настоящей, чистой любовью, если не побоялся пойти против своего короля, защищая любимую девушку. Роберт не мог не уважать такой любви, и ему оставалось лишь сожалеть о том, что выбор Марии Сейтон остановился не на нем, а на другом человеке, любившем ее так же безгранично и свято, как и он.
Сэррей вышел из-за кустарника и приблизился к окну. Он хотел убедиться в правильности своего предположения, а затем распроститься навсегда с Лувром и Марией Сейтон.
Вдруг соседняя комната осветилась, и тихо открылось окно, под которым стоял Роберт.
– Видите ли вы ту маленькую калитку, позади боскета? – прошептал голос Марии Сейтон. – Бегите все прямо, вы не можете ее миновать, а я уже открыла засов. Из калитки поверните сначала направо, а затем налево. Не забудьте этого! Да хранит вас Бог!
– Благодарю вас. Теперь скорее прочь отсюда! – шепотом ответил граф Монтгомери, и его голос задрожал.
– Вы поклялись мне, что будете избегать убийства; помните о своей клятве! – тихо напомнила Мария.
– Только в том случае, если над ней не было совершено насилия, а она сама пошла на разврат. Но тогда от всей души проклинаю ее, – так же тихо прошептал Монтгомери.
Голоса удалились от окна.
Роберт слышал достаточно, для того чтобы убедиться, что тут замешана тайна какого-то третьего лица и что он совершенно напрасно заподозрил и оскорбил Марию.
У него было большое желание послушать дальнейший разговор, но мысль, что он может скомпрометировать Марию Сейтон, заставила его отказаться от своего желания. Если бы патруль наткнулся на Сэррея, то Роберт мог бы объяснить свое присутствие лишь тем, что хотел помешать свиданию Марии Сейтон, и таким образом наложил бы пятно на репутацию девушки.
Сэррей осторожно прошмыгнул в кусты, затем прошел сад и нашел ту маленькую калитку, о которой говорила Мария. В нескольких шагах от калитки дорога раздваивалась.
«Куда же повернуть, направо или налево?» – подумал Роберт, забыв о том, какой путь указывала Мария.
Постояв несколько секунд на одном месте, Сэррей повернул налево и скоро очутился перед винтовой лестницей. Он спустился по ней вниз, держась за стены, совершенно мокрые от сырости. В темноте он нащупал вдруг железную решетку и содрогнулся от ужаса, когда услышал чей-то жалобный голос:
– Боже, вы уже пришли!
Роберт понял, что заблудился и попал в подземную тюрьму Лувра, о которой слышал раньше. Жалобный голос заключенного, ожидавшего тюремного надзирателя и даже, может быть, палача, не оставлял в графе сомнения, что он находится в этом страшном месте.
В Бастилию заключали лишь государственных преступников и тех особ, которые, по желанию короля, должны были исчезнуть с лица земли; подземная же тюрьма Лувра предназначалась для тех, кто навлекал на себя гнев Дианы Пуатье и Екатерины Медичи. Эти лица считались мало достойными Бастилии, слишком незначительными для этого. В большинстве случаев заключенные в Лувре представляли собой бывших фаворитов Екатерины Медичи, которых королева сплавляла сюда для того, чтобы они не могли разболтать о милостях, которыми пользовались раньше. В эту же тюрьму сажали и молодых девушек, не желавших подчиниться любовным требованиям короля, а также и тех, которых хотели спрятать от мести разгневанных родственников.
Сэррей быстро взбежал вверх по лестнице и вышел опять на ту же дорожку, от которой начиналась лестница. Едва успел он остановиться, чтобы перевести дух, как услышал за собой шаги, тихие голоса и шелест платья.
Роберт остановился у темной стены, так что его не могли видеть, но сам он мог рассмотреть, что происходило.
Впереди шел паж с факелом в руках, за ним следовала Екатерина Медичи, которую сопровождал неприятного вида старик с седой бородой, в длинной черной мантии, какую в то время носили ученые, астрологи, аптекари в отличие от придворных кавалеров; шествие замыкали два ключаря с голыми руками и длинными ножами за поясом. Все это общество спустилось вниз.
Роберт почувствовал, как по его спине пробежали мурашки; он не сомневался, что сейчас в подземелье произойдет убийство, а может быть, еще что-нибудь и похуже.
Он быстро пробежал по дорожке обратно к калитке, к тому месту, где начинался перекресток. Едва он добежал до него, как услышал стук калитки и чьи-то шаги.
«Это граф Монтгомери!» – подумал Сэррей и, увидев, что незнакомец остановился в раздумье – повернуть ли ему направо или налево, собирался ему крикнуть: «направо», как вдруг Монтгомери сам пошел по верному направлению.
Роберт медленно последовал за ним в некотором отдалении, чтобы не привлекать его внимания.
Дойдя до первого поворота, Сэррей потерял из вида графа Монтгомери и перестал слышать шум его шагов. Оглянувшись налево, он внезапно увидел перед собой какое-то слабо освещенное пространство. Роберт подошел ближе и убедился, что блестящим пространством была вода Сены, освещенная бледным светом луны. Посредине реки скользила какая-то лодка. Так как нигде на пристани не было другого судна, то Роберт, не размышляя долго, бросился в воду. Хотя Сэррей был очень искусным пловцом, но тяжесть шпаги, висевшей у пояса, и намокшая одежда настолько стесняли его движения, что он уже начал выбиваться из сил. Незнакомец, сидевший в лодке, поспешил к нему на помощь и втащил его в свое судно.
– Благодарите Бога, что стража сегодня праздновала свадьбу и, кажется, спит, – пробормотал граф Монтгомери. – Впрочем, вы не похожи на убегающего узника, – прибавил он, вглядываясь в Роберта, – у вас даже имеется шпага при себе. Следовательно, вы возвращаетесь после какого-нибудь ночного приключения?
– Во всяком случае, не веселого, граф! – ответил Роберт.
– Вы знаете меня? – удивился Монтгомери. – Да, право, и ваше лицо мне кажется знакомым.
– Мы встречались с вами в Шотландии, – заметил Сэррей.
– Ах, это вы, сэр Говард?.. Вы остались в Лувре для того, чтобы поговорить с Марией Сейтон? – тревожно спросил Монтгомери. – Вы шли из дворца тем же самым потайным ходом, как шел и я. Вы следили за мной?
– А если бы и так? – возразил Роберт. – У меня явилось подозрение, и я пожелал узнать, ошибаюсь ли я или нет.
– Если вы все время следили за мной, то один из нас должен умереть! – решительно заявил Монтгомери.
– Я с этим не согласен, – ответил Сэррей, – напротив, мы должны сделаться друзьями, граф Монтгомери, так как нас соединяет общая ненависть.
– О какой ненависти вы говорите? – спросил Монтгомери.
– Я испытал такое же чувство ненависти к вам, когда думал, что вы идете на любовное свидание с Марией Сейтон, какое испытывали вы к королю, когда он пробирался к любимой вами девушке. Благодаря Бога, мои подозрения относительно вас не оправдались, и мое чувство ненависти к вам перешло на того человека, который сегодня посягает на вашу невесту, а завтра может обратиться с гнусным предложением ко всякой другой порядочной девушке. Из вашего врага я превратился в друга; я сам дрожал при мысли о том, что вам пришлось испытать на деле.