Королева села в карету; часть кавалеров осталась сопровождать ее, а остальные оседлали своих коней и помчались кратчайшим путем, через поля, по направлению к Лувру.
Екатерина торжествующе улыбнулась. Еще немного времени – и воины Конде нападут на дворец, захватив Гиза, и приговор над ним будет в ее власти. Затем последует краткая решительная борьба преданных парижан с гугенотами, и скипетр Франции будет в ее руках. Франциск должен будет отказаться от престола или же придется прибегнуть к крайним средствам, чтобы устранить его; его брат Карл – еще дитя, и никто не может воспрепятствовать ей, Екатерине, сделаться регентшей.
Как жаждала ее душа этой власти, как кипела кровь при мысли, что она получит возможность мстить всем, кто оскорблял ее, кто оказывал почести любовнице ее супруга, кто благоговел перед Марией Стюарт, – словом, всем, кто не повиновался ее воле беспрекословно! Власть! Какой это соблазн для честолюбивой души женщины, которая с самого раннего детства переносила лишь невзгоды, унижение и презрение! Власть! Какое это широкое поле деятельности для гордой, неутомимой души, с юных дней строившей планы о том, как бы установить строгое подчинение всего церкви и дать королевской власти тот блеск, который ей подобает! Какое наслаждение повелевать, своенравных вассалов превратить в трепетных рабов, быть первой в государстве, распоряжаться жизнью и смертью своих подданных и затем работать для будущего, чтобы оставить по себе неизгладимую память, попасть на страницы истории, как некогда Семирамида. Какая слава, если ей, рожденной Медичи, удастся искоренить еретиков и вернуть Папе прежнее значение; укрепить навсегда власть Франции, уничтожить гордое дворянство, этих Гизов, Монморанси, Конде, Бурбонов, короля Наваррского и всех гордых вассалов, перед которыми дрожали короли Франции; повергнуть всех во прах и тогда повелевать всеми неограниченно; отменить парламент и уничтожить все преимущества, посягающие на права королевской власти!
Все эти заветные мечты должны были осуществиться при достижении регентства. Все, что причинили Франции тридцатилетние гражданские войны, таилось в гордой душе Екатерины. Заговор, в котором она решила принять участие, послужил началом борьбы с гугенотами и Фрондой и привлек все беды и несчастья, разорившие Францию; не так легко было короне завоевать победу, как то предполагала Екатерина.
Она была представительницей короны, а не слабовольной Франции. Герцог Гиз был представителем власти дворян, против него и должен был быть направлен первый удар, так как он имел огромное влияние на короля.
Гонцы Екатерины помчались в лагерь мятежников и, пока Франциск и Мария Стюарт забавлялись, гроза должна была собраться над их головами и разразиться раньше, чем они заметят беду.
Таков был план Екатерины, но ему не суждено было осуществиться.
Когда королева показалась у подъезда Лувра, стража стояла уже под ружьем и слуги суетились у дорожной кареты короля.
– Что это означает? – спросила Екатерина, побледнев.
Но никто не мог дать ей определенного ответа; все суетились и спешили, так как приказ последовал внезапно.
Она поднялась по лестнице и без доклада вошла в королевские покои. В передней ее встретил герцог Гиз в сопровождении пажа, при взгляде на которого Екатерина побледнела как мертвец. Это был тот самый калека-мальчик, которого она видела на турнире в свите Дадли.
Герцог почтительно поклонился, но королеве показалось, что насмешливая улыбка промелькнула на его лице.
– Ваше величество, – сказал герцог, – я счастлив, что встретил вас, так как опасался, не предприняли ли вы, ваше величество, поездки в окрестности Парижа.
– Вы опасались этого? Почему? – спросила Екатерина.
– Государыня, я имею известия, что приверженцы Бурбонов вооружаются и даже, быть может, объявят нам войну. Мы, несомненно, проиграли бы ее, если бы им удалось завладеть таким драгоценным заложником, как вы, ваше величество.
Екатерина почувствовала иронию его слов; она не сомневалась, что Гиз предлагал ей переход в лагерь Бурбонов.
– Господин герцог, – горделиво возразила она, – я жалею правительство, которое так ничтожно, что должно опасаться за судьбу членов своего двора вне пределов Парижа. Но за свою особу я не опасалась бы, так как все знают, что герцог Гиз не пойдет на слишком большие жертвы, для того чтобы освободить из плена мать своего короля. Следовательно, вы опасаетесь мятежников? Я вижу, готовят дорожную карету. Внук короля Франциска Первого, который предписывал законы парламенту, обращается в постыдное бегство перед кучкой восставших вассалов? Или, может быть, король становится во главе армии, которая колдовством выросла из-под земли для защиты короны?
– К сожалению, государыня, я не принял таких мер предосторожности; я не мог предполагать, что есть люди, которые способны восстать против такого благородного, такого великодушного монарха, как Франциск Второй. Увы, я ошибся! – произнес Гиз.
– Ну, что же вы решили? Я не хочу верить, что вы склонили моего сына на какой-нибудь трусливый поступок.
– Государыня, король намеревается отправиться вместе со своим двором в Амбуаз; этот город укреплен и представляет большую безопасность, чем Париж.
– Ну а дальше? Из Амбуаза вы будете вести переговоры с мятежниками?
– Ваше величество, пока дело идет лишь о том, чтобы перевести короля в безопасное место; что будет дальше, я предоставляю Провидению и советам такой мудрой правительницы, как вы, ваше величество.
– Значит, и я должна последовать за вами?! Неужели вы полагаете, что Екатерина Медичи обратится в бегство перед мятежниками?
– Его величество король так приказал и желал бы завтра видеть вас в Амбуазе.
Екатерина задумалась на мгновение.
– Есть войска в Амбуазе? – вдруг спросила она.
– Мушкетеры будут сопровождать двор.
– Значит, двор отправляется в заключение. Хорошо, я подчиняюсь, но не рассчитывайте на мои советы. Доводите свою политику до конца; я буду рада, если она окажется ни на что не пригодной; но ничто не заставит меня подавать советы в деле, которое началось с пренебрежения моими советами. Чей это паж?
– Со вчерашнего дня он в услужении у меня. Нравится он вам, ваше величество?
– Странный вкус у вас держать при себе калеку-пажа! Не был ли этот мальчик раньше у лорда Дадли?
При этом вопросе Екатерина внимательно посмотрела на герцога, но тот тотчас же ответил:
– Он служил у тех англичан, которых вы, ваше величество, приказали арестовать, и покинул их потому, что эти господа намереваются вернуться к себе на родину.
– Он поступил благоразумно, потому что его прежние господа снова арестованы, – заметила Екатерина.
– Как? По чьему приказанию? – воскликнул Гиз с таким искусным выражением изумления, что ввел королеву в сомнение, притворяется он или нет.
– По моему приказанию, – усмехнулась она, – и, кажется, именно в тот момент, когда вы получили известия о заговоре мятежников.
– Как? Неужели они были в сношениях с мятежниками? – изумленно воскликнул герцог. – Правда, Монтгомери бежал к Бурбонам, а они были с ним в дружбе… Но нет, это невозможно! Королева Мария ручается за их преданность!
– Я приказала арестовать их потому, что они подожгли мой дом в предместье Сен-Жермен, – возразила Екатерина, зорким оком следя за пажом. – Лорд Дадли имел тайную любовную связь с одной из моих придворных дам. Будучи застигнут врасплох, он, вместо того чтобы бежать, оказал вооруженное сопротивление, поджег дом и ранил нескольких из моих кавалеров.
– Ах, какая удивительно благоприятная случайность, что при вас, ваше величество, были кавалеры! – с усмешкой сказал Гиз. – Парижская судебная палата произнесет свой приговор над преступниками. Однако куда вы приказали препроводить арестованных: в Бастилию или сюда, в Лувр?
– Благодаря стараниям вашей светлости я лишена власти распоряжаться Бастилией. Арестованные препровождены в парижскую тюрьму, – ответила Екатерина.
– Очень рад этому обстоятельству; они – иностранцы, и потому необходимо соблюдать форму. Как только мы возвратимся в Париж, нужно начать следствие. Итак, прикажете отрядить мушкетеров, которые будут конвоировать вас, ваше величество, на пути в Амбуаз?
– Я сейчас начну собираться к отъезду. Вашего пажа, герцог, я надеюсь, вы возьмете с собою в Амбуаз? От него можно было бы получить кое-какие сведения об арестованных.
Гиз поклонился.
Не успела она проследовать в свою комнату, как моментально отправила тайного посла к герцогу Конде с извещением о внезапном отъезде двора в Амбуаз.
Фаншон получила приказание остаться в Лувре, так как была слишком слаба и расстроена. Несмотря на возмущение, высказанное Екатериной против Фаншон, она все же удостоила ее перед отъездом своим посещением.
Фаншон не заметила, как Екатерина влила что-то в чай, приготовленный для больной как освежающий напиток, она выпила этот чай в присутствии Екатерины и тотчас же почувствовала сильную сонливость, с которой не в состоянии была бороться, несмотря на уважение к присутствию королевы.
Екатерина осталась довольна. Она вытерла своим платком чашку, из которой пила Фаншон, влила в нее немного чая, чтобы это казалось остатком недопитого, а затем вышла из комнаты.
Несколько секунд спустя, лишь только послышались удалявшиеся шаги Екатерины, потайная дверь отворилась и вошла Филли, за нею герцог Гиз.
– Посмотрите, – сказала Филли, поднимая кверху и тряся руку спящей, – это не обыкновенный сон, вызванный успокоительным действием настоя трав: это – яд; но я знаю, какой тут яд.
– Мальчик, не колдун ли ты? Как ты можешь узнать, какой тут яд?
– Я узнаю по запаху изо рта и по красненьким прыщикам во рту, – сказала Филли, открывая рот спящей, – у меня, кстати, имеется с собой и противоядие.
– Ты, верно, умеешь колдовать?
– Ваша светлость, я видел однажды шкаф, в котором королева хранит свои яды. Их три у нее: один убивает на месте, но оставляет по себе следы; второй действует лишь по прошествии известного промежутка времени, сообразно величине дозы; третий яд убивает вот таким образом. Больной находится в оцепенении до тех пор, пока яд перейдет в кровь, а затем пробуждается под влиянием сильных болей и начинает бредить. Этот яд действует на мозг.