– В таком случае я завидую вашему спокойствию! – ответила Екатерина с ехидной улыбкой. – Если мои сведения достоверны, то в скором времени гугеноты готовятся напасть на Амбуаз.
– Мы сумеем встретить их.
– Вы, кажется, очень самоуверенны; следовательно, мое предостережение бесполезно.
– Ваше величество, я ценю это предостережение как доказательство вашего примирительного настроения. Я дорого дал бы за то, чтобы удостоиться такой союзницы, как вы, ваше величество. Наши интересы совершенно одинаковы. Король слаб и нуждается в руководителе. Оба мы – ярые католики и желаем только одного – истребления гугенотов. Если бы мы действовали единодушно, не нужно было бы никакого восстания. Но вы относитесь ко мне враждебно по совершенно ничтожным причинам; вы сердитесь на меня за то, что я защищаю незначительных людей, и за то, что я не вполне подчиняюсь вашей воле. Вместо того чтобы идти рука об руку, мы почти враги. Но еще не поздно нам примириться.
– Нет, поздно, ваша светлость! Вы потерпели фиаско и теперь ищете ради своего спасения моего содействия, которое раньше отвергали. Если я когда-нибудь вмешаюсь в политические дела, то исключительно для того, чтобы спасти Францию, а не исправлять ваши ошибки.
– Ваше величество, я повторяю, что в настоящий момент не нуждаюсь ни в какой помощи.
– А я знаю, что вы настолько ослеплены и самонадеянны, что не предвидите грозящей вам гибели!
– В таком случае вы считаете меня за плохого игрока! Но допустим, что вы не правы; допустим, что вы заблуждаетесь относительно грозящей мне опасности, и я окажусь более ловким, чем вы полагали; что тогда?
– Тогда герцог Гиз торжествовал бы, но отнюдь не искал бы единения со мною, – иронически усмехнулась Екатерина.
– Значит, вы не хотите допустить такую возможность. Вы сказали, что слишком поздно для меня спасаться; а если я скажу, в свою очередь, что через несколько часов будет слишком поздно протянуть мне вашу руку?
Екатерина растерялась; этот тон звучал определеннее, чем высказанное желание; он звучал решительным, серьезным вопросом.
– Через несколько часов вы будете на банкете и за бокалом вина забудете все политические заботы; поговорим лучше завтра, – попыталась она закончить шуткой.
– Ваше величество! Если бы мы сейчас договорились, я мог бы выпить также и за ваше здоровье, за наш союз.
– Хорошо, герцог. Если вы убеждены, что вам не грозит никакой опасности, я готова быть вашей союзницей, так как преклоняюсь перед политикой, которая одерживает победы при помощи незримого оружия.
– Каковы ваши условия, ваше величество? Вы одобрите, если я велю казнить короля Наваррского и герцога Бурбона Конде?
Екатерина смутилась под проницательным взглядом Гиза.
– Они гугеноты и вожди восстания, – сказала она, – но если они падут, то вы не будете нуждаться в моем союзничестве и тогда будут устранены все, которые противодействовали вам. Мне кажется, вы ищете моего содействия в надежде, что я выдам вам головы этих мятежников. Это значило бы сдаться. Нет, – улыбнулась она, подавляя свою озабоченность, – хотя я и враг этих мятежников, но для меня они все же являются известным щитом против всемогущества Гизов.
– Обещайте мне, по крайней мере, не отстаивать мятежников, когда я потребую у короля их головы!
– Требуйте, мой голос имеет мало значения. Но в состоянии ли будет Франциск выдать вам их головы?
– Почему нет, государыня?
Екатерина испугалась, – в тоне его голоса, во взгляде выражалась угроза.
– Я не понимаю вас, герцог! Не вызвали ли вы с помощью колдовства армию из-под земли? Или вы надеетесь, что по одному повелению мальчика Франциска рассеются войска и появятся пленные?
– Мои надежды имеют прочное основание. У меня нет армии, но мушкетеры преданы королю; притом же некоторая смышленость окажет помощь слабейшим. Молодой человек, которого я назову, допустим, графом Орландом, только что сообщил мне об аресте лиц, находившихся в корчме «Золотой меч».
Если бы молния пронзила землю, Екатерина не могла бы более растеряться, как в этот момент; она была совершенно ошеломлена. Но для такой женщины, как Екатерина, не составляло большого труда быстро освоиться. Она поняла, что ее заговор не удался, что все погибло, что Гиз знает о ее участии; но вместе с тем она поняла, что Гиз явился к ней, чтобы на известных условиях предложить ей скрыть это участие.
Дело шло, значит, о том, чтобы по возможности смягчить эти условия.
– Ваша светлость, – сказала она, – от души поздравляю вас, если ваши сведения верны. Но кто этот граф Орланд, который доставил вам такие невероятные известия?
– Он носит имя графа Орланда только тогда, когда мне это нужно; на самом деле это простой паж, уродливый, безобразный мальчик, но очень ловкий и находчивый.
– Ах, я догадываюсь. Это – паж тех англичан, которые за поджог заключены в тюрьму?
– Совершенно верно! Впрочем, обвинение оказалось неосновательным.
– Герцог, я поручилась за справедливость обвинения!
– В таком случае вас обманули. Паж был свидетелем, что зачинщиками явились ваши кавалеры.
– Он, значит, подслушивал! Пыткой можно заставить его сказать правду.
– Имеется еще второй свидетель – это герцогиня Сен-Анжели.
– Фаншон? – воскликнула королева. – Но я слышала, что она умерла!
– Паж нашел средство спасти ее. Он – волшебник.
– Во всяком случае, его следует обвинить в колдовстве, – проскрежетала Екатерина, бледнея и задыхаясь от бешенства. – Герцог, вы победили, я слагаю оружие. Не будем распространяться; во всяком случае, вы великолепно осведомлены обо всем, что я делала для того, чтобы низвергнуть вас. Назовите условия, на которых вы желаете помириться со мною.
– Истребление гугенотов огнем и мечом.
– Согласна. А Конде? А король Наварры?
– Должны умереть на эшафоте.
– Что даете вы мне взамен?
– Требуйте, ваше величество.
– Регентство за моего сына.
– Я не могу лишить трона короля, который доверил мне свою власть.
– В таком случае поделимся этой властью.
– При условии, что вы не будете вести против меня интриг и что мои приверженцы не станут вашими друзьями.
– Согласна! Но отсюда я исключаю моих личных врагов, и прежде всего графа Монтгомери.
– Он должен умереть как мятежник, если мы его захватим завтра.
– Затем те три англичанина.
– Я обещал моей племяннице, королеве Марии Стюарт, взять их под свою защиту.
– Так уступите мне, по крайней мере, пажа.
– Ему я обязан моей победой.
– Но ему известно, что я боролась против вас. Он посвящен в тайны, которые опасны; у него имеются сношения с Лувром, которые прямо пугают меня. Это условие неизбежно.
– Он очень полезен; жаль было бы лишиться его.
– Тем опаснее он как враг. Если мы вступим с вами в союз, то он сделается также и вашим врагом.
– Постарайтесь завладеть им, но поручитесь мне за его жизнь.
– Его жизнь должна принадлежать мне, если я не склоню его.
– Хорошо! В тот самый день, когда падут головы Конде и короля Наваррского.
– Согласна! – сказала Екатерина тоном, как будто ей было трудно решиться на это; но в ее глазах искрилось злорадство.
Герцог Гиз, молча поклонившись, удалился.
– Глупец! – усмехнулась Екатерина, глядя ему вслед. – Кто борется со мною, тот не должен останавливаться перед убийством правительницы. Ты дрожишь за свой успех и тем отдаешься в мою власть. Головы Конде и короля Наваррского падут, но не раньше, как я завладею твоей головой.
На рассвете мятежники, под предводительством Ренодина, появились под стенами Амбуаза. Они беспрепятственно проникли в город, но, лишь только вошли, решетки опустились, и они очутились лицом к лицу перед мушкетерами, принудившими их сложить оружие. Гиз усилил укрепления с помощью войск, привлеченных в Амбуаз под видом мирных крестьян. Мятежники попались в ловушку, которую готовили королевскому двору. Ренодин пал с мечом в руке; его войска сдались после краткой, но отчаянной борьбы; та же участь постигла подоспевшие резервные войска. Вожаки были преданы колесованию или повешены, а герцога Людовика Бурбона Конде и короля Антуана Наваррского ради формы предали суду после того, как Гиз взял с короля Франциска слово, что помилования никому не будет.
Двор снова возвратился в Париж; вместе с ним и Екатерина Медичи вернулась снова в Лувр. В тот день, когда состоялся судебный приговор над Бурбонами, герцог Гиз сдержал свое обещание.
Екатерине доложили, что ее желает видеть паж герцога. Ее глаза засверкали от кровожадного удовольствия. В ее власти была первая жертва, мальчик, который расстроил ее убийство Клары Монтгомери, разоблачил ее заговор в Амбуазе и которому она была обязана тем, что Гиз торжествовал над нею.
Глава 20. Месть екатерины
Читатель осудит, пожалуй, герцога Гиза за то, что он так неблагодарно и коварно поступил с существом, которому обязан был победой, быть может, даже жизнью. Он предал это существо в жестокие, мстительные руки разъяренной женщины. Но раз он не решился обвинить королеву-мать в государственной измене и вступил с нею в переговоры, то должен был принести ей какую-нибудь жертву. Такой жертвой оказалось ничтожное существо, которому он был многим обязан; но вместе с тем он не сомневался, что Филли служила ему только в целях спасения своих господ. Филли тысячу раз охотно подвергала свою жизнь опасности, когда играла роль посредника в лагере мятежников, и знала тайну соучастия королевы-матери. Гиз должен был выдать этого пажа, если не решался довериться ему вполне; к тому же ловкость пажа, его хитрость, умение каким-то непонятным образом выведывать тайны королевы и находить способы подслушивать сквозь закрытые двери несколько пугали его. Герцог не был свободен от суеверия; паж, казалось ему, умел колдовать и даже находил противоядие против смертельных ядов Екатерины; быть может, он был даже домовой; тогда христианским долгом было бы сжечь его на костре как еретика. Собственное чувство не позволяло Гизу обвинить Филли, но он не задумался выдать его Екатерине.