Слезы заглушили голос красавицы. Боскозель также дрожал от волнения, когда подавал ей руку, чтобы отвести ее в Сен-Жерменское аббатство.
На другой день Мария Стюарт покинула Сен-Жермен. Герцог Гиз и много придворных сановников провожали ее до Кале, где отъезжавшую ожидала галера де Мовильона. Однако ей пришлось прождать шесть дней, прежде чем ветер позволил судну выйти из гавани.
День отплытия был пасмурен, как перспектива будущности Марии Стюарт. Королева стояла на палубе позади своих приятельниц, которые разделяли с ней заточение в Инч-Магоме, радовались с нею, когда она после ночной скачки увидала море, а потом сопровождали ее во Францию. Устремив полные слез глаза на исчезающий берег, Мария Стюарт, махая платком, посылала последний прощальный привет родным и знакомым. Она отказалась сойти в каюту и опустилась на ковер, разостланный для нее.
– Прощай, Франция! – твердила юная королева среди рыданий. – Прощай, моя возлюбленная Франция, ты навсегда потеряна для меня!
Наконец корабль вышел в открытое море, и там взоры Марии провожали каждое судно, плывшее во Францию. Одна галера, с которой только что отдали салют высокой путешественнице, наткнулась на подводный риф и пошла ко дну на ее глазах. Напрасно высылали ей спасательный бот.
– О боже мой, – воскликнула королева, – какое предзнаменование для начала путешествия!
В каюте, куда она сошла только при наступлении ночи, Мария написала те прекрасные стихи, которые сохраняются как трогательное воспоминание ее скорби.
Вот их начало:
Прости, прекрасная страна,
О Франция, прощай!
С тобой разлука суждена
Марии, милый край!
Мое лелеял детство ты…
Простите, юности мечты
И счастья прошлого года!
Вас не забыть мне никогда.
Корабль, что вдаль меня умчит,
Нас лишь пространством разлучит.
О Франция, приют родной,
Навеки сердцу дорогой!
Душой я здесь, ты это знай
И обо мне не забывай.
Корабль благополучно ускользнул от английских крейсеров и после пятидневного плавания достиг Фортского залива. Густой туман помешал заметить маленькую флотилию с суши, и, таким образом, Мария вступила в свое отечество, не встретив здесь торжественного приема.
Как только стало известно, что она высадилась в гавани, население хлынуло ей навстречу со всех сторон, а дворянство приняло ее, чтобы проводить во дворец ее предков в Эдинбург. Это искреннее усердие тронуло королеву, однако не могло развеселить ее. Она невольно сравнивала убожество дикой страны с великолепием парижского двора. Для королевы приготовили хорошую верховую лошадь, но дамам и кавалерам ее свиты пришлось удовольствоваться маленькими горными лошадками.
Мария Стюарт была одета во все белое, а ее волосы украшал венок из роз; это был ее любимый наряд с той поры, как она пленила в нем Франциска; но при первом шаге, сделанном ею, королева ступила на репейник. Колючки впились ей в ногу.
– Это шотландский репейник! – прошептал Боскозель, вынул меч и срубил им несколько головок растения.
Шотландские лэрды мрачно насупились. Этот поступок француза как будто означал, что Мария Стюарт будет носить свою колючую корону с мечом в руке, и взгляд, брошенный ею на графа Аррана, когда она приветствовала прочих дворян, мог подтвердить подобное предчувствие.
– Милорды, – воскликнула она, – здесь произошло много несправедливого; парламент забрал большую волю к ущербу королевской власти, но все это должно быть прощено и забыто. Мы желаем мира и уважения к закону, а также религиозной свободы для каждого. Но хотя мы ожидаем от вас, милорды, согласия и усердия, однако мы не можем скрывать, что никогда не окажем уважения и доверия тем лицам, которые отравили жизнь нашей несчастной матери и всегда содействовали смуте, даже если бы в их жилах текла наша кровь.
Граф Арран мрачно отвернулся и забряцал своим мечом, тогда как остальные лэрды, ослепленные прелестями прекрасной королевы и воодушевленные ее привлекательностью, принесли ей присягу верности.
Мария Стюарт во главе дворянства отправилась в Холируд. Утомленная путешествием, она тотчас по приезде в замок удалилась в свои покои; однако вечером народ устроил ей серенаду на скрипках и волынках, присоединив сюда пение псалмов. Эта нестройная музыка и хоралы мрачного культа еще усилили меланхолическое впечатление, полученное юной королевой в стране, которая стала ей чуждой, а теперь должна была сделаться для нее новым отечеством.
Мария Стюарт опустилась на колени перед своим распятием и начала молиться; горячие слезы струились по ее щекам: она продала свою свободу за королевский венец!
Внизу, в банкетном зале дворца, угощались вином лэрды Джеймс Стюарт, Мейтленд и Эрджил. Мейтленд воткнул нож в паштет и смеясь воскликнул:
– Сделаем с ней то же самое, что сделал француз с репейником!
– Черт побери! – скрежеща зубами, подхватил Эрджил. – Неужели мы привезли ее сюда затем, чтобы ее французские лизоблюды величались перед нами? Если бы не торжественный сегодняшний прием, то я хлопнул бы его по надушенной макушке!
– Умерь свой задор, Эрджил, оставь излишнюю поспешность! Сначала нужно выяснить, как она поставит и как покажет себя, – проворчал Джеймс, – а с тем дураком мы всегда успеем разделаться. Но разве вы не видали, какой взгляд бросила она Аррану? Ей-богу, из этой женщины может что-нибудь выйти, и – честное слово! – за мною дело не станет, если она через год не продиктует условия мира стране.
Мейтленд, покачав головой, воскликнул:
– Вы бредите! Именно тот взгляд, который она бросила Аррану, – колкий, как обоюдоострый кинжал, убедил меня, что она – не кукла, готовая подчиниться вашему руководству. Она доверяет вам, потому что вы до сих пор еще не противоречили ей и не требовали ничего такого, на что ей трудно согласиться. Ведь вы же так и отбыли сюда, не заставив ее подписать эдинбургский договор!
– Ха-ха! – рассмеялся Джеймс. – Тогда она была во Франции, а теперь находится в Холируде. Я схвачу ее железной перчаткой, если подам ей руку, а что я раз схватил, того уже не выпущу более.
– Смотрите, чтобы она от вас не ускользнула, прежде чем вы схватите ее! Этот Боскозель…
– Ее игрушка. Когда она найдет супруга, то я предоставлю ему вышвырнуть куклу за дверь.
– Если только вы не ошибетесь. Говорят, будто он имеет большое сходство с Франциском Вторым.
Джеймс стукнул мечом о пол, так что тот зазвенел.
– Черт возьми, Мейтленд! Честь Марии Стюарт защищаю я, и если негодяй воображает, что походил на ее живого супруга, то я могу помочь ему походить и на мертвого… Однако что это за чертовщина?.. Неужели нас тут подслушивают?.. Там, вверху, на галерее, что-то пошевелилось.
Эрджил уверял, что он распорядился запереть двери. Однако лэрд Джеймс не ошибся: у колонны стояла на коленях хрупкая фигура женщины, которая прислушивалась к разговору. Это была Филли.
Привязной горб исчез, но вместе с ним и драгоценный пестрый наряд. Несчастная Филли прислонилась к колонне искалеченными, больными членами; девушку нечаянно заперли на галерее, не заметив ее присутствия, а крикнуть она не могла по своей немоте. Таким образом, это убогое существо невольно сделалось свидетелем интимной беседы между лэрдами.
Однако мы должны объяснить, каким путем попала Филли в Эдинбург и в свиту королевы.
Когда Екатерина с жестокой насмешкой передала своим врагам окровавленные жертвы ее мстительности, каждый из них только и думал о том, чтобы ходатайствовать перед королем о возмездии за такое постыдное деяние. Слуги из Лувра доставили обеих искалеченных пыткой женщин в госпиталь. Фаншон не вынесла своих мучений и умерла. Филли выздоровела, долго пролежав в больнице, а когда настолько поправилась, чтобы выйти оттуда, то явилась к Марии Стюарт с целью отдаться под ее защиту.
Уолтер Брай и Сэррей безуспешно разыскивали ее. Лувр был для них закрыт, да к тому же слуги Екатерины не согласились бы сообщить им никаких сведений. Смерть короля, доставившая Екатерине регентство, делала пребывание их в Париже все опаснее с каждым днем, а так как Боскозель дал им слово навещать несчастных и заботиться о них, то Дадли и Сэррей покинули город, как раз вовремя, чтобы ускользнуть от сыщиков Екатерины.
Но Уолтера Брая не было никакой возможности уговорить! Он оставался в Париже, пока не разыскал учреждения, где лечилась Филли; однако там ему сообщили, что больная уже вышла оттуда и выразила желание, чтобы никому не давали сведений о том, куда она отправилась.
Невольно приходило в голову, что молодая девушка пустилась в обратный путь, сначала в Англию, а оттуда в Шотландию, к миссис Джил; тогда и Уолтер не колебался более последовать за своими друзьями. Случай устроил так, что он отплыл в Англию именно в тот день, когда Филли в свите Марии Стюарт достигла Кале, чтобы плыть в Шотландию.
Маленькая немая сделалась любимицей Марии, а Боскозель в случае надобности защищал ее от грубых шуток прислуги. По ее глазам, полным безграничной преданности, было видно, что Мария Стюарт не имела при себе более верной служанки, чем Филли.
Кастеляр только что собирался лечь в постель, чтобы отдохнуть в первую ночь, которую он проводил в негостеприимном замке, как раздался легкий стук в его дверь. Он знал этот условный сигнал Филли и поспешил отворить. Такое позднее посещение должно было означать что-нибудь важное, касавшееся королевы.
Немая вошла, запыхавшись от напряжения, которое потребовалось от нее для подъема на лестницу, с больными членами, после того, как она собрала всю свою силу, чтобы отодвинуть железный засов, замыкавший дверь галереи, и таким образом благополучно ускользнула, не замеченная лэрдами.
– Что с тобою, Филли? – воскликнул пораженный Кастеляр, когда она дала понять ему знаками, что он должен поспешно следовать за нею. – Разве королеве грозит опасность?