– И ты можешь спасти Фаншон?
– У меня есть противоядие, я запасся им с тех пор, как увидел эти яды, потому что королева поклялась отомстить моему господину.
Филли влила несколько капель какого-то эликсира в рот больной и стала втирать под ее носом какой-то порошок. Больная собиралась чихнуть и в это время проглотила капли.
– Теперь она вне опасности, – ликуя воскликнула Филли, – порошок произвел свое действие!
– Она должна узнать, кому обязана своей жизнью! – воскликнул Гиз. – Клянусь Богородицей, что жизнь возвращается к ней; это какое-то чудо.
– Скоро начнутся боли. Уйдемте поскорее, ваша светлость! Ее крики привлекут сюда прислугу.
– Значит, боли все-таки будут?
– Да, но без вредных последствий. Я не мог избавить ее от этого. К тому же сюда может возвратиться королева и, увидев слабое действие яда, повторит свою попытку.
Гиз вздрогнул.
Больная широко раскрыла глаза и дико осматривалась, но ее взгляд был безжизнен.
– Прочь, прочь! – торопил паж.
И действительно, не успели они скрыться за дверью, как раздался слабый стон.
Час спустя двор покинул Лувр. Король со всей своей свитой отправился в Амбуаз. Верховые с факелами и лейб-гвардия в панцирях сопровождали весь поезд.
В карете короля тихо дремала Мария Стюарт, склонив свою очаровательную головку на плечо своего супруга.
С Екатериной Медичи ехали ее духовник и одна придворная дама.
Она то и дело выглядывала из окна, как бы ожидая погони, но кругом было все тихо в темной ночи; быть может, ее посол опоздал или Бурбоны не были приготовлены к внезапному выступлению.
На козлах коляски герцога Гиза дремала Филли. Что снилось ей? Быть может, ее возлюбленный? На сердце у нее было очень неспокойно, она опасалась за участь Дадли и его друзей, хотя герцог поручился ей за их неприкосновенность. Сон одолевал ее от усталости, но уста тихо произносили дорогое имя.
Если бы у Екатерины и зародилось подозрение, что ее планы разоблачены, то по приезде в Амбуаз она могла совершенно успокоиться, так как убедилась, что Гиз не принимает никаких мер предосторожности в смысле охраны короля. Казалось, как будто он боялся только населения Парижа, а Амбуаз считал неприступным.
Местность была сильно укреплена, но герцог, казалось, был того мнения, что крепкие стены и глубокие рвы сами защитят себя. Солдаты назначались больше для придворной службы, чем для охранения валов; большинство мушкетеров – все вельможи из провинции – проводило время на охоте, в попойках или игре в кости. Король наслаждался пением Марии Стюарт; занимались сочинением мадригалов, шарад. Король передал герцогу Гизу все полномочия в деле подавления восстания и наказания зачинщиков, избавив себя от неприятного занятия. Герцог, в свою очередь, казалось, ждал, что к нему приведут закованных зачинщиков; по крайней мере, он не принимал никаких мер к их аресту. Впрочем, это было бы довольно трудно, так как Бурбоны завладели уже несколькими городами.
Екатерина смотрела на беспечность Гиза со злорадной насмешкой; в ее план входило дать ему окончательно увериться в ее покорности и тогда внезапно произвести на него нападение. С помощью нескольких тайных приверженцев-гугенотов в Амбуазе, которых ей указал Конде, она установила довольно регулярные сношения с лагерем мятежников; оставалось только назначить день и час, план был выработан в мельчайших деталях. Войска Бурбонов потянулись на юг, чтобы ввести в заблуждение и успокоить Гиза; но между тем в близлежащих местах тайком были распределены надежные люди, которые по данному сигналу должны были соединиться и противопоставить войскам Гиза более чем удвоенную силу. Кроме того, часть стражи была подкуплена, так что в успехе задуманного плана не могло быть ни малейшего сомнения.
День именин Марии Стюарт решено было отпраздновать балом, и Екатерина избрала именно этот день для неожиданного нападения на Амбуаз. Она условилась с Конде, что герцог Гиз должен пасть в борьбе, король вынужден отказаться от короны, а она провозглашена регентшей, взамен чего она обязалась предоставить гугенотам свободу вероисповедания. Но вместе с тем она приняла меры, чтобы арестовать вождей гугенотов, как только дело будет выиграно. Через преданных ей людей она организовала дело так, что в перевороте должны были участвовать главным образом католики, которые в союзе с горожанами Амбуаза должны были похитить у Бурбонов плоды победы.
Таким образом, Екатерина держала в своих руках нити двойного заговора. На случай возможного поражения она решила вечером накануне нападения попросить к себе герцога Гиза и, в видах обеспечения собственной безопасности, в последний момент предостеречь его, зная хорошо, что это уже слишком поздно. В случае смерти Гиза она могла стать во главе отряда мушкетеров, наскоро собранных герцогом, и пойти против Бурбонов, если же, вопреки ожиданиям, восстание оказалось бы неудачным, то своим предостережением она устраняла всякое подозрение участия в заговоре.
Бал уже начался, музыка гремела, маски носились по залам, а герцог Гиз все еще не последовал приглашению Екатерины. Она сгорала от нетерпения и в волнении теребила накрахмаленные рюши своего парадного платья. Неопределенный страх закрался в ее честолюбивую, пылкую душу: а что, если какой-нибудь ничтожный случай испортит столь важный и решительный момент? Герцог, всегда так строго придерживавшийся внешних форм вежливости, заставлял себя ждать крайне оскорбительным образом; он, наверное, должен был быть во дворце, если только какой-нибудь изменник не предупредил его об опасности.
– Но напрасно, уже слишком поздно! Не может же он достать войска из-под земли! – утешала себя Екатерина, желая подавить неопределенное беспокойство. – Сопротивление горсточки мушкетеров послужит только к большему кровопролитию, которым через несколько часов сменятся веселые звуки бальной музыки.
Она послала вторично, чтобы узнать, получил ли герцог ее приказание; в это время ей доложили, что какой-то кавалер желает говорить с нею наедине.
Екатерина велела проводить его в одну из боковых комнат и поспешила к нему навстречу. Ее лицо пылало и сердце билось от волнения, как у азартного игрока, который поставил на карту все свое состояние.
– В чем дело? – спросила она, спеша и волнуясь.
Замаскированный кавалер отвесил низкий поклон и едва слышно произнес пароль гугенотов.
– Ваше величество, герцог Конде и король Антуан Наваррский благополучно прибыли в Амбуаз и скрываются в корчме «Золотой меч». Я прислан доложить, что ваш последний приказ, по счастью, застал нас раньше, чем мы успели подойти к Амбуазу.
– Какой приказ? – бледнея, воскликнула королева. – Я ничего не посылала!
– Приказ о том, чтобы приступить к штурму не раньше как на рассвете и одновременно выступить из корчмы «Золотой меч».
– Я не давала такого приказания, это какая-то загадка. Был мой герб на бумаге?
– Нет, но приказ был дан от вашего имени.
– Странно! Кто же мог решиться на это?.. Кто передал этот приказ?
– Тот самый молодой человек, который передавал в последнее время почти все ваши приказы. Это граф Орланд.
– Я не знаю его! Пресвятая Богородица, неужели нас предали!
– Ваше величество, это невероятно, так как до сих пор граф передавал всю корреспонденцию с удивительной ловкостью.
– Но клянусь всеми силами нечистого, что я не знаю этого графа и никогда не слыхала его имени!
– В таком случае ваш посол из предосторожности назвал себя другим именем или же избрал себе этого посредника. Во всяком случае, будьте покойны, ваше величество; это то самое лицо, которое всегда вело наши переговоры. Если ваш посол и злоупотребил на этот раз вашим именем, то заслуживает нашей благодарности, так как приказ очень целесообразен; было бы опасно теперь приводить в исполнение наш план, так как стража усилена вдвое.
– Усилена? – переспросила Екатерина в волнении.
– Да, ваше величество, но она кутит на славу; через несколько часов она будет мертвецки пьяна и не окажет ни малейшего сопротивления, между тем как в настоящий момент было бы опасно ввести в город даже незначительную часть войска.
– Как? Они пьют? Кто дал им вина?
– Герцог Гиз. Здесь, во дворце, стража также удвоена и сидит у бочек с вином. Герцог решил, по-видимому, устроить праздник для всего гарнизона, и к утру не окажется и десяти человек, которые могли бы стоять на ногах.
– Помоги нам Бог и Пресвятая Богородица! – прошептала Екатерина.
Лакей отворил дверь и доложил тихим голосом:
– Герцог Гиз!
Екатерина знаком указала кавалеру на боковую дверь, а сама возвратилась в приемную, где герцог, в парадном одеянии, ждал ее.
Туалет герцога несколько успокоил Екатерину; Гиз был одет для танцев, а не для сражения. Ее беспокойство тотчас же сменилось высокомерием и сознанием победы.
– Герцог, вы заставили ждать себя, – сказала она с легкой иронией, – но я польщена уже и тем, что настоящий регент Франции вообще снисходит до того, что следует моему зову.
– Государыня, власть имеющим предоставляется право глумиться. Вы отлично знаете, как много мне приходится бороться, чтобы хотя сколько-нибудь оправдать доверие моего короля, в особенности с тех пор, как вы стали относиться ко мне враждебно.
– Враждебно? Ваша светлость, это означало бы, что я – мятежница. Вы неразборчивы в выражениях относительно человека, который напрасно предлагал королю свой совет и свои услуги. Я вынуждена к бездеятельности, вот и все.
– Это много значит; это почти означает гибель целой армии.
– Тем не менее вы еще недавно полагали, что без меня можно обойтись. Очевидно, обстоятельства сложились иначе, чем вы того ожидали?
– Ни в коем случае, ваше величество! Если я и сожалею, что лишен вашей помощи, то лишь потому, что не обладаю той ловкостью, с какой вы ведете войско, той молчаливой энергией и искусством предвосхитить все планы противника; но отнюдь не потому, что я сомневаюсь в победе.